В этих размышлениях прошел час. Пора было идти к Богнору. Полностью подготовиться к разговору с такими типами, как он, вообще невозможно, и в этом смысле я не стала исключением. Тем более что я угодила к нему не в добрый час его карьеры. Очередное и особенно зверское убийство произошло буквально у него под носом. Настроение у него, конечно, было скверное, хуже и представить себе невозможно. Я подумала о двух полицейских, дежуривших в патрульной машине. Они прохлопали и меня, и все на свете. Интересно, как это отразится на их служебной карьере?

Богнор безжалостно бомбил меня вопросами: почему я вышла из дома в такой поздний час? планировала ли я встретиться с Алисой? давно ли я знала Алису? И вопрос, который он замыслил как ловушку: каким способом я принудила Алису подчиняться мне? Я призналась, что выходила из дому ночью, но отрицала, что видела Алису, решив, что второго анонимного звонка по этому поводу, наверное, не будет. Я также призналась, что скопировала завещание старого Сэлдриджа, бракоразводный документ, налоговые ведомости и несколько страничек из ежедневника Алисы. И правильно сделала, ибо едва я в этом призналась, как в тот же миг вошел один из подчиненных Богнора и принес копии — следователи обнаружили их в моей комнате. Бумаги произвели сильное впечатление на Богнора. Он едва взглянул на них, как в голове у него зародились новые подозрения. Размахивая копиями, он заорал:

— А это еще для чего, а?!

Я решила, что и здесь могу сказать правду, хотя он все равно уже ничему не поверит.

— Я пыталась вычислить убийцу Хестер, — сказала я.

— Вы пытались вычислить убийцу? Ах вот оно что — она, видите ли, ищет убийцу! — От него буквально повалил пар. На несколько секунд он прямо-таки лишился дара речи и в конце концов произнес сдавленным голосом: — Для этого здесь находится полиция, миссис Барлоу!

Он сделал такое ударение на «миссис», словно мой титул замужней женщины был не более чем прикрытием какой-то моей неблаговидной деятельности.

— Ну, попытка — не грех, мистер Богнор, — возразила я. — И вообще я хочу уехать домой.

— В самом деле? Но пока что нам с вами еще есть о чем поговорить. — И он принялся снова забрасывать меня вопросами: для чего я снимала копии? что намеревалась из них извлечь? насколько далеко продвинулась в своих поисках убийцы? как поступила бы, доведись мне найти убийцу?

Наконец он иссяк и отпустил меня. Вернувшись в свою комнату, я потратила час на то, чтобы привести в порядок свои вещи, накиданные следователями. Но хотя Богнор конфисковал плоды моих ночных расследований, я прекрасно помнила тексты документов и решила обсудить их с Клаудсмитом, несмотря на мои смутные подозрения, что и он тоже может быть замешан в этом деле. Я спустилась вниз к теперь уже мне знакомой нише, где стоял телефон, и договорилась с Клаудсмитом встретиться в его редакции в Нейпе. Затем написала коротенькую записку Лиз — она еще не вернулась, — вышла и села за руль своей взятой напрокат машины. Главные ворота охранял полицейский в штатском. У меня перехватило дыхание — неужели остановит? К моему удивлению, он не преградил мне дорогу, и я с чувством неописуемого облегчения, хотя уезжала совсем ненадолго, вырулила из «Аббатства».

Редакция газеты «Летописец долины» находилась в тридцати милях к югу, на окраине города Нейпы, и помещалась в красном кирпичном обшарпанном доме. Судя по архитектуре, там когда-то, по-видимому, располагался военный склад.

Еще до того как я проехала ухабистой, засыпанной щебенкой задней улочкой и припарковалась под громадным сикомором, я знала, что еду в правильном направлении. Гигантская электрическая реклама на крыше редакции была видна издалека. В этом тоже чувствовалась экстравагантная натура Клаудсмита — в доме под грандиозной вывеской редакция занимала всего одну комнату, правда весьма просторную. Обстановку ее составляли две пыльные, грязные пальмы в кадках, тройка лениво вращавшихся, засиженных мухами пропеллеров-вентиляторов под потолком и четыре письменных стола. Их облупленный вид говорил, что лучшие деньки этих деревянных четвероногих — далеко позади.

