Предаваясь таким занятиям, частенько затрагивавшим репутацию наших двух искателей приключений, вся эта компания навлекла на себя неудовольствие Перигрина, который после неоднократных совещаний со своим другом измыслил план, приведенный в исполнение следующим образом. Среди лиц, посещавших зал лечебных вод, был один старый офицер, чей нрав, от природы нетерпеливый, стал злобным и раздражительным вследствие постоянных приступов подагры, которая почти лишила его возможности передвигаться. Он приписывал застарелость своей болезни преступной небрежности врача, лечившего его в ту пору, когда он страдал от последствий злосчастной любви; и это предположение внушило ему непреодолимую антипатию ко всем представителям медицинского искусства, еще прочнее укрепившуюся после замечания одного приятеля в Лондоне, который сказал ему, что доктора в Бате имеют обыкновениеотговаривать своих пациентов от пользования водами с целью затянуть лечение и умножить число посещений.

С таким предубеждением он приехал в Бат и, сообразуясь с полученными им указаниями общего характера, пользовался водами без врачебного руководства, не упускал случая выразить словами и жестами свою ненависть и презрение к сынам Эскулапа и даже придерживался режима, резко противоречившего тому, какой они, как было ему известно, предписывали другим больным, находившимся как будто в таком же положении, как он. Но он не извлек пользы из этой системы, которая в иных случаях, быть может, и оказалась бы благодетельной. Боли его не только не утихали, но с каждым днем становились более острыми; и, наконец, он принужден был не вставать с постели, где и лежал, ругаясь с утра до ночи и с ночи до утра, хотя решил тверже, чем когда-либо, не отступать от первоначальных методов.

В разгар этой пытки, над которой подшучивал весь город, ибо слух о ней распространился благодаря усердию врачей, радовавшихся его беде, Перигрин с помощью мистера Пайпса нанял деревенского парня, явившегося на рынок, и поручил ему рано поутру сбегать ко всем местным врачам по очереди и пригласить их как можно скорее к полковнику. После такого призыва все ученые мужи всполошились; трое самых проворных явились одновременно, но, вместо того чтобы обменяться приветствиями, каждый пытался войти первым, и весь триумвират застрял в дверях. Покуда они стояли, притиснутые друг к другу, появились двое их собратьев, мчавшихся к той же цели со всею скоростью, какую бог позволил им развить; тогда трое первых вступили в переговоры и порешили друг друга поддерживать. Придя к такому соглашению, они проскочили в дверь и, осведомившись о пациенте, узнали, что он только что заснул.

Получив эти сведения, они завладели его передней и закрыли дверь, а остальные члены корпорации размещались по мере своего прибытия снаружи, так что коридор и лестница до входной двери были битком набиты, и обитатели дома, равно как и слуга полковника, онемели от изумления. Трое главарей этой ученой шайки, укрепившись на своем посту, тотчас начали обсуждать болезнь пациента, которую каждый из них якобы изучил с величайшей заботливостью и усердием. Тот, кто высказал свое мнение первым, определил недуг как застарелый артрит; второй заявил, что это не что иное, как хронический сифилис, а третий поклялся, что это запущенная цынга. Эти разнообразные мнения были подкреплены всевозможными цитатами из медицинских авторов, как древних, так и новых, но цитаты оказались недостаточно бесспорными или во всяком случае не настолько точными, чтобы решить спор, ибо много есть ересей в медицине, как и в религии, и каждая секта может цитировать отцов церкви в подтверждение догматов, ею исповедуемых. Короче, прения стали столь бурными, что не только встревожили собратьев на лестнице, но и разбудили пациента, задремавшего впервые за десять суток. Будь он здоров, он поблагодарил бы их за шум, заставивший его очнуться, ибо в таком случае он избавился бы от мук адского пламени, которые, снилось ему, он претерпевает. Но этот ужасный кошмар был вызван тем впечатлением, какое произвела на мозг невыносимая боль в суставах, и потому, когда он проснулся, страдания не только не ослабели, но скорее усилились от остроты ощущения; в то же время беспорядочные крики в соседней комнате коснулись его слуха, он подумал, что сон его сбывается наяву, и, в отчаянии схватив колокольчик, находившийся возле кровати, принялся звонить весьма энергически и настойчиво.

