«Мелкие и жалкие мыслишки! — упрекала себя Ира, но тут же и оправдывала: — Зато честные».

Ее высокая, чуть не на грани зашкаливания самооценка теперь резко упала. Она поняла, что есть вещи гораздо более сложные, важные и достойные восхищения, нежели, скажем, мушкетерская отвага. И есть вещи, на которые она, кажется, не способна.

И еще есть на свете особенные люди, никому не известные и не знаменитые, но которые во много раз сильнее, чем она, успевшая к двадцати годам прославиться на всю страну.

Вспомнились слова лесного старика, властелина огня:

«Похвала дороже похвальбы… Похвалишься, когда люди похвалят».

Что ж, верно. Попусту хвастать глупо.

Прав был дед, да не совсем. Самое сложное — это достойно держаться даже в тех ситуациях, когда и похвалить тебя некому, а подчас некому и поблагодарить.

Когда нужно не выставляться напоказ, а… просто любить.

Травмы опять резко дали о себе знать. Ирина еле дотащилась до дома, тем более что добираться пришлось не на «хонде», а общественным транспортом. Место же молодой женщине, освобожденной от повязок и гипса, теперь больше никто, разумеется, не уступал.

Не переодеваясь, даже не разувшись, она ничком бросилась на диван. Ткнулась лицом в шершавую ткань обивки, потерлась лбом о валик, точно пытаясь разгладить горестные морщинки, перерезавшие лоб.

Что-то странное… что-то явно не то… какие-то едва уловимые изменения произошли в комнате и тревожат душу своей непонятностью. Она прошла мимо чего-то, не заметив. Сделать усилие и поднять голову…

В чем дело? Почему в комнате стало как будто светлее и теплее, чем прежде? Соседка что-то изменила? Передвинула? Ведь когда Ира уезжала, баба Вера как раз взялась за уборку: они тут немало насвинячили, отдирая тренажер от стен.

Стены! Где же пробоины от выдернутых болтов? Они бесследно затянулись, подобно Ириным ранам. «Не как на собаке, а как на медузе», — сказала бы госпожа де Тревиль.

И не только это. Стены поменяли цвет, словно были обиты кожей хамелеона! Вместо старых, линялых, безвкусных обоев комната была теперь отделана чем-то шелковистым, тисненым, излучающим теплый, золотистый свет.

Какое чудесное преображение… Волшебство…

Этот розовато-желтый цвет, он явно что-то напоминает. Что именно? Напрячься… А голова не варит.

Ан нет, сварила! Автомобиль «Сааб-9000» — вот на что это похоже! Совершенно тот же оттенок, с нежным, изысканным отблеском! Как же она сразу не сообразила!

И никакое это не волшебство, а самая беспардонная наглость. Владимир опять без спросу вламывается в ее жизнь! Он! Конечно, он, больше некому, не баба же Вера сделала соседушке такой подарок со своей скудной пенсии!

Да как он посмел!

Ирина вскочила, подбежала к стене и ногтем ковырнула обои. Содрать все это немедленно! Она не желает проявления чужих вкусов в собственном жилище! От тренажера едва-едва избавилась, так теперь взамен него эта обивка! Ей нравился старый, напрочь уничтоженный цвет! Да! Могут или нет у нее быть собственные пристрастия?

А какой, собственно, он был-то, прежний цвет? Не помню… Неопределенный… Не то коричневатый, не то голубоватый… Надо же, никогда не обращала внимания!

Ноготь процарапал на золотистом тиснении бороздку, и в этой прорехе показался кусочек прежнего декора.

Фу ты, ну и мерзость! А цвет невозможно определить, как у весенней дорожной грязи.

Да это же просто антисанитария! Макулатура, которую собирали по помойкам! Как Ирина могла жить, окруженная такой пакостью, и при этом умудрялась не испачкаться?

Да тут надо было повсюду развесить предупреждающие таблички: «Осторожно, окрашено!» Нет, лучше иначе: «Осторожно, обгажено!»

А новые обои, спору нет, очень даже ничего. И выбраны со вкусом, и наклеены мастерски. Рисунок на полосах подобран встык, углы не провисают, низ аккуратно закреплен плинтусом.

