Искать преемников долго не пришлось: волею обстоятельств идея уже была подброшена. Ирина переправит «Боди-бьюти» в тот самый реабилитационный детский центр, в который Федя должен был привезти свою больную сестренку.

Ведь у многих из этих ребятишек, говорят, нарушен двигательный аппарат. Так пусть же умная машина обучит их двигаться!

Остановив на дороге по сходной цене микроавтобус, Ирина с помощью водителя погрузила тренажер и направилась прямиком к намеченной цели.

Вот и двери центра. Учреждение как учреждение, вроде спортивного интерната, в котором прошло ее детство. Даже можно предположить, где находится кабинет директора.

Сейчас она решительно ворвется в этот кабинет и скажет скромненько, но не без гордости:

— Вот — принимайте. Я — чемпионка России по фехтованию Ирина Первенцева. Хочу подарить вашему заведению…

И так далее и тому подобное. Ее начнут благодарить, горячо жать руку, словом — все, что положено в таких случаях.

Но сначала надо перетащить тренажер в вестибюль, чтобы отпустить микроавтобус.

И они с водителем начали по частям переносить разобранный «Боди-бьюти» в здание.

Но когда Ирина, предвкушая триумфальную передачу дорогого снаряда, уже делала последнюю ходку, вдруг из коридора наперерез ей выкатилось кресло на колесиках.

В нем, не доставая затылком до верхнего края спинки, сидело крошечное, сморщенное, горбатое существо, передвигавшее рычаги управления не по росту крупными руками.

— Эй, осторожней! — прикрикнула Ирина. — Зашибу!

Существо глянуло на нее глубокими, умными и печальными глазами, казавшимися на уродливом лице чужими, и невозмутимо ответило топким, скрипучим голоском:

— Зашибли уже один раз. Во время родов.

— Ой, — потерянно сказала Ира и уронила охапку никелированных трубок на пол.

Это и есть больной ребенок? Трогательное дитя? Непонятно даже, какого оно пола. И возраст не определить. Наверное, еще нет шестнадцати, раз центр — детский, но на вид точно так же можно дать и шестьдесят.

Ей стало страшно. Куда страшнее, чем в ночном лесу, лицом к лицу с передвигающимися на задних лапах синим медведем и золоторогой коровой. И даже несравнимо страшнее, чем в тот миг, когда ее задумали швырнуть в огонь.

…А следом за первым обитателем центра вышла девочка лет двенадцати, очень даже хорошенькая, с темными кукольными кудряшками, заботливо уложенными в очаровательную прическу.

— Вы не бойтесь, тетя, — успокоила «куколка». — У нас тут все сперва пугаются.

Ирина опомнилась: да она, никак, труса празднует!

— Я не боюсь. Просто от неожиданности вздрогнула. Помоги мне, пожалуйста, все это собрать.

Девочка глубоко вздохнула, словно извиняясь, и вместо ответа протянула перед собой тоненькие ручки, на которых не было не только пальцев, но и кистей: только страшные, уродливые культяпки торчали из красивых, отделанных кружевами манжеток.

Иру затошнило. Поспешно отведя взгляд, она присела на корточки. Руки почему-то дрожали, и составные части тренажера рассыпались вновь и вновь, жалобно позвякивая.

И тут кто-то погладил ее по волосам, как будто пытался по-дружески успокоить и вселить уверенность.

«Хоть один нормальный человек нашелся», — с облегчением подумала она и глянула на этого неведомого доброжелателя.

Но перед ней стоял мальчик, которого назвать нормальным никак было нельзя.

Его прозрачные глаза, лишенные всякого выражения, смотрели куда-то сквозь нее. Этот взгляд не был осмысленным, а потому особенно пугал. Лицо одутловатое, отечное, синюшное, нижняя губа безобразно отвисла, и по подбородку стекала слюна.

— Мма… — утробно произнес он, — мма…

Девочка с кудряшками объяснила:

— Он вас мамой считает. Вы ему понравились. Своей-то мамы у него нет, она от него отказалась.

