Глава XVII
Он принимает участие в опасной стычке с садовником. — Устремляется к более высоким целям, становится кавалером и заводит знакомство с Эмили Гантлит
Он и несколько его товарищей, гуляя в пригороде, вошли однажды в сад и, удовлетворив свой аппетит, пожелали узнать, сколько должны они внести за сорванные плоды. Садовник запросил, по их мнению, непомерную цену, а они, не скупясь на ругательства, отказались ее заплатить. Крестьянин, будучи угрюмым и несговорчивым, настаивал на своем праве, причем ругательства его были не менее вульгарны и красноречивы. Его гости попытались отступить; завязалась драка, в которой Перигрин потерял шляпу, а садовник, подвергаясь опасности благодаря численности врагов, крикнул жене, чтобы та отвязала собаку, которая мгновенно бросилась на помощь хозяину и, укусив за ногу одного и за плечо другого, обратила в бегство школяров. Взбешенные нанесенным оскорблением, они добились подкрепления у своих друзей и с Томом Пайпсом во главе вернулись на поле битвы. Противник, видя их приближение, кликнул на помощь своего помощника, который работал в другом конце участка, и вооружил его мотыгой, тогда как сам завладел киркой, запер калитку и, защищенный сфлангов своим слугой и мастифом, неустрашимо ждал атаки. Он не простоял в этой оборонительной позиции и трех минут, как Пайпс — главная опора неприятеля — приблизился с великой неустрашимостью к воротам и, с силой, разрушительной, как петарда, ударил ногой в калитку, которая была не из прочных, расщепив ее на тысячу кусков. Этот неожиданный сокрушительный удар немедленно воздействовал на помощника садовника, который отступил с большой поспешностью и удрал через заднюю дверь. Но хозяин, как некий Геркулес, сам поместился в бреши; и когда Пайпс, размахивая дубиной, шагнул вперед, чтобы вступить с ним в бой, тот опустил свое оружие с такой энергией и ловкостью на его голову, что, будь череп Пайпса более уязвим, железное острие раскроило бы ему башку пополам. Но она была защищена крепким сводом, и оружие ударилось о кость с такой поразительной силой, что удар высек искры. И пусть недоверчивый читатель не подвергает сомнению этот феномен, пока не прочтет замечательной книжки Питера Колбена «Естественная история мыса Доброй Надежды», где туземцы обычно пользуются для высекания огня берцовыми костями львов, убитых в этой части Африки.
Пайпс, слегка ошарашенный, но отнюдь не выбитый из строя этим ударом, мгновенно ответил на любезность своей дубинкой, которая, не отклони поспешно садовник головы, положила бы противника бездыханным поперек его же собственного порога; но, по счастью, садовник принял салют правым своим плечом, которое треснуло под ударом, и кирка тотчас же выпала из его онемевшей руки. Видя это и не желая терять завоеванное преимущество, Том ударил головой в грудь этого сына земли и сбил его с ног, будучи сам в тот же момент атакован мастифом, который вцепился в его бедро. Ощущая неудобство от этого нападения с тыла, он отдал простертого садовника мщению своих сообщников, которые хлынули на него толпой, и, повернувшись, схватил свирепое животное обеими руками за горло, которое сжимал с такой невероятной силой и упорством, что собака разжала зубы, язык вывалился у нее из пасти, кровь брызнула из глаз, и она повисла безжизненной тушей в руках победителя.
Счастье для ее хозяина, что она перестала существовать, ибо к тому времени он был атакован таким полчищем врагов, что на теле его едва хватало места для всех кулаков, какие по нем барабанили, вследствие чего, выражаясь вульгарно, из него чуть дух не вышибли, прежде чем Пайпс удосужился за него вступиться и убедил обидчиков оставить садовника в покое, заявив, что жена пошла бить тревогу по соседству и, весьма возможно, им будет прегражден обратный путь. В конце концов они уступили его увещаниям и двинулись домой с триумфом, оставив садовника в объятиях его матери — земли, с которой он не имел сил встать, пока не был поднят своей неутешной супругой и друзьями, призванными ею на помощь. Среди них был кузнец, он же коновал, который занялся его остовом: освидетельствовав каждую его конечность, он объявил, что все кости целы, и, достав свой шнипер, сделал ему тут же обильное кровопускание. Затем его перенесли на кровать, с которой он не в состоянии был подняться в течение целого месяца.
