Рассказ Сергея Степанского Судьбу искушаю почти каждый день я, мне смерть улыбнулась в минуту рожденья. Эрик Фьордсон Судьбу искушаю и ставлю на карту. Нет страсти, по силе подобной азарту. Играю с огнем и, охвачен пожаром, сдаю себя в ренту, дарю себя даром, меняю бессмертье на шалую малость, дразню и рискую… А что мне осталось? Сажусь с шулерами — какая беспечность! — и ставлю на ноль или на бесконечность… Судьбу искушаю в алькове, в притоне, на площади, на баррикаде, на лоне природы — всегда и повсюду… Однако, поставив с улыбкой на карту и на кон, не алчу удачи, дрожа и бледнея, — по мне лишь бы риск проявился яснее. Играю на все я: на суть сердцевины, на периферию, на глубь и вершины, на то, что за гранью, на то, что подспудно, рискую и пру на рожон безрассудно, судьбу искушаю и ставлю на карту… Нет страсти, по силе подобной азарту. Меняю бессмертье на малую шалость, налево даря и направо даруя, размениваюсь на веселье и жалость, полцарства меняю на три поцелуя. Высокое с низким безбожно мешая, я с виду совсем безразличен, как филин, но все, что увижу, всосет небольшая бездонность моих змеевидных извилин. Меняю бессмертье на старые лампы: а вдруг среди них хоть одна — Аладдина? Себя отдаю я банальности в лапы, в когтях у греха воспаряю невинно, меняю полжизни на грудь негритянки, на серьги мулатки, на взгляд северянки, на медную брошку, на глобус у Карла Великого в длани, который отдам уже через секунду я за исполнение глупых желаний. Меняю полжизни на битую карту, на нимб дурачины, на сломанный столик, не скальпель, прописанный Карлу Стюарту, [90]на бритву, которой побрился Людовик, [91]на древний романс, на чеканность сонета, на кошку ангорскую, на мясорубку, на чертову дюжину, тень минарета, на ярость куплета, на старую трубку, на куклу, которая вроде поэта умеет заплакать и вымолвить «мама», на битую карту, на ярость куплета, на струны гитары, поющей упрямо, на пышный закат, на рецепт Эскулапа, на пару пантер с отдаленной Суматры, на битую карту, на старую лампу, на жемчуг, ласкавший ладонь Клеопатры, [92]на лестницу — ту, что увидел Иаков, [93] но череп де Грейффа, в который в экстазе вмещает он уйму изысканных знаков усталости, страсти и пьяных фантазий, судьбу искушая и ставя на карту… Нет страсти, по силе подобной азарту! Груда хлама
1954 Секвенция[94] одиночества * * * Ловлю ускользающий миг, но при этом не двигаюсь с места. Мимолетная греза, скоротечный сон, забытый мотив, эфемерная радость, полуистершиеся ароматы… Ловлю ускользающий миг, но при этом не двигаюсь с места. Черпаю ледяное вино, пенящееся в Лете, и пью его лихорадочными глотками, а река струится, струится, струится… * * * Ты приходишь ко мне из такого далека, что я уже забыл твое имя. Образ твой стерся, и только порою (и то неотчетливо) вспыхивают, мучая память, твои глаза, — высверк испуганных жемчужин, обжигающий злопамятной обидой. Из такого далека ты приходишь, что я уже забыл твое имя. * * * Облака, облака, растаявшие облака, проплывшие некогда у меня перед глазами. Звезды, звезды, окропившие некогда мой взгляд голубыми угольками крылатой росы. Растаявшие облака, растворившиеся звезды… И сколько еще теней и существ растворилось, оставив терпкий осадок. Растворившиеся облака, растаявшие звезды! * * * Желаю ветра я ему попутного, проворного. Из сердца вон. Из головы. На все четыре стороны. Что ж, с богом! В добрый час! Прощай! Пусть скатертью дорога его скорее уведет от моего порога. Желаю торного пути и гладкого скольженья! А мой маршрут — сизифов труд и сладость пораженья… * * * Я уплываю, но куда — не знаю. По незапамятной лазури, населенной легендами и кораблями, чьи трюмы нагружены всем, что когда-нибудь хоть кому-нибудь примечталось; по вспененной сини воображенья, проникнутой смутной тревогой пристального, напряженного взгляда. Я уплываю… И не знаю, куда не плыву. * * * Морская гладь — как синяя арена. За горизонтом где-то вдалеке поют сирены. Тьфу, что за чушь! Маяк на маяке и вдруг — сирены? Но хоть убей, они таки поют, они поют, сирены! И как чертовски хорошо поют: как вкрадчиво, как нежно, как смиренно! Для каждого, кто не родится глух, там, за чертою меркнущей вселенной, они поют и завораживают слух, они поют — сирены! вернуться Вероятно, имеется в виду Сигизмунд I (1368—1437), император Священной Римской империи. вернуться Очевидно, имеется в виду Карл I, английский король, казненный в 1649 г. вернуться Речь идет о французском короле Людовике XVI, гильотинированном в 1793 г. во время Великой французской революции. вернуться Клеопатра (69—30 гг. до н.э.) — царица Египта. вернуться По библейскому преданию, Иаков увидел во сне лестницу, по которой ангелы взбирались на небо и спускались на землю. вернуться Секвенция — перемещение одного и того же мотива в одной или нескольких тональностях. |
