Песня трубадура Я играю на свирели или же на мандолине и не думаю о цели, не гадаю о причине, не загадываю рая, не боюсь я нынче ада: я пою и я играю — больше ничего не надо… Бог с ней, с публикой: понуро смотрит или обомлела — вдохновенью трубадура нет до слушателей дела. Пусть, невежливый с толпою, я с огнем порой играю, я доверился гобою и от счастья умираю. Не владею я волшбою, просто я сейчас в ударе: я играю на гобое, я играю на гитаре. Пусть играю я со смертью в пышной княжеской палате, но не думаю, поверьте, о расплате или плате. Да, не ел с позавчера я. Кашляю кровавым сгустком. Но не думаю, играя, о жарком и о бургундском. Накормите ли, убейте, все равно я неподкупно буду жать на нервы флейте, буду бить в утробу бубна. Чуя кожу тамбурина, струны и клавиатуру, я плюю на свист кретина, на хохочущую дуру. Я люблю вас очень, люди, но (прости меня, мадонна!) я, припавши к струнам лютни и к мехам аккордеона, забываю о заботе всех жующих на планете. Я играю на фаготе, я играю на кларнете. Я играю на свирели или же на мандолине, и, не думая о цели, не гадая о причине этой музыки, рожденной У меня в крови и в сердце, я, как будто пригвожденный к сонатине или скерцо, не владею сам собою: я в угаре. Я в ударе. Я играю на гобое. Я играю на гитаре. Мне компания тромбона предпочтительней обузы всех советов Аполлона и увещеваний Музы. Даже Гонгора Арготе не указ мне, в самом деле, только были бы фаготы под рукою… И свирели. Напев
("Я странник ли неба? Скиталец ли моря?..") Я странник ли неба? Скиталец ли моря? Небесный ли странник? Морской ли скиталец? А может, асфальта мирской постоялец? Маляр ли веселья? Цирюльник ли горя? Порвал ли поводья? А может быть, взнуздан? Я тень Гераклита? Я лень Эпикура? Быть может, по росту могу я быть узнан? Не знаю. Не знаю. Я — лик трубадура. Я облик тамбура, я клавиатура, что плачет о ветре, рыдает о лете… Рифмую виденья, играю на флейте. Я жребий бросаю. Я ставлю на карту. Плевать мне, что нуль образуется в сумме Но, правда, порою я, выпивши кварту, сама осторожность и благоразумье. Играю на флейте. Рифмую виденья. Я призрак летучий? Бродячая тень я? А может, асфальта мирской постоялец? Играю на флейте. Рифмую виденья. Небесный ли странник? Морской ли скиталец? Песенка ("Когда-то мне поэзия казалась...") Когда-то мне поэзия казалась серьезным делом. И душой и телом я был ей предан. Все же оказалась она сосудом явно опустелым. Не в том печаль, что часто бракоделом была она, а в том, что только жалость она желаньем славы оголтелым в нас вызывала… Слишком унижалась она, гордясь высокостью своею. Не верю в черта и в благую фею, ни в деловитость я, ни в бесшабашность. Но верую в тебя, весомость блика, я, на ветру звенящая былинка, познавшая и роль свою, и зряшность. Напев ("Я глуп. Я нищ. Я малолеток...") Я глуп. Я нищ. Я малолеток. Но — властелин марионеток. Я хохочу в глаза сатрапу, напяливши колпак ли, шляпу, берет ли, или же клобук. Смех разберет. Возьмет испуг от кукольного представленья его — сатрапа, — если вдруг возникну, вызвав подозренья я клоунадой на арене. Я недоумок, малолеток, но — властелин марионеток… Песенка ("Я в эту женщину влюбился...") Я в эту женщину влюбился навек и сразу. Я не стою ее — как знать? Но эти очи мне стали счастьем и бедою. Я в эту женщину влюбился, как не влюблялся я ни разу. И не влюблюсь. Она и ныне, наверное, зеленоглаза. Я в эту женщину влюбился… Любовь останется со мною до самой смерти. Где вы ныне, уста, пропахшие весною? Я в эту женщину влюбился и умер, — но, доверясь чуду ее души, воскрес… Любимой я и в могиле не забуду. Ее зовут… Нет, эта тайна умрет со мной — и с нею тоже. Смерть не страшна. Но жаль, что в мире никто, как я, любить не сможет! |
