Женщины от природы находчивы при подобных неожиданных обстоятельствах; ей понадобилось всего несколько минут, чтобы прийти в себя, и, бросившись в комнату гувернера, который не переставал вопить одно и то же, она визгливо закричала:

— Господи, помилуй нас! Где? Где?

К тому времени собрались все слуги в странных костюмах; Перигрин ворвался в комнату Джолтера и, видя, что тот разгуливает в одной рубашке с закрытыми глазами, угостил его таким ударом по спине, что мгновенно рассеял его кошмар и привел в чувство. Тот был изумлен и пристыжен тем обстоятельством, что его застали в таком непристойном виде, и, забравшись под одеяло, попросил извинения у всех присутствующих за причиненное им беспокойство, вымаливая с великим смирением прощение у леди, которая с поразительным искусством притворялась крайне испуганной и удивленной. Тем временем Хорнбек, которого после долгих усилий разбудил слуга, едва успел сообразить, что жены его нет, как все химеры ревности завладели его воображением; он в бешенстве вскочил и, схватив шпагу, побежал прямо в спальню Перигрина, где хотя и не нашел того, чего искал, но, по несчастью, обнаружил нижнюю юбку, которую его жена забыла во время стремительного своего отступления. Это открытие раздуло пламя его гнева. Он схватил роковое доказательство своего бесчестья и, встретив жену, возвращавшуюся в спальню, показал его ей, говоря с весьма многозначительным видом:

— Сударыня, вы потеряли свою нижнюю юбку в соседней комнате.

Миссис Хорнбек, которая унаследовала поразительное присутствие духа, посмотрела внимательно на упомянутый предмет и с самой безмятежной физиономией заявила, что, должно быть, эта юбка принадлежит кому-нибудь из живущих в доме, ибо у нее такой нет. Перигрин, шедший позади нее, услыхав это заверение, немедленно вмешался и, потянув Хорнбека за рукав в свою комнату, сказал:

— Тысяча чертей! Какое вам дело до этой юбки? Или вы не можете допустить, чтобы молодой человек завел интрижку с дочерью трактирщика, и сообщаете о его слабостях своей жене? Тьфу! Как это мерзко — мешать другим людям развлекаться только потому, что вы сами отказались от таких приключений!

Бедный супруг был до такой степени смущен бесстыдством своей жены и надменным заявлением юноши, что уверенность его поколебалась; он не надеялся на свою доблесть и, не желая подвергать ее испытанию, не выразил никаких сомнений в правдивости Перигрина; попросив прощения за допущенную им ошибку, он удалился. Впрочем, он не был доволен поведением находчивой спутницы своей жизни, но, напротив, решил с большей тщательностью расследовать это происшествие, которое пришлось ему столь не по вкусу, что он приказал слуге приготовить все необходимое, чтобы выехать на рассвете; и когда наш искатель приключений проснулся на следующее утро, оказалось, что его дорожные спутники уже три часа как отбыли, хотя было условлено провести здесь все утро, чтобы осмотреть замок принца Конде, а затем вместе ехать в Париж после полудня.

Перигрин был слегка опечален, узнав, что у него столь внезапно отняли еще не отведанный лакомый кусочек, а Джолтер не мог постигнуть причину их неожиданного и неучтивого отъезда, который, после многих глубокомысленных догадок, он приписал тому, что Хорнбек был шулером, сбежавшим с богатой наследницей, каковую считал нужным скрывать, спасаясь от погони ее друзей.

Воспитанник, не сомневавшийся в истинных мотивах, позволил гувернеру упиваться собственной проницательностью и успокаивал себя надеждой увидеть снова свою дульцинею в каком-нибудь увеселительном заведении в Париже, которые он намеревался посещать. Утешившись этим, он осмотрел великолепные конюшни и дворец Шантийи, и тотчас после обеда они выехали в Париж, куда прибыли вечером и остановились в гостинице в предместье Сен-Жермен, неподалеку от театра.

Как только они расположились в этом доме, наш герой известил дядю о благополучном прибытии и послал также письмо своему другу Гантлиту, вложив очень нежную записку своей дорогой Эмилии, которой он повторил все прежние клятвы в верности и любви.

