Минуту я видел его молодым, сильным, бодрым. Его глаза блестели, голос звенел, как сталь…
Ландлер направил меня к Гюлаю. От того я узнал, когда, как и куда мне ехать. Мы проговорили часа два.
От Гюлая я направился к Гайдошу. Семь лет тому назад он вовлек меня в движение, теперь я от него же получил нужные для поездки документы.
— Годы ученичества ты провел с честью. Там, где тебе теперь придется работать, ты уже будешь считаться мастером, — сказал он мне на прощание. — Смотри, не срамись и впредь.
Трамвайный вагон, в котором я ехал на вокзал, на минуту задержался: дорогу ему преградила демонстрация.
Впереди, с поникшими головами, в мертвой тишине, шло несколько сот австрийских рабочих.
За ними, с огромным красным знаменем — горсточка болгарских студентов.
За болгарами шли, громко распевая, итальянцы.
Шествие, замыкали венгерцы — небольшая кучка галдящих, переругивающихся венгерских эмигрантов.
— … Смерть буржуазии!.. Смерть буржуазии!..
Из этого хора отчетливо выделялся пронзительный голос Готтесмана.
КОНЕЦ ПЕРВОЙ КНИГИ
КНИГА ВТОРАЯ
Пролог
Срочно. Секретно.
В КАНЦЕЛЯРИЮ ГУБЕРНАТОРА ПРИКАРПАТСКОЙ РУСИ
Отделение Б
ОТ НАЧАЛЬНИКА ПОЛИЦИИ ГОРОДА УЖГОРОДА
Доношу, что с 9-го с/м. за незаконный переход границы содержится под стражей Петр Ковач, уроженец местечка Намень, слесарь-подмастерье, участвовавший при правительстве Карольи в организации крестьянского восстания в местечке Намень, при так называемой советской республике служивший в красной армии и ныне разыскиваемый Будапештской окружной прокуратурой по обвинению в убийстве и вооруженном ограблении.
Принимая во внимание, что означенный Петр Ковач известен не только среди крестьянства местечка Намень и окрестностей, но отчасти и среди рабочих Берегсаса и Мункача и пользуется там некоторым политическим влиянием, начальник полиции полагал бы целесообразным дело о совершенных означенным Петром Ковачем преступных деяниях дальнейшим производством прекратить, а также, ввиду приписки его к местечку Намень, т. е. его чехословацкого подданства, отклонить выдачу его венгерским властям, — при том непременном условии, что означенный Петр Ковач прекратит всякие сношения с большевистскими элементами и подаст заявление о вступлении в члены Прикарпато-русской секции чехословацкой социал-демократической партии. При этом надлежит принять в соображение и то обстоятельство, что, согласно сведениям, полученным начальником полиции из вполне надежных источников, означенный Петр Ковач во время так называемой венгерской советской республики отличался всегда самым умеренным образом действий и вел среди рабочих агитацию за разрешение создавшегося положения в духе демократизма.
Принимая во внимание, что активное участие Петра Ковача в работе социал-демократической партии принесло бы значительные политические выгоды, обращаюсь в отделение Б. канцелярии губернатора с усиленным ходатайством о срочной и действительной поддержке предложения начальнику полиции господину майору Рожошу о зачислении означенного Петра Ковача на платную работу в местную организацию социал-демократической партии.
Начальник полиции Окуличани.
Ужгород, 13 февраля 1920 г.
ВЫДЕРЖКА ИЗ СЕКРЕТНОГО ДОНЕСЕНИЯ ВОЕННОГО ГУБЕРНАТОРА ПРИКАРПАТСКОЙ РУСИ ГЕНЕРАЛА ПАРИ [19] В ПОЛИТИЧЕСКОЕ УПРАВЛЕНИЕ ГЛАВНОКОМАНДУЮЩЕГО ФРАНЦУЗСКОЙ АРМИЕЙ: … Относительно распоряжения, заключающегося в пункте 4 секретного приказа за № 172, честь имею доложить следующее:
Я ни в какой мере, не забываю о значении рабочего движения в случае войны и использовал все находящиеся в моем распоряжении политические, материальные и моральные средства, чтобы направить рабочее движение во вверенной мне области в надлежащее русло. Мои старания увенчались полным успехом. Последние остатки основанной Бела Куном так называемой коммунистической партии ликвидированы, работающая во вверенной мне области единственная организация рабочих — чехословацкая социал-демократическая партия — находится под руководством вполне надежного со всех точек зрения человека, бывшего офицера, состоявшего раньше венгерским королевским советником полиции, господина майора Рожоша.
