— Не оправдывайся, пожалуйста. Ничего тут худого нет. Конечно, мне приятно, что ты приходишь к нам с этой целью, а не ради Бланшетты… (Он хохотнул.) Хотя в конце концов Бланшетта совершенно свободна…

— Ты просто глуп. Оставь свою жену в покое. А заодно и Беренику.

— А ты, так сказать, валишь их в одну кучу? Ну, знаешь ли, это не особенно утешительно.

— Да что с тобой, Эдмон?

— Потому что, как ты сам прекрасно знаешь, Бланшетта питает к тебе слабость…

— Ты с ума сошел! В целом мире для нее существуешь ты один. И потом, давай-ка поговорим о чем-нибудь другом!

— Нет, дружище, нет! У тебя такой вид, словно ты оправдываешься. И совершенно зря, я ведь совсем спокоен. Я отлично знаю, что Бланшетта любит только меня одного, но все-таки у нее есть небольшая слабость к твоей особе, что и естественно. Худого тут нет ничего. Все-таки сегодня ты пришел к нам не ради нее и не ради меня, а ради Береники, а Береники-то и нет! Хочешь не хочешь, но тебе не повезло!

— Ей-богу, ты можешь довести человека до истерики!

— Признайся же, что она тебе нравится.

— Твоя жена? Очень.

— Да нет, идиот, Береника…

— Ты меня извини, пожалуйста, что я убегаю, даже сигары не докурив, но меня ждут, а я не люблю заставлять людей себя ждать.

— Ладно, ладно… Иди, донжуан! Но так или иначе Береника огорчится…

— Не будь смешным. Мадам Морель чудесно проводит время с Полем Дени…

— Еще и ревнует! Поль Дени… Ах, детка, если бы тебя огорчал только Поль Дени!..

Они вернулись в библиотеку.

Бабушке привели показать внучек. Девочки смеялись и болтали, но при виде Орельена обе насупились.

— Скажите дяде «здравствуйте».

Лертилуа, не дожидаясь продолжения, распростился с хозяевами дома.

— Уже? — воскликнула Бланшетта, но тут же спохватилась, поймав настороженный взор свекрови.

— Я выйду с тобой, — произнес Эдмон. — Мне нужно заглянуть в контору.

Когда они спускались с лестницы, Эдмон вернулся к прерванному разговору, но уже совсем в ином тоне:

— Послушай, я не шучу, раз Береника тебе нравится, я готов, при случае… словом, можешь рассчитывать на меня как на сообщника…

Орельен, который шел впереди, обернулся:

— Нет, ты просто невозможен! Почему тебе в конце концов так не терпится толкнуть свою кузину в мои объятия?

— В сущности, я не так уж настаиваю на твоей кандидатуре, но раз она тебе нравится… Только не отпирайся и не дерзи, хорошо? Я ведь тебя знаю, старина. Ты еще в окопах такой был. Ну так вот, если тебе угодно знать, я очень люблю Беренику и терпеть не могу ее мужа… я тебе о нем расскажу… и считаю, что Береника имеет право на свой кусочек счастья… а с тобой это обходится без сердечных последствий…

Последние слова очень не понравились Орельену. Он замолчал и несколько мгновений не глядел на Эдмона.

— Это ты так думаешь.

— Ах, вот что! Обиделся? Я отлично знаю, как ты ведешь себя с женщинами… И, поверь, ценю тебя за это…

Снова воцарилось молчание; какие-то свои мысли бродили в голове Эдмона, и, очевидно прислушиваясь к ним, он сказал:

— Или же я тебя совсем не знаю.

Они задумчиво пожали друг другу руки и сели за руль: Эдмон — своего роскошного «виснера», Орельен — своей маленькой машины.

Мадемуазель Сюзанна перевела каретку пишущей машинки, подняла глаза к потолку и глубоко вздохнула. Ни разу ей не удалось обратить на себя внимание господина Арно. За барьером слышалась барабанная дробь остальных машинок. Господин Симоно в светло-сером костюме, с крупным бурбонским носом, с остроконечной бородкой, с брюшком и плешью, принес перепечатывать бумаги для господина Бодуэна. В зале сидели и ждали очереди человека три-четыре. При снежной погоде, когда на улице такая темень, приходится зажигать лампы чуть ли не с самого утра. К тому же улица Пилле-Виль ужасно узкая.

Адриен Арно спросил Симоно:

— А патрон здесь?