Этот сигнал мгновенно прекратил диспут трех докторов, которые, узнав, что он проснулся, бесцеремонно ворвались к нему в спальню; двое схватили его за плечи, а третий приложил руку к его виску. Не успел пациент опомниться от изумления, овладевшего им при этом неожиданном вторжении, как комната наполнилась остальными учеными мужами, которые вошли вслед за камердинером, явившимся на зов своего господина, и кровать немедленно была окружена этими зловещими слугами смерти. Полковник, видя вокруг себя такое сборище глубокомысленных физиономий и фигур, к которым он всегда относился с величайшей ненавистью и омерзением, пришел в неописуемое бешенство, и гнев одушевил его в такой мере, что хотя язык и отказывался ему служить, но остальные его члены стали выполнять свои функции. Он вырвался из рук триумвирата, с удивительным проворством вскочил с постели, схватил свой костыль и с такой силой опустил его на одного из докторов как раз в тот момент, когда тот наклонился, чтобы исследовать мочу пациента, что его парик с бантом на косичке упал в горшок, а сам он без чувств рухнул на пол.

Это многозначительное выступление смутило всю братию; каждый как бы инстинктивно повернулся к двери, а так как всеобщему отступлению препятствовали усилия отдельных лиц, поднялась суматоха и оглушительный шум, ибо полковник, отнюдь не исчерпав своей удали этим первым подвигом, размахивал оружием с удивительной энергией и ловкостью, и вряд ли кто из них избежал знаков его неудовольствия, после чего бодрость изменила ему, и он, совершенно обессиленный, снова опустился на кровать. Пользуясь этой передышкой, расстроенные ученые мужи подобрали свои шляпы и парики, слетевшие во время стычки, и, заметив, что враг слишком ослабел, чтобы возобновить атаку, дружно подняли крик и громогласно пригрозили ему судебным преследованием за столь возмутительное нападение.

Меж тем вмешался хозяин дома; осведомившись о причине переполоха и узнав о происшедшем от потерпевших, которые дали ему также понять, что все они были вызваны поутру к полковнику, он объявил им, что их надул какой-нибудь озорник, ибо его жилец и не помышлял о том, чтобы советоваться с кем бы то ни было из медиков.

Потрясенные этими словами, они мгновенно перестали горланить; каждый тотчас понял, что его провели, и, потерпев поражение, они потихоньку улизнули с превеликим стыдом и смущением. Перигрин и его друг, которые не преминули появиться якобы случайно в этих краях, остановились, как вкопанные, при виде столь необычайного шествия и любовались физиономией и плачевным состоянием каждого выходившего. Мало того, они даже подошли к тем, кто был наиболее опечален своим положением, и лукаво начали донимать их вопросами о необычайном сборище; затем, получив сведения от хозяина дома и от лакея полковника, они сделали пострадавших посмешищем всего города. Так как виновникам потехи немыслимо было скрыться от неутомимого расследования врачей, они не утаили своего участия в этом деле, хотя и постарались сделать это таким манером, чтобы не подать повода к судебному преследованию.

Среди тех, кто неизменно проводил сезон в Бате, был один человек, который, после нищенского существования, скопил благодаря своему усердию и мастерской игре в карты около пятнадцати тысяч фунтов и, несмотря на дурную свою репутацию, снискал такое расположение так называемого лучшего общества, что принимал самое близкое участие почти во всех увеселениях, устраиваемых его представителями. Был он гигантского роста и имел весьма свирепую физиономию; грубый от природы, он стал после всех своих похождений и успехов нестерпимо наглым и тщеславным. Благодаря зверскому своему лицу и смелому поведению он приобрел репутацию неустрашимого храбреца, каковую укрепил многими подвигами, усмирив самых высокомерных героев своего братства; и теперь он царил в Бате, словно Гектор, пользуясь неоспоримым авторитетом.