— Конечно, за кого же еще? Ты, я, Грунниген, Хозе, Алиса, Брайант, все служащие конторы и наемные рабочие. Особенно их интересую я.

— Ты? Какая чепуха! На каком основании?

— Ну, учитывая, какую позицию занимала Хестер, у кого было больше всего оснований от нее избавиться? Особенно после вчерашнего вечера.

— Но они ничего не знают о вчерашнем вечере, и им об этом знать не нужно, — сказала Лиз. — После ее отъезда мы убирали посуду со стола, потом поднялись наверх. — Лиз подумала и добавила с нажимом: — Вместе поднялись наверх.

Он устало улыбнулся.

— Забудь об этом. Кто верит показаниям жен?

И он прав, сказала я себе. Родне не поверят. Лиз может говорить все, что ей заблагорассудится, но после отъезда Хестер здесь не было других свидетелей, кроме Лурины и меня. Лурину будут считать пристрастной, как и Лиз, а я, если меня спросят, скажу, что слышала шум воды в их ванной комнате, но это отнюдь не означает, что мылся Джон, и тем более не значит, что он в это время находился в спальне. Принимать душ могла Лиз, а Джон в это время мог быть где угодно. Мои размышления прервала Лиз. Она внезапно выпрямилась в кресле, широко раскрыв глаза.

— Джон! Я совсем забыла! Виноград мерло… Сколько мы потеряли?

Я вспомнила, как Брайант рассказывал мне, что красное бордо изготовляется из нескольких сортов винограда и мерло среди них играет важную роль, поэтому его и убирают первым.

Я взглянула на Джона. Он не сразу отозвался и сидел, как каменное изваяние, уставившись на виноградники. Седая утренняя дымка начинала подниматься с кустов, проступало голубое небо. Золотые солнечные лучи проникали сквозь клочья тумана. Трудно было сопрячь случившееся с таким мирным пейзажем, а также с кажущимся невозмутимым спокойствием Джона. Наконец он проговорил:

— Мы потеряли все, что успели надавить, то есть фактически весь собранный урожай. Департамент здравоохранения уже прислал инспектора, и он заставил опорожнить все чаны с суслом мерло.

— Все?

— Все.

В глазах Лиз промелькнуло выражение, которое я не берусь точно определить, — скорее всего это была ярость. Но когда она заговорила, в голосе ее звучало железное упрямство:

— Хорошо, купим мерло у других виноделов, которые уже собрали, надавили и держат его в бродильных чанах. У кого-то наверняка есть излишек, и мы купим, но вывозить от них не будем, покуда не созреет наш урожай каберне совиньон.

Джон усмехнулся.

— Это может оказаться не таким простым делом. Инспектор уже распорядился снять все трубопроводы, ведущие к чанам, разобрать дробилку и стерилизовать все горячим паром.

— Но на это уйдет уйма времени! — воскликнула Лиз. — Мы так делали, когда нам подсыпали пестициды. Весь наш оставшийся виноград, включая шардоне, может тем временем сгнить на кустах.

Снова Джон не сразу ответил. Он допил кофе, резко встал и сказал:

— Может быть, и не сгниет, даже наверняка не сгниет, если я приму меры. Возьмись-ка ты за дело и найди у кого-нибудь достаточное количество мерло, а я сгоняю в долину.

— Зачем? — хмуро спросила Лиз.

— За трубами. Протяну новую линию. Это займет значительно меньше времени, чем промывка старых.

— Но, Джон, сегодня — воскресенье!

— Ничего. У кого-нибудь да выпрошу. — Он горько рассмеялся. — Будь я проклят, если я допущу, чтобы Хестер разорила нас.

Он вышел. Меня удивило, как он отреагировал на случившееся. Я увидела совсем другого Джона. Куда девалось его олимпийское спокойствие! Казалось бы, он чуть ли не наслаждается вызовом, который ему бросила судьба. Могла ли смерть Хестер быть для него утешением за огромные новые трудности, свалившиеся на него в «Аббатстве»?

Лиз тоже меня удивляла. Словно за один миг она справилась со всеми страхами, пришла в себя после ужасной кончины Хестер и вновь излучала энергию.

Часом позже из Сан-Франциско приехал Брайант. Он не проехал на стоянку, а остановился прямо у дома, чтобы повидаться с Лиз, которая в это время названивала по телефону, стараясь найти замену погибшему мерло. Я поговорила с ним несколько минут и почувствовала облегчение от того, что он приехал, хотя он казался совершенно потрясенным и сникшим, в отличие от брата.