Ира закрыла лицо ладонями, так и не поднявшись с корточек. Какой ужас! Она просто не в силах вынести все это. Куда оно испарилось, все ее бесстрашие, которым всегда козыряла? Это тебе не на красный свет ехать и не выходить на поединок со спортсменами мирового класса!

Так вот что имел в виду Федор, говоря, что его мамка «напортачила»! Так вот какую жизнь приходится вести Атосу, нянча сестренку!

А она-то, дура, поглядывала на однокашника свысока: дескать, сдался, разнюнился, раскис! Форму, мол, растерял! Пожалела его, конечно, посочувствовала, помогла как могла. Но даже в малой степени не осознавала, в каком аду существует ее друг изо дня в день, из года в год. Всегда!

Федька, оказывается, герой. Настоящий мужественный граф де ля Фер, не бросающий в беде слабого, даже если слабый… не может не вызвать своим уродством чувство брезгливости.

У Дюма все романтично, и даже болезнь описана красиво. Эдакое благородное страдание, окрашенное флером. А здесь… здесь неподходящий для романов материал. Об этом не только писать, но и думать было бы невыносимо.

С лестницы раздался цокот женских каблучков. Но Ирина только поглубже уткнулась лицом в колени, инстинктивно приняв защитную «позу зародыша». Поглядеть на следующего больного она уже была просто не в состоянии.

— Здравствуйте, девушка, — абсолютно внятно и разумно произнесли над ней. — Вы к нам в гости? Милости просим. Мы всегда рады гостям. Пойдемте, ребятишки вас чаем угостят. Они у нас молодцы: очень красиво сервируют стол.

Стыдно было и дальше по-страусиному прятать голову, и Ирина поднялась. Ее пошатывало, словно пьяную.

Мальчик, которому она понравилась, ухватил ее за палец липкой, влажной ладонью, и ей стоило больших усилий сдержать рвотный позыв.

— Я директор центра, — представилась привлекательная, элегантно одетая женщина средних лет.

— А… я, — прохрипела Ира, — я…

Весь подготовленный монолог щедрой дарительницы, включая, кажется, даже ее собственное имя и спортивные титулы, улетучился из головы.

Потихоньку высвободив свои пальцы и избегая смотреть на детей, она сосредоточила взгляд на перламутровой пуговке у директрисы на кофточке. Этот мерцающий, переливающийся кружочек словно загипнотизировал ее, став крохотным островком спасения среди океана ужаса и безнадежности.

Женщина, кажется, поняла ее состояние: видимо, подобная реакция людей, пришедших сюда из здорового, яркого, счастливого мира, была ей не в диковинку. И глава заведения, чтобы не обидеть маленьких обитателей центра, начала задавать гостье вопросы, одновременно сама же на них и отвечая, так что Ирине, к ее великому облегчению, не удавалось и рта раскрыть.

— Не правда ли, вам понравились наши ребятки? Симпатичные, да? Они обязательно должны были вам понравиться. Они у нас все очень хорошие и очень любимые…

Любимые…

Так вот что значит настоящая, подлинная любовь…

Это не борьба за первенство, не доказательство своего превосходства над партнером, не ревность, не чувство собственника…

Любовь — это… Каждое утро терпеливо укладывать кудряшки девочке, у которой нет рук.

Это на своих руках, в обнимку, пересаживать с каталки в ванну обездвиженное существо, чтобы искупать его.

Это утирать рот умственно недоразвитому ребенку. Причем ребенку не своему, а чужому, от которого из-за его дефектов отказалась даже родная мать…

Женщина в кофточке с перламутровыми пуговками умеет любить.

А я? Я, скорее всего, нет.

Значит, мне еще предстоит этому научиться…

Но я всего лишь обычный человек, и мне хочется, чтобы любовь была праздником, а не подвигом…

Едва назвав себя и наспех объяснив цель своего визита, Ирина ретировалась из этого пугающего места, где способны подолгу находиться одни лишь подвижники. Она так и оставила тренажер брошенным на полу вестибюля и даже не выслушала слов благодарности.

Да какая благодарность! Если б могла, сделала бы для этих обездоленных и отверженных малышей куда больше… только заочно. В центре она больше не появится.