Следующей заботой, его поглотившей, был заказ нескольких костюмов, соответствующих французской моде, и в этот промежуток времени он ни разу не появлялся вне дома, если не считать английской кофейни, где он вскоре познакомился с некоторыми из своих соотечественников, проживавшими в Париже на одинаковом с ним положении. Третий вечер после приезда он провел с компанией этих молодых щеголей в доме одного известного трактирщика, чья жена была замечательно красива и помимо этого весьма подходила для привлечения в дом клиентов. Этой леди наш молодой джентльмен был представлен как чужестранец, только что прибывший из Англии, и его очаровали ее прелести, равно как и непринужденный и веселый разговор. Ее развязное поведение убедило его в том, что она была одним из тех добрых созданий, которые удостаивают своей благосклонности человека, предлагающего наивысшую цену; исходя из такого предположения, он начал ухаживать за ней столь назойливо, что прекрасная буржуазка принуждена была громко возопить, защищая свою добродетель. Ее супруг немедленно прибежал на помощь и, видя ее в чрезвычайно опасном положении, напал на обидчика с такою яростью, что тот поневоле бросил свою добычу и накинулся на взбешенного трактирщика, которого жестоко наказал за дерзкое вмешательство. Леди при виде столь невежливого обращения со спутником ее жизни вступилась за него и, вцепившись ногтями в физиономию его противника, расцарапала ему с одной стороны нос. Шум этой драки привлек всех слуг в доме на помощь хозяину, а когда против них выступили приятели Перигрина, завязалось побоище, причем французы были разбиты наголову, жене нанесено оскорбление, а муж спущен с лестницы.

Трактирщик, возмущенный оскорблением, нанесенным ему и его семье, выбежал на улицу и стал молить о защите городскую стражу, которая, выслушав его жалобу, примкнула штыки и, в количестве двенадцати — четырнадцати человек, столпилась у двери. Молодые джентльмены, разгоряченные успехом и относясь к солдатам, как к лондонским сторожам, которых они частенько обращали в бегство, обнажили шпаги и, возглавляемые Перигрином, сделали вылазку. Пощадила ли их стража, как иностранцев или как неопытных юнцов, опьяненных спиртными напитками, но солдаты расступились и, не оказывая сопротивления, дали им пройти. Эта уступчивость, являвшаяся результатом сострадания, была неправильно истолкована вожаком англичан, который для потехи попробовал подставить ногу стоявшему рядом с ним солдату, но потерпел неудачу в этой попытке и прикладом мушкета получил в грудь удар, заставивший его, шатаясь, отступить на несколько шагов. Взбешенная этим смелым отпором, вся компания, обнажив шпаги, атаковала отряд, и после упорного боя их арестовали всех до единого и отправили на гауптвахту. Узнав о подробностях стычки, дежурный офицер, из внимания к их молодости и национальной неустрашимости, за которую французы готовы простить многое, освободил их всех, мягко попрекнув за непристойное и дерзкое поведение; итак, все, чего добился наш герой своей галантностью и доблестью, были позорные ссадины на лице, заставившие его не покидать комнаты целую неделю. Невозможно было скрыть эту беду от мистера Джолтера, который, ознакомившись с обстоятельствами дела, не преминул осудить безрассудную авантюру, каковая, по его словам, оказалась бы для них роковой, не будь их враги французами, которые, единственные из всех народов под солнцем, строжайшим образом соблюдают законы гостеприимства.

Так как круг знакомства гувернера распространялся преимущественно на ирландских и французских священников и людей низшего звания, которые зарабатывают себе на жизнь, оказывая услуги иностранцам, либо обучая их французскому языку, либо исполняя мелкие поручения, какие им доверяют, то он отнюдь не был самым подходящим человеком в мире для того, чтобы развить вкус молодого джентльмена, который путешествовал с целью усовершенствования, в надежде стать со временем видной особой у себя на родине. Сознавая свою неосведомленность, он удовольствовался ролью домоправителя и вел строгий подсчет деньгам, которые шли на их общие расходы; впрочем, он был знаком с теми местами, какие посещались иностранцами, впервые прибывшими в Париж, и знал с точностью до лиара, сколько полагалось давать привратникам всех примечательных отелей; что же касается до редких картин и статуй, коими изобилует эта столица, то он был более несведущ, чем слуга, получающий ливр в день.