И полки, которые, наверное, пришлось снимать, аккуратно возвращены на свои места. Даже спортивные кубки расставлены в том же порядке, что и прежде. А это потребовало внимания: наград у Иры уже набралось немало.

И вообще, стало гораздо уютнее. Ирина прежде никогда не задумывалась о собственном быте: имелось бы под рукой самое необходимое, остальное не важно! И только теперь поняла, что дома ей не хватало красоты, эстетики. Словом, она сама лишала себя чего-то очень женского…

На ту стену, где крепился тренажер «Боди-бьюти», явно просится какое-то украшение. Теперь, когда исчезли потертости и темные подтеки, стало заметно, как там пусто и сиротливо.

Ага, да тут остался крючок от тренажера! Они с бабой Верой его не отодрали: на грязном, засаленном фоне просто не заметили. Нужно как-то использовать этот рудимент.

Картин в доме не имеется, цветочных кашпо тоже. Но есть нечто лучшее — самая дорогая для Ирины вещь. И самая прекрасная на свете: длинная, серебристая, гибкая, с пимпочкой на конце, похожей на путеводную звезду, которая, наверное, светила когда-то самому Колумбу, помогая делать великие открытия!

И чемпионка России Ирина Первенцева повесила на стену, по диагонали, свою именную рапиру. Получилось здорово. Как будто сверкающий росчерк первой весенней молнии…

— Ктой-то там?

— Баба Вера, это я, Ирина.

— Наконец-то, деточка! А мы уж заждались.

— Кто «мы»?

Могла бы и не спрашивать. Знала и так.

Что с ней творится? Сама не поймет, чего хочет. То целую ночь бредила этим человеком, звала: «Приди, приди! Володенька, Володенька!»

Встретились — нахамила.

Потом готова была просить прощения. Просто любить.

Затем вдруг опять пожелала растерзать на мелкие кусочки.

А сейчас он сидит в гостях у соседки, и они вдвоем уничтожают торт «Прага». Обрадована Ирина или рассержена?

Ах, Первенцева, золоторунный Овен! Не нужно тебе рассуждать да прикидывать. Твой удел — подчиняться первому, естественному порыву. Попробуй — не прогадаешь!

Посмотри же, Владимир привстал от стола, напряженно обернулся в твою сторону и ждет. Причем не знает, чего именно ожидать: хорошего или плохого. Он долго изучал твой характер, но понял только одно: ты непредсказуема.

…И Ирина бросилась к нему так же внезапно, как на фехтовальной дорожке, когда атаковала противника, сама толком не понимая, для хорошего или для плохого делает этот рывок.

Было похоже на мушкетерский выпад:

— Сдавайтесь, сударь!

Но тут же непоследовательный д’Артаньян передумал и капитулировал перед противником:

— Нет, на сей раз я сдаюсь на вашу милость, мсье. Вот моя шпага, возьмите ее, она принадлежит вам по праву!

Ира с разбегу уткнулась Владимиру носом в пиджак — угодила куда-то под мышку.

Какой он высокий, мой Володя, и как громко стучит его сердце! Даже сквозь плотный твид слышно…

— Ирочка… Иринка… Иришечка, — бормотал он. — Что с тобой, милая моя, хорошая!

Она не отвечала, только жадно вдыхала терпкий запах его изысканной парфюмерии и другой, неуловимый для обычного обоняния и только близкой душе заметный запах — исходившей от этого мужчины доброты.

А поскольку Ирина молчала, баба Вера решила объясниться за нее: нельзя же долго мурыжить такого исключительного человека! Ведь у него даже имеются связи с контрразведкой. А это сильная организация: но первому же телефонному звонку немедленно прислала… ремонтную бригаду с образцами обоев.

Владимир Павлович выбрал самые лучшие, самые дорогие, и их тут же наклеили. При этом, как он заверил соседку, еще и проверили квартиру на предмет наличия потайных встроенных микрофонов. Так что теперь Ирке не страшны никакие диверсанты и вражеские спецслужбы. Хороший человек. Достойный.

— Сам не видишь, что с ней? — важно, компетентно разъяснила старушка. — Влюбилась, вот что! И не в какого-нибудь прощелыгу, а в тебя!

Владимир как-то странно закашлялся, и Ирина вынуждена была отстраниться.