К машинистке он с таким вопросом не обратится. А Симоно не только секретарь хозяина, он больше чем секретарь — он доверенное лицо с правом подписи. Еще бы, проработал в фирме целых тридцать пять лет. Начал еще в «Недвижимости Марокко». Служил секретарем у старика Кенеля. Был, так сказать, передан по наследству. Симоно глядел на господина Арно с озабоченным видом, как и подобало при данных обстоятельствах. Если сказать «да», не зная, желает или нет мосье Барбентан принять посетителя, можно поплатиться местом, а ведь у него, у Симоно, три дочки и жена. Особенно дочки. Правда, мосье Арно не только свой человек в фирме, но и друг патрона.

— Пойду посмотрю, — заявил Симоно.

Адриен нетерпеливо пожал плечами, глядя вслед старику, который торжественной походкой направился к директорскому кабинету.

Он тоже, Адриен Арно, в начале своей карьеры сидел за этой перегородкой. В течение трех лет чем он только не занимался в обществе «Недвижимости. — Такси»! По милости Эдмона ему пришлось пройти через все ступени. Впрочем, что бы он стал делать после краха родительского магазина, он, все достояние которого после демобилизации заключалось в нашивках лейтенанта запаса, — да и то звание было присвоено временно, — и в трех пальмовых веточках на воротнике мундира? Надо признать, что Эдмон таким путем довольно основательно ознакомил Арно со всем заведением. И не только с администрацией: Арно пришлось побывать и шофером такси, и заведовать гаражом, и поработать в ремонтной мастерской. Только после этого он попал в правление… Потом в «Недвижимости Марокко». Пока ему не пришла в голову идея…

С порога директорского кабинета господин Симоно приглашающе махнул рукой. Мадемуазель Сюзанна поглядела вслед господину Арно. Ах, какой красавец! Роста среднего, сложен прекрасно. Чисто офицерская осанка. Волосы темные, вьющиеся, коротко подстриженные на висках. Лицо значительное, отнюдь не заурядное, нос длинный, глаза черные, маленькие, близко посаженные. Даже багровые прожилки на скулах, появившиеся несколько преждевременно, и те его не портят. В конторе смеялись над тем, как он на ходу вертит бедрами. Не так уж вовсе и вертит! Настоящий атлет! Мадемуазель Сюзанна была пристрастным ценителем красоты: в господине Арно ей больше всего нравилось именно его атлетическое сложение. Господин Симоно прошел между столиками, за которыми сидели машинистки.

— Мосье Симоно!

— Слушаю вас, мадемуазель Сюзанна.

— Скажите, мосье Арно по-прежнему работает в Семнадцатом округе?

— Да нет, да нет, мадемуазель Сюзанна. Сейчас он занимается горючим, вы же сами знаете…

— Ах да, верно!

Мадемуазель Сюзанна вспомнила маленькие узенькие усики щеточкой, из-за этих самых усиков она всякий раз глядела на верхнюю губу господина Арно. Должно быть, умеет целоваться. Эх, наврала. Она переменила заодно и ленту.

Эдмон оставил контору в том виде, в каком она была при жизни его тестя. Та же мебель красного дерева с медными инкрустациями. Тот же шкаф. То же зеленое сукно на столе и те же лампы — с орлами. Главным образом он потому ничего не сменил здесь, что хотел доказать себе и другим, будто дела идут прежним ходом и он сам, Эдмон Барбентан, не сдает позиций. Притом здесь имелся Симоно, хотя и производивший на посторонних впечатление просто мебели, однако делавший буквально все. Правда, легенда гласила, что старик Кенель ввел сюда своего зятя из уважения к его деловым заслугам. «Недвижимости Марокко» смогло спокойно превратиться в общество «Недвижимости. — Такси», от него отпочковывались многочисленные и разнообразные филиалы в различных кварталах Парижа, по подсказке господ акционеров, которые несколько пообщипали доходы прежней таксомоторной компании; но зато они пустили капитал по новым каналам, объединили интересы различных предприятий и вновь появилось на сцене множество людей, так или иначе связанных с Кенелями, Виснерами, Барбентанами и Шельцерами. В этой-то огромной финансовой машине, которая имела свои разветвления повсюду: автобусное движение в Лангедоке и Провансе, румынская нефть, земельные участки в районе Дворца Инвалидов и в районе Клиньянкурской заставы, в районе Трокадеро и Венсена, каучуковые плантации на Малакке, производство голландских шин, — вот здесь, среди ячеек широко раскинутой сети, и пытался уцепиться Адриен Арно, обеспечить себе местечко для будущей деятельности с благосклонного разрешения теперешнего хозяина, бывшего друга детства. Совсем так, как когда-то давно сам он, Арно, великодушно предлагал своему приятелю отыграться в шары, когда тот промахивался…