— Не знаю, что теперь будет, — сказал он мне. — Банки не отличаются долготерпением. В конце концов они могут прийти к заключению, что наше «Аббатство» — проклятое место.

Он отправился на винзавод, чтобы самому, без Джона, разобраться в случившемся. Меня все покинули. Я подумала, не постучаться ли к Лурине — узнать, не требуется ли ей что-нибудь, или хотя бы просто высказать соболезнование, но передумала — вряд ли ей понравится, что в сущности чужой ей человек лезет со своими утешениями. Время между тем близилось к полудню, оставаться в доме было невыносимо — хотя Хестер здесь никогда не жила, все напоминало о ее кончине. Нужные мне фотоснимки я уже сделала, блокнот раздувался от фактов и цифр, приведенных Брайантом, короче — собранного материала уже хватало с лихвой для иллюстрированного очерка, ради которого я сюда приехала. И благоразумие подсказывало мне, что я могу первым же самолетом отправиться в Нью-Йорк. Однако благоразумие никогда не играло большой роли в моей жизни, если я бралась за поиски убийцы.

Иной раз даже против собственной воли я оказывалась втянутой в погоню за преступником. И этот случай не был исключением. В ту минуту, когда Лиз рассказала мне о смерти бедного мексиканского батрака, я поняла, что никуда отсюда не уеду. Пусть Хестер и была препротивной особой, но кончина ее постигла не менее ужасная, чем мексиканца. Это заставляло меня еще более энергично докапываться до истины. Я решила под любым предлогом остаться в «Аббатстве».

Связаны ли оба убийства между собой? В этом я не была уверена, но, с другой стороны, трудно было не заподозрить связь между ними. Чье-то желание навредить Сэлдриджам могло быть связующим звеном между двумя смертями. Дальше этого мои соображения не шли. Значит, надо думать глубже.

Я знала, что сейчас самое полезное — пробежаться трусцой, это всегда взбадривает мозг, тем более что я чувствовала себя не в форме — за последнюю неделю не пробегала свои ежедневные две мили, не играла в теннис и слишком сытно ела — непростительная распущенность для дамы моего возраста, собирающейся держать фигуру тридцатилетней женщины.

Я бодро натянула кроссовки и направилась по дорожке к главным воротам. Туман уже развеялся, погода стояла благословенная — ясная, хоть еще и прохладная, но все предвещало изумительный солнечный день. «Пробегу милю до тихой сельской дороги, что тянется за церковью, и милю назад, — подумала я, — и стану совсем другим человеком». Но план мой остался невыполненным. Как-никак произошло убийство, и у полиции были собственные соображения относительно того, чем вправе или не вправе заниматься обитатели «Аббатства». К сожалению, и я не оказалась исключением.

Выбежав на дорожку, я заметила близ арки монастырского двора несколько полицейских машин, карету «Скорой помощи» и группу людей. Я пробежала мимо них, отнюдь не собираясь задерживаться и вступать с ними в разговоры. За ажурными железными воротами я увидела еще две припаркованные машины и рядом с ними несколько человек, один — с фотокамерой. Я догадалась, что это репортеры, которых не пропускает полиция. Не хватало еще, чтобы репортеры стали меня интервьюировать. Но я напрасно беспокоилась — дальше ворот меня не пустили, путь мне решительно перекрыл полицейский в форме, нашивки на его мундире говорили о том, что он из управления шерифа графства Нейпа. Полицейский сухо и без обиняков заявил, что дальше я не имею права продвинуться ни на фут. А когда я стала протестовать, человек в костюме, напрочь лишенном калифорнийской элегантности, появился из арки, где он беседовал с двумя парнями помоложе в темных очках — этакие ходячие пародии на агентов секретной службы. Так я впервые встретилась со старшим следователем Эндрю Богнором, заведующим отделом по расследованию убийств в графстве Нейпа. Лет сорока, плотный, лысеющий, с одутловатым бледным лицом и толстыми губами, тонкие брови скептически приподняты, глаза слегка навыкате, как у лягушки, неприятно большие мочки ушей, торчащие вперед зубы, словно скверно подогнанная искусственная челюсть, и уродливые багровые родинки на лбу ближе к левому виску — вот так бы я обрисовала внешность мистера Богнора.