В случае, если бы вверенная мне область стала тыловой зоной фронта, социал-демократическая партия и находящаяся под моим руководством жандармерия сумели бы в полной мере обеспечить лойяльное поведение рабочих в отношении проходящих по области воинских частей и военных грузов.
Полагаю необходимым еще до объявления военного положения повышение секретного фонда в части, ассигнованной на поддержку рабочего движения, на 7 500 крон в месяц.
Ужгород, 1920 г., февраля 12 дня.
ВЫДЕРЖКА ИЗ ПИСЬМА ТОВАРИЩА С. ТОВАРИЩУ Л.
Павел Испанский благополучно прибыл. Отдохнув пять дней, он сегодня стал на работу. Ввиду большого оживления в строительной промышленности считаю необходимой немедленную посылку новых строительных рабочих. Для покупки польских акций наши материальные ресурсы слишком незначительны.
Ужгород, 14 февраля 1920 г.
Роман ужасов
Петр еще раз внимательно осмотрел врученный ему паспорт. У него еще мелькала смутная надежда, что его обманывает зрение.
— Ты это… серьезно? — растерянно обратился он к Гайдошу.
— А почему бы и нет? Как нельзя более серьезно.
— Как же я поеду с испанским паспортом, когда ни звука не знаю по-испански?
— Не беспокойся, — улыбнулся Гайдош, — честные пограничники знают не больше. Едешь ты, к тому же, лишь вечером. До тех пор успеешь заучить свою фамилию, а это уже кое-что. Волосы у тебя темные, смажешь их ореховым маслом — они и совсем почернеют, глаза тоже черные, купишь себе широкополую шляпу — чем не испанец? А говорить будешь по-немецки…
— Да я и по-немецки с грехом пополам…
Вот и прекрасно. Где это видано, чтобы испанцы хорошо говорили по-немецки?
Петр пожал плечами, не стал больше спорить: партия приказывает! — и сунул паспорт, вместе с деньгами на дорогу, в карман.
За два дня путешествия у него раз двадцать проверяли документы, и ни разу испанский паспорт, сфабрикованный в венском «Кафе Габсбург», не возбудил сомнений.
— А верно, будто у вас, в Испании, сигары можно покупать без карточек? — осведомился у него рыжий курносый жандармский вахмистр.
— Угум…
— Счастливая Испания!.. Бой быков!.. Да, да…
Вахмистр сокрушенно вздохнул, и, когда Петр угостил его дрянной австрийской папиросой, начиненной сушеной травой, он рассыпался в благодарностях.
На второй день своего путешествия Петр настолько успокоился, что решился даже снять с головы наиболее испанскую принадлежность своего костюма — широкополую черную шляпу.
Унгвар — Ужгород.
Унгвар был незначительным венгерским городком. Ужгород же — столица Прикарпатской Руси. И все же на улицах русинской столицы такая же грязь и беспорядок, как и во времена венгерского владычества; разница лишь та, что теперь там чаще попадаются на глаза солдаты. Офицеры носят итальянские кепи и говорят по-чешски. На правительственных зданиях вместо венгерской короны чешский лев.
Петр знал адрес Секереша. Тощая извозчичья кляча, запряженная в грязную, расхлябанную пролетку, доставила его по назначению. Секереш был дома и, когда Петр вошел, разутюживал свои брюки.
— Почему ты не встречал меня на вокзале?
— А зачем нужно, чтобы нас видели вместе?
Секереш был в одних кальсонах, но даже и в таком виде поражал своей элегантностью: лакированные ботинки, туго накрахмаленная сорочка, шелковый галстук. Впрочем, с крахмальным воротничком он был, видимо, не в ладах: разговаривая, он то и дело засовывал два пальца за это непривычное украшение и свирепо дергал его.