Его семья обратилась в приходской совет, и была официально подана жалоба директору школы, а Перигрин был изображен коноводом тех, кто совершил это зверское нападение. Немедленно начали следствие, и когда пункты обвинения были вполне доказаны, нашего героя приговорили к жестокой порке пред лицом всей школы. Это был позор, одну мысль о котором не могло вынести его гордое сердце. Он решил, что лучше убежать, чем подвергнуться каре, на которую был обречен; когда же он открыл свои мысли сообщникам, те обещали все до единого помочь ему и либо избавить его от экзекуции, либо разделить его судьбу.
Доверяя этому дружескому заявлению, он казался беззаботным в день, назначенный для наказания, и, когда его вызвали для приведения приговора в исполнение, направился к месту действия в сопровождении большинства школяров, которые поведали о своем решении директору и выразили желание, чтобы Перигрин был прощен. Директор отвечал с тем достоинством, какое приличествовало его положению, указал на нелепость и наглость их требования, попрекнул их за дерзкий поступок и велел мальчикам расходиться. Они повиновались его приказанию, и наш злосчастный герой был публично высечен in terrorem[7] всем, кого это могло касаться.
Этот позор произвел весьма сильное впечатление на ум Перигрина, который, оставив к тому времени позади четырнадцатый год своей жизни, начал усваивать гордость и чувства мужчины. Столь унизительно заклейменный, он стыдился появляться, как прежде, на людях; он был разгневан на своих товарищей за измену и нерешительность и погрузился в глубокую задумчивость, длившуюся несколько недель, на протяжении коих он порвал свои мальчишеские связи и сосредоточился на предметах, которые считал более достойными внимания.
Во время гимнастических упражнений, которые он проделывал с большим искусством, он заключил дружбу с несколькими юношами, значительно старше, чем он; одобрив его манеры и честолюбивый ум, они ввели его в галантное общество, завладевшее его воображением. От природы он был на редкость приспособлен к преуспеянию в такого рода авантюрах; помимо привлекательной наружности, выигрывавшей с годами, он отличался благородной самоуверенностью, милой жестокостью, которая придает цену победе женщины, имевшей счастье его поработить, безграничной щедростью и запасом юмора, который неизменно нравился. Не было у него также недостатка в более солидных знаниях; сверх ожидания он извлек пользу из своих занятий, и наряду с той разумной разборчивостью, которая служит залогом вкуса и благодаря которой он понимал и ценил красоты классиков, он уже дал несколько образцов многообещающего поэтического таланта.
С такой наружностью и такими качествами не чудо, что наш герой привлек внимание и расположение юных Делий в городе, чьи сердца только что начинали устремляться к чему-то, им неведомому. Были наведены справки касательно его состояния, и как только стали известны его виды на будущее, все родители принялись приглашать его и ласкать, тогда как их дочери соперничали друг с другом, обращаясь с ним с особой любезностью. Он внушал любовь и желание соревноваться, где бы ни появлялся; за этим, разумеется, следовали зависть и ревнивое бешенство; итак, он сделался очень желанным, хотя и очень опасным знакомым. Сдержанность его не была равна его успеху; тщеславие руководило его страстями, рассеивая его внимание, которое в противном случае могло бы привязать его к одному предмету, и он был одержим желанием умножать число своих побед. С этою целью он посещал общественные гулянья, концерты и ассамблеи, одевался роскошно и по моде, устраивал вечеринки для леди и подвергался величайшей опасности стать самым отъявленным фатом.