Перигрин, который был встревожен ее воплем и бросился к двери, готовясь вмешаться, если того потребуют обстоятельства дела, подслушал разговор, закончившийся таким соглашением, и вернулся к своей возлюбленной, которая очень позабавилась рассказом об этом происшествии, предвидя, что в будущем она не встретит стеснений и препятствий со стороны сурового своего стража.

Однако оставался еще один человек неподкупленный, и это был не кто иной, как ее лакей, чье молчание наш герой попытался купить поутру щедрым подарком, который тот принял, не скупясь на изъявления благодарности и предлагая услуги; но эта учтивость была лишь маской, скрывавшей его намерение осведомить своего господина обо всем, что произошло. Этот лакей был нанят не только шпионить за госпожой, но и следить за поведением компаньонки, и ему посулили завидное вознаграждение, если он когда-нибудь обнаружит нечто преступное или подозрительное в ее поступках. Что же касается до лакея, привезенного ими из Англии, то он был приставлен к особе своего господина, чье доверие утратил, давши ему совет избегать крутых мер, чтобы вернуть супругу, которая своими провинностями навлекла на себя его гнев.

Лакей-фламандец, исполняя взятые на себя обязанности, с первой же почтой написал Хорнбеку, сообщая со всеми подробностями о приключении в «Версале» и тщательно описав нежданно объявившегося брата, после чего у супруга не осталось никаких оснований сомневаться в том, что это прежний его обидчик; в крайней ярости он решил устроить засаду для этого насильника и раз навсегда лишить его возможности нарушать покой, поддерживая сношения с его супругой.

Меж тем любовники наслаждались без всяких помех, и намерение Перигрина навести справки о прекрасной незнакомке было временно отложено. Его дорожные спутники недоумевали по поводу загадочного его поведения, которое преисполнило Джолтера смятением и ужасом. Сей заботливый руководитель столь хорошо изучил на опыте нрав своего питомца, что дрожал от страха перед каким-либо неожиданным происшествием и жил в вечной тревоге, подобно человеку, разгуливающему под стенами башни, грозящей обвалом. Опасения его отнюдь не рассеялись, когда молодой джентльмен, узнав, что вся компания выражает намерение ехать в Антверпен, заявил, что они вольны следовать своим желаниям, но сам он решил остаться еще на несколько дней в Брюсселе. Это заявление убедило гувернера в том, что он увлечен какой-то интригой. В горькой досаде Джолтер осмелился высказать свои подозрения и напомнить ему о тех опасных положениях, в какие он попадал прежде вследствие своей опрометчивости.

Перигрин добродушно выслушал его предостережение и обещал поступать осмотрительно, чтобы защитить себя на будущее время от всех неприятных последствий; однако в тот же вечер поведение его ясно подтвердило, что его благоразумие выражалось лишь в пустых словах. Он, по обыкновению, условился провести ночь с миссис Хорнбек и часам к девяти поспешил к ней, но его остановил на улице старый его уволенный друг, Томас Пайпс, который безвсяких предисловий объявил ему, что хотя Перигрин и бросил его на волю ветра, тем не менее он не может не предупредить его заблаговременно о грозящей опасности, видя, как тот несется на всех парусах в гавань своего врага.

— Я вам вот что скажу, — произнес он, — быть может, вы думаете, что я перед вами заискиваю, чтобы вы снова взяли меня на буксир, но вы ошибаетесь. Я уже стар, могу уйти на отдых, и есть у меня средства, чтобы защитить свой корпус от непогоды. Но вот в чем дело: я вас знаю с той поры, когда вы были не больше свайки, и не хочется мне, чтобы вы в эти годы лишились своей оснастки. А я случайно повстречал сегодня слугу Хорнбека, который мне сообщил, что его господину донесли о том, как вы абордировали его жену, и он тайно прибыл в этот порт с большим экипажем для того, видите ли, чтобы захватить вас, когда вы будете в трюме. А теперь, если вам вздумается преподнести ему соленого угря на ужин, я готов, не ожидая никакой благодарности и вознаграждения, помогать вам, покуда мой остов не развалится; а если я жду награды за это, то не есть мне до конца жизни ничего, кроме конопати, и не пить ничего, кроме трюмной воды.