За одним из столов сидела дама, такая же старая, как Клаудсмит, но с властным выражением на челе, словно она была истинной хозяйкой этого информационного заведения. Пенсне без оправы красовалось на ее носу, похожем на клюв. Снежно-белые волосы были собраны на макушке в тощий пучок, высокий кружевной воротничок венчал собою ситцевое, в цветочек, платье, висевшее на ее костлявой фигуре, как занавеска.

За другим столом, под прибитым к стене обветшалым рыбьим чучелом сидел, уставившись в компьютер, бледный женоподобный молодой человек. Репортер? Но за новостями приходится бегать и под открытым небом, а на это заморенное существо, кажется, еще ни разу не упал луч знаменитого калифорнийского солнца. Компьютер, к которому был прикован взор бледного юноши, вопиюще не гармонировал с прочим мебельным старьем.

В углу двумя стеклянными стенками была выгорожена комнатушка. Изрядно облезшие золотые буквы на ее двери возвещали, что в этом кубике обитает главный редактор, то бишь сам мистер Клаудсмит, отделивший себя таким образом от подчиненных. Через другую дверь я могла видеть допотопные печатные и брошюровочные машины, которые вместе с наборными столами превращали собранные за день новости в читабельный материал, в конце концов попадавший утром к подписчикам. Машины работали с оглушительным клацанием и рокотом, в помещении стоял густой запах масла, типографской краски и бумаги, как это бывает в старомодных провинциальных редакциях. Я успела представиться секретарше, холодно и настороженно взглянувшей на меня, когда Клаудсмит, говоривший в это время по телефону, заметил меня из своего вращающегося кресла, такого же старого, как он сам, и жестом пригласил в свое святилище. Он приветствовал меня с бурным энтузиазмом и, принеся извинения за шум, стал объяснять, что они печатают листовки для предстоящего карнавала.

— В наше время, — сказал он, — приходится печатать все что угодно, лишь бы держаться на плаву. Телевидение! Люди больше не хотят читать! Кончится тем, что газету можно будет увидеть только в музее.

Он, конечно, уже знал об убийстве Алисы — Богнор не замедлил сообщить ему об этом. Но в общих чертах. Поэтому от меня он хотел получить более подробную информацию и приготовился записывать каждое мое слово. Стоило ему раскрыть блокнот, и передо мной снова был профессиональный репортер. За его спиной на стене в рамках красовались образцы лучших, на его взгляд, полос газеты — с точки зрения расположения материала, больших заголовков или самих публикаций. Рядом красовались две «Почетные грамоты» администрации штата за публикацию материалов по злободневной для штата тематике. Не хочет ли старик показать, что слава для него — дороже денег? Многие редакторы отчаялись бы работать по такому принципу, а этот вроде бы счастлив. Интересно, подумалось мне, может быть, его экстравагантность, как и паясничанье Чарвуда, служит всего лишь для отвода глаз? Обыватель — а я именно к их числу себя отношу — не станет подозревать клоуна в дурных намерениях.

После того как Клаудсмит буквально вырвал у меня описание внешности убитой Алисы и с удовлетворением занес подробности в блокнот, я рассказала о допросе, учиненном мне Богнором, и отчиталась о моем ночном путешествии в контору. При этом я понимала, что если мои подозрения по поводу двойной игры Клаудсмита хотя бы отчасти верны, то он сейчас в душе смеется надо мной. Но я не заметила в его мимике или интонациях чего-либо настораживающего. И, снова убаюканная его дружелюбием, поведала, как меня обнаружила Алиса ночью в конторе.

— Но если вы расскажете об этом вашему приятелю Богнору, — сухо предупредила я, — то нашему сотрудничеству — конец.

— Святая обязанность журналиста, как вы знаете, милая леди, не выдавать источников информации, — сказал он. — Так что об этом не беспокойтесь.