— Хоть бы был какой-нибудь прок в этой отчаянной борьбе. Что дала нам эта прославленная революция? Сходите-ка на рынок, послушайте, о чем толкуют женщины… Мы не читаем так много, как вы, на собрания не ходим, и все же мы знаем, что теперь хуже, чем было, что жизнь еще тяжелее, чем раньше была.

Вечером мы с Пойтеком отправились в центр и разыскали Отто. Он держался того же мнения, что и Пойтек: ни под каким видом в прокуратуру не являться, потому что в лучшем случае меня опять подвергнут предварительному заключению… Теперь же, в движении, каждый человек на счету.

— Кун уже в Будапеште, — добавил Отто.

Отто направил меня к одному товарищу, и Пойтек пошел вместе со мной. На следующий день я уже был обладателем новых документов. Теперь меня звали Андрей Шипош, родом из города Брашшо, двадцати четырех лет, демобилизованный артиллерист, старший канонир. Для полноты тождества я переоделся в артиллерийский мундир Готтесмана.

Небо тусклое, серое. Медленно ползет по нему бледное солнце. Не угнаться ему за жизнью. То и дело прячется оно за тяжелые свинцовые тучи, закрывает глаза, не хочет ни на что глядеть, недоумевает, что тут происходит с утра до вечера, с вечера до утра. Лик мира меняется теперь за день сильнее, чем прежде за долгие годы. Такое ощущение, будто сидишь в экспрессе и телеграфные столбы, мелькающие в окнах, сливаются в один оплошной забор. Так и в жизни все в то время слилось в одно: черное и красное, большое и малое, голод и сытость.

Неуверенность и страх…

Румыны уже в Трансильвании. Все ближе и ближе надвигаются с востока на Будапешт.

Сербы перешли Саву. Все ближе и ближе надвигаются на Будапешт с севера.

Чехи спускаются с Карпат. Обещают землю. Забирают в солдаты. Идут, идут к югу, надвигаются на Будапешт.

Город заливает волна беженцев.

Михаил Карольи — президент народной республики.

Сигизмунд Кунфи — министр: «Прекрати на шесть недель классовую борьбу!..»

Со стен, надрываясь, кричат тысячи воззваний:

«Венгерская социал-демократическая партия»…

«Республиканская партия»…

«Партия радикалов»…

«Президент Национального совета объявляет»…

«Читайте «Эмбер»[10]: — журнал социал-демократа Франца Гендера».

«Читайте «Бойню»! «Бойня» разоблачает любовные похождения эрцгерцогини»…

«Записки дезертира»…

«Я, графиня Анна Хадик, всегда была социалисткой»…

«Читайте в «Эмбере» статью патера Банга!»

«У нас отнимают Дунай. Сожжем пароходы!»

На карте Венгрии со всех четырех сторон отхвачены точно пастью куски территории. Оторванные части горят факелом. Подпись: «Нет! Нет! Никогда!»

Иозеф Погань — председатель совета солдатских депутатов:

— Контрреволюция! Смерть контрреволюции!

Гарнизон Будапешта демонстрирует на проспекте Андраши.

Знамена, ружья, пулеметы, пушки, оркестры.

Будапештский гарнизон прогоняет военного министра.

Бела Кун…

Коммунистическая партия Венгрии.

«Красная газета»! «Красная газета»! «Центральный орган коммунистической партии Венгрии!»

Французский полковник Викс — представитель Антанты:

— Французы! О, это друзья Карольи!

Цветные французские войска, африканские сапоги идут на Будапешт.

…Плевать французам на Карольи!

Народное революционное правительство закрывает «Красную газету».

Да здравствует демократия!

На всех перекрестках выкликают название «Красной газеты».

На проспекте Ваци забастовка.

Доклад Бела Куна: «Вильсон и Ленин».

…Диктатура пролетариата?..

Пароль социал-демократов: «Коммунисты — контрреволюционеры слева».

«Вся власть рабочим, солдатским и крестьянским депутатам!»

«Вассалы Москвы!»

…Национализация?..

«Контрреволюционеры слева!»

«Купленные на русские деньги!»

«Офицер стрелял в Гибора Самуэли!»

Шесть офицеров одновременно стреляли в Бела Куна.

Бывший военный министр арестован.