Удивленный этим известием, Перигрин подробно расспросил его о разговоре с лакеем и, выяснив, что сведения, доставленные Хорнбеку, исходили от его слуги фламандца, поверил всем сообщениям Тома, поблагодарил за предостережение, попрекнул за дурное поведение в Лилле и объявил, что вина будет Тома, если они когда-нибудь снова расстанутся. Затем он начал размышлять о том, следует ли бить противника его же оружием; но, сообразив, что не Хорнбек был зачинщиком, и поставив себя на место этого злосчастного супруга, он не мог не признать его права на месть, хотя и считал, что мщение должно отличаться большим благородством; посему он решил наказать его за недостаток мужества. Конечно, решение это было в высшей степени дерзким и несправедливым, раз он хотел покарать человека, у которого не хватало духа потребовать удовлетворения за ущерб, какой он сам нанес его репутации и спокойствию; и, однако, такое варварское убеждение зиждется на мнениях и обычаях людей.

С такими мыслями вернулся он в гостиницу и, сунув в карман пару пистолетов, приказал своему камердинеру и Пайпсу следовать за ним на небольшом расстоянии, чтобы он мог их позвать в случае необходимости, а затем поместился в тридцати ярдах от двери своей дульцинеи. Не прошло и получаса, как четыре человека заняли позицию на противоположной стороне, с целью, как он догадывался, подстеречь его у входа, чтобы застигнуть врасплох. Но, после того, как они провели немало времени в этом углу и не дождались никаких результатов, их начальник, полагая, что кавалер успел пробраться тайком, подошел к двери вместе со своими спутниками, которые, следуя полученным инструкциям, ворвались в дом, как только увидели дверь открытой, и оставили своего хозяина на улице, где тот почитал себя в большей безопасности. Наш герой, видя его в полном одиночестве, быстро приблизился и, приставив ему пистолет к груди, потребовал, чтобы тот безмолвно следовал за ним под страхом смерти.

Испуганный столь неожиданным появлением, Хорнбек молча повиновался, и через несколько минут они вышли на набережную, где Пикль, остановившись, дал ему понять, что знает о его гнусном замысле, и добавил, что если он почитает себя оскорбленным каким-либо его поступком, то сейчас ему предоставляется возможность получить удовлетворение, как подобает человеку чести. — У вас есть при себе шпага, — сказал он, — а если вы не желаете прибегнуть к этому оружию, то вот пара пистолетов, выбирайте любой.

Подобное предложение не могло не смутить человека с таким характером. После недолгих размышлений он, запинаясь, сказал, что у него не было намерения нанести увечье мистеру Пиклю, но что он почитал себя вправе воспользоваться законом, по которому мог получить развод, представив доказательство измены своей жены, и с этой целью нанял людей, чтобы извлечь выгоду из полученных им сведений. Что же касается другого выхода, то он его решительно отклоняет, ибо не понимает, какое удовлетворение он получит, еслиему прострелит голову или пронзит легкие человек, который уже причинил ему непоправимый вред. Наконец, страх внушил ему предложить, чтобы дело это было передано на разрешение двух достойных доверия людей, совершенно не заинтересованных в споре.

На эти доводы Перигрин с горячностью юноши, сознающего непростительность своего поведения, отвечал, что каждый джентльмен должен сам быть судьей своей чести, а посему он не подчинится решению каких бы то ни было посредников; что он готов извинить трусость, которая может быть природным недугом, но низкого его лицемерия он не простит; что, получив достоверные сведения о гнусных целях засады, он не намерен применять к нему его же предательское средство, но подвергнет его позорному наказанию, достойному негодяя, если тот не сделает усилия, чтобы поддержать свою честь. Затем он снова предложил пистолеты, которые были отвергнуты, как и раньше, после чего подозвал двух своих помощников и приказал им окунуть его в канал.