«Зеленый луг и вечер…» Зеленый луг и вечер… Сумеречное счастье! Беспричинная печаль, неведомая грусть, легкая, как мимолетность мига. Странная радость — безвестная, бесполезная… Радость… Отчего ты так безотрадна? Не чужая печаль, не кручина ничья — именная. Моя! Зеленеющий луг, на котором резвятся ягнята… Резвятся, милые, резвятся… «Я, пришелец из ночи, лишь с ней и в ладу…»
Я, пришелец из ночи, лишь с ней и в ладу, ибо мне она мать и отчизна… Короче, я тогда лишь и счастлив, когда попаду в чернокнижную мглу лунатической ночи. Я бреду, усмехаясь под стать королю, я досаду свою до рассвета оставил: всех и вся в темноте я всем сердцем люблю, кроме, черт побери, грамматических правил! Но прощу я и правила эти потом, ибо Полночь — Офелия с белым цветком, ибо Ночь — леди Макбет с кровавым клинком, — и спасенье мое, и погибель при этом. Награди же собою меня поделом, ночь, которой вовек не смениться рассветом! «И пугач и неясыть…» по душе мне они, ибо филинов голос мне с рожденья сродни. Голос дьявольской жути, колдовской аргумент в пользу древних преданий и зловещих легенд. Мне поведает филин про великую боль, про абсурд литании и про вещий пароль, без которого тайну рифмой не озарить, без которого песня — Без которого — сгинуть в желтом пекле пустынь и невзвидеть за тучей поднебесную синь. Потому-то мне филин и его ведовство по душе, ибо тайны не постичь без него. За абстрактной системой верных формуле сфер затаился премудрый филино-люцифер. Над трясиною сметы и бумажных болот филин, брат мой, хохочет, то бишь песню поет. Вдоволь, всласть над Леоном каркай днесь, воронье: завтра филины примут Грейффа в братство свое! Философизмы ("А завтра мне станет хуже...") А завтра мне станет хуже: покажется небо уже от страсти, подобной стуже. Покажется жизнь полнее… Я встречусь с тобой, бледнея, и сделается больнее. Возьмусь за перо… Тем паче что, бедному, мне иначе опять захлебнуться в плаче. Мне сделается больнее, но боль утоплю на дне я, трезвея, а не пьянея. Услышав меня, вначале ты вздрогнешь… Но все печали утопят стихи в бокале. В бокале противоречий, где вспыхнут букетом свечи навечно расцветшей встречи. Бледные мысли Бледные приметы мысли… Оха-ха! Медные монеты моего стиха… Профильтрует лира, как велит ей бес, в поисках сапфира пустоту небес. Если ухо глухо — все равно пиши: великаном духа станет гном души… Сколько ни усердствуй дудка пастуха, поглупеет сердце с возрастом стиха. В яростях и в прытях глупостей всерьез не смешон лишь триптих трех соленых слез. В бражной круговерти всех первооснов обнимусь со смертью я в конце концов. Не бродячим бардом в бюргерском раю замкам и мансардам я пока пою. Мне оседлость ваша — словно острый нож, и, смешавши в чаше истину и ложь, с песней ухожу я в дальний путь опять, в стих преобразуя зло и благодать. Радостные слезы, горемычный смех, трезвенные лозы, суетный успех — бледные приметы мысленной игры, медные монеты золотой поры… Все поэмы хлипки, ежели оне сфинксовой улыбки не таят на дне. Стань, пожар соблазна, леднику сродни. Чересчур сарказма? Ну и что? Нишкни! В бражной круговерти всех первооснов обнимусь со смертью я в конце концов! вернуться Пугач и неясыть — птицы из отряда сов. вернуться Сыть — здесь: пища, состояние сытости. |