Министр финансов, радикальный буржуа, говорит о неслыханном еще в мировой истории подоходном налоге.

Социал-демократ, «товарищ» Гарами, министр торговли, подарил угнетаемым рабочими фабрикантам несколько миллионов.

Крестьяне захватили тысячи гектаров латифундий.

…Крестьянская революция?..

Батальон добровольцев брошен против крестьян.

«Вся власть рабочим, солдатским и крестьянским депутатам!»

«Париж, помоги! Париж! Париж! Помоги!»

Вильсон.

Москва.

Ленин.

Экстренный выпуск: «Сенсация! Безнадежно влюбленный стрелял в знаменитую драматическую актрису Фриду Гомбасеги. Актриса тяжело ранена».

Коммунистическая военная демонстрация.

«Смерть буржуазии!»

«Союз пробуждающихся мадьяр».

Пароль социал-демократической партии Венгрии: «Партийное единство — во что бы то ни стало!»

«Вся власть рабочим, солдатским и крестьянским депутатам!»

Интервью с горничной Фриды Гомбасеги.

Вильсон.

Москва.

Ленин.

«Нет! Нет! Никогда!»

«За работу! Хлеб на исходе!»

…Румыния?..

…Сербия?..

…Чехо-Словакия!..

Вильсон.

Пролетарии всех стран, соединяйтесь!

Вильсон.

Москва.

Ленин.

В трамвае разговорились двое молодых рабочих. Выясняется, что один из них социал-демократ, другой — коммунист. Тотчас же вспыхивает спор: диктатура или демократия?

Демократия!

Диктатура!

— Диктатура всегда несправедлива. Народ должен всеобщим голосованием решить свою судьбу!

— А почему в таком случае правительство запрещает наши собрания? Почему конфискует наши газеты? Как может народ выбирать, не зная, кого выбирает, не зная нашей программы? Почему вы препятствуете ему ознакомиться с нашей программой? Попробуйте-ка выбрать из двух пачек табаку, когда одну ты можешь взять в руки и обнюхать, а как только потянулся за другой, так тебя сразу же по башке. Где же тут свобода выборов?

— Это другой вопрос, — отлынивает социал-демократ.

— Нет, не другой, а тот же самый, — горячится коммунист.

Сидящие в трамвае рабочие, слушавшие до сих пор безучастно, вмешиваются в спор и поддерживают коммуниста.

Готтесман — социал-демократ — выходит из вагона. На следующей остановке схожу и я. Тут я поджидаю, пока Готтесман меня догонит. Затем мы садимся в следующий трамвай и снова затеваем спор: диктатура или демократия?

«Нет! Нет! Никогда!»

«За работу! Хлеб на исходе!»

Париж.

Вильсон.

Москва.

Ленин.

Я жил в Буде у старухи, которая только и знала обо мне, что я приехал из Трансильвании, откуда бежал, спасаясь от румын. Работы у меня было за глаза довольно. Днем я разносил газеты и листовки по заводам, ночью расклеивал плакаты, а в свободное время ездил в переполненном трамвае и спорил с Готтесманом или с кем-либо другим, кто бывал свободен.

Иногда приходилось ездить в провинцию с листовками. Я побывал в Мишкольце, в Цетлиде и в Солноке.

В Солноке я был арестован. На третий день мне удалось освободиться, — по всей вероятности благодаря тому, что во время допроса я устроил чиновнику огромный скандал за то, что при аресте мне нечаянно дали по уху.

В секретариате партии, помещавшемся по Вышеградской улице, мне редко приходилось бывать. Газеты и листовки я получал на частной квартире. Там же помещалась партшкола, и помимо меня еще девять молодых рабочих учились всему, что нужно знать агитатору.

На этой же квартире жил офицер, недавно возвратившийся из русского плена. По распоряжению партии он записался в «Союз пробуждающихся мадьяр». Он передал мне распоряжение вступить в «Свободную ассоциацию демобилизованных солдат».

Среди демобилизованных было легко работать. Когда они вернулись с фронта, то сразу же наелись до отвала, получили по нескольку крон и могли ехать куда глаза глядят. Раздобыть работу было очень трудно, да большинство из них и не желало работать.

Покинуть Будапешт в то время было делом нелегким, потому что со всех сторон наступали враги-оккупанты. Каждый приходивший в Будапешт поезд был переполнен беженцами.