Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

…Разглядеть вошедшего в тот раз было не суждено.

Зазевавшись, Ира приземлилась не на центр упругой сетки, а ближе к углу. Коварный батут отшвырнул ее куда-то в сторону, и девчонка врезалась головой в край шведской стенки.

Удар?

Она его даже не почувствовала, отключилась сразу же.

Как и десять лет спустя, во время дорожного происшествия, не успеет ощутить боли…

Десять лет спустя…

Какое мушкетерское название!

Глава 4

ДЕСЯТЬ ЛЕТ СПУСТЯ

Ирина Первенцева еще находилась после аварии в «состоянии, несовместимом с жизнью», как определил реаниматор, но воспоминания уже ожили.

Нет, не интернатское детство всплывало в памяти, а события приятные и совсем недавние — вчерашние. Ожив, они вливали жизнь и в покалеченное тело.

Самое первое, самое яркое, самое живительное — это темные глаза Андрея.

Ирина вспомнила, как они с ним украдкой переглянулись, когда Самохин воздел к потолку спортзала указующий перст.

— Строго-настрого! — вещал он. — До самого чемпионата — никакого секса! Как в монастыре!

Ира не удержалась и съязвила:

— Встанем на колени и дружно помолимся за победу нашей сборной?

— Неуместные шуточки, Первенцева! — Константин Иннокентьевич попытался нахмурить брови, но козырек его вечной бейсболки помешал это сделать. — Все силы вкладываем в тренировки. Все! До последней капли! Никаких побочных трат энергии, ясно? Кстати, Первенцева, тебя это особенно касается.

— Почему? Считаете, я выдохлась?

— Я тебе выдохнусь, я тебе выдохнусь! — закудахтал тренер. — Только попробуй! Только…

Тут он перехватил взгляды, которыми опять обменялись Ирина и Андрей.

— А ты, Галибин, что тут потерял? Иди к своим! Мы рапиристы — ты саблист. У нас свои проблемы — у вас свои. И нечего мне тут дисциплину подрывать!

— А я что? А я ничего! — сделал невинное лицо Андрей.

— Вижу, как ты «ничего»! — вспылил Самохин. — Глазками так и зыркаешь на наших девочек! Особенно… гм… на одну из них. Тоже мне, Дон Жуан ху… то есть Дон Хуан жуевый.

— Еще был Дон Гуан, — подсказал Андрей. — Этот какой: буевый, что ли? А Дон Кихот — тот, наверное, вообще киевый мужик!

— Тьфу ты!

«Черт бы ее подрал, эту молодежь, — было написано на лице наставника. — Ради них из кожи лезешь, а они… С меня, страдальца, семь потов сходит, а эти… эти…»

Тренер стащил с головы бейсболку и действительно стал той же кепкой вытирать свой гладкий череп. Можно было подумать, что на лысине и впрямь выступили сразу семь потов…

— Сестра! Пот утрите больной!

— Да-да, сию секунду, доктор.

И опять вклинился мужской бархатный голос, который Ирина уже где-то слышала. Только где?..

Сейчас он был просящим:

— Доктор, а можно… я сам… утру?

— У вас благородное сердце, Владимир Павлович, — отвечал доктор. — Можно, конечно, если вы не брезгливы… Раз уж считаете себя виновником…

— Спасибо.

Кто-то прикасается к моему лицу.

Вот — мне откинули волосы со лба.

Руки теплые… Не такие, как у Андрея… У того всегда горячие, как будто раскаленные.

Пальцы Андрея обжигают.

Эти — успокаивают.

Как мне сейчас не хватает ожога…

Ведь я — овен, огненное существо…

— А… эй…

— Она постоянно кого-то зовет… Почему никто к ней не пришел? У нее что, нет родственников?

— Мы навели справки, Владимир Павлович. Есть мать и отчим. Но они далеко, в Красноярске.

— А… муж?

— Она не замужем. Спортсменка. Им не до семьи.

Явственный вздох облегчения. И новый вопрос:

— Тогда… вы позволите?.. Я буду ее навещать.

— Для вас, господин Львов, все, что угодно! Распоряжусь, чтобы выписали постоянный пропуск. Только, надеюсь, перебарщивать в своем милосердии не станете?

— То есть?

— Не выразите желания, скажем, утки за ней выносить? Для такой работы у нас есть санитарки.

— Утки… ох… я и не подумал, что она до такой степени беспомощна… Боже мой!

— Ну как, не передумали? Выписывать пропуск?

— Непременно! — Это было сказано поспешно и с жаром. — Конечно, выписывать, сегодня же! Если понадобится, я могу и утки.

— Вы просто не представляете себе…

— Представляю. Мне, к несчастью, уже пришлось в жизни столкнуться с тяжелой болезнью…

Этот диалог хоть и медленно, но все же дошел до сознания пострадавшей. Совершив неимоверное волевое усилие, Ирина заставила себя приподнять веки: для Овнов ничто не может быть хуже неопределенности.

Что это за доброхот такой объявился, пожелавший навещать ее и заменить ей и родственников, и мужа?

Рыжая глина с ростками молодой зелени… Ах да, это чьи-то глаза. Карие глаза с зелеными крапинками.

Но они принадлежат не Андрею…

С этой горькой мыслью она опять провалилась в небытие.

…А там, в далеком невозвратном вчера, все было иначе.

Едва смолкли нотации Самохина о необходимости строгого воздержания, как Андрей с Ириной с хохотом выскочили на улицу. Оседлав вдвоем «хонду» по имени Мотя, они с ветерком помчались на окраину, в Перово.

Там у Иры была однокомнатная квартира, выделенная ей Госкомспортом после интернатских выпускных экзаменов. Уже тогда не вызывало сомнений, что рапиристка Первенцева, мастер спорта международного класса, сумеет постоять за честь страны в соревнованиях любого ранга. И ее решено было оставить в Москве.

Жилье Ирина получила на улице, носившей имя Сергея Лазо. Скучноватый, аскетичный район, и улица без особых красот и достопримечательностей, однако название Ире нравилось. Лазо был полководцем, революционером и партизаном, а она любила все, что связано с борьбой, боями, бурными переворотами и человеческой отвагой.

— Тебе что, большевики нравятся? — подтрунивал Андрей. — Так обожаешь своего Лазо, как будто он трехкратный чемпион Олимпийских игр!

— Ты не понимаешь! — сердилась она. — При чем тут политика? Это просто был красивый и бесстрашный человек! Знаешь хоть, как он погиб?

— Ну?

— Японцы сожгли его в паровозной топке.

— О-хо-хо, как романтично!

— А что, нет, скажешь? Умереть в огне…

— Все равно что испечься в духовке. Как гусь с яблоками.

— Фу, пошляк.

— Не спорю. Но ты меня все равно поцелуешь, правда?

— Ладно уж…

Вчера они, едва успев ворваться в квартиру, обнявшись, бросились к дивану — тратить избыток своей энергии не на подготовку к чемпионату Европы, а на то занятие, которого требовало взаимное притяжение их молодых организмов.

Бедный Константин Иннокентьевич, видел бы он это буйство! Какое уж тут воздержание…

Ирина даже мотоциклетный шлем не успела снять, и Андрей, срывая с нее одежду, постанывал восхищенно:

— Инопланетянка моя… Откуда ты? С Сатурна?

— Вот еще! — смеялась она в ответ. — Я марсианка!

— Почему именно марсианка?

— Люблю повоевать. А Марс — бог войны.

— Это который в золотом шлеме?

— Да!

— Совсем как ты!

— Да! Только я — в оранжевом.

— А меня ты любишь?

— Да!

Гибкие, спортивные тела… Легкость и подвижность людей, привыкших к поединкам… Они увертывались друг от друга и настигали друг друга, точно противники на фехтовальной дорожке.

Не хватало только арбитров. Да и зачем они, когда в любовном поединке нет ни победителя, ни побежденного? Оба участника выигрывают… если, конечно, понимают один другого. А между Андреем и Ириной взаимопонимание было полным.

По крайней мере, в этом виде спорта, противником которого был тренер Константин Иннокентьевич Самохин…

Первый, самый бурный раунд завершился боевой ничьей:

— Как тебе?

— Здорово! А тебе?

— Выше крыши!

— А моя крыша — поехала. Как от вина.

— Вот и хорошо. Я тоже летаю…

— Когда приземлимся, повторим?

— Спрашиваешь!

Слякоть за окном, клонится к вечеру последний день марта, завтра наступит День смеха, и Ирина перешагнет в новый возраст — разменяет третий десяток.

5
{"b":"238427","o":1}