– Я в долгу перед вами.

– Надо принимать лекарство, – засуетился старик, протягивая ему пузырек с таблетками. – Раз в час. Чтобы победить инфекцию!

Красная Маска засунул пузырек в карман джинсов, но старик дотронулся до его плеча и попытался еще раз:

– Твоему телу нужен отдых.

– Отдохну, когда сдохну.

– Будешь так себя вести, сдохнешь очень быстро…

Красная Маска пошел к выходу, но сначала сделал то, чего не делал очень-очень давно… сколько себя помнил: сложил ладони перед грудью и низко поклонился старику в знак уважения и благодарности за то, что тот спас ему жизнь.

Или, по крайней мере, отсрочил смерть.

С трудом взобравшись по крутой бетонной лестнице, он совсем выбился из сил. На мгновение остановился под козырьком, а потом сделал шаг вперед, чувствуя, как на лицо упали капли дождя. Всего несколько капель, но этого оказалось достаточно…

Достаточно, чтобы оживить воспоминания давно минувших дней.

Красная Маска снова стал ребенком. Слабым, одиноким.

Без имени.

А если точнее, ребенком номер 157, теперь его называли так. Он стоял на цыпочках и с замирающим от ужаса сердцем смотрел через стальную решетку в окне на то, что происходило в блоке Д.

Туда увели старика, и оттуда ему не суждено выйти.

– На кого работаешь? – спросил инспектор в голубой униформе.

Старик задрожал. Он сидел на коленях, голый по пояс, тонкие штаны были изодраны в лохмотья. С обгоревшего на солнце лба капала кровь и пот, стекая по морщинистым щекам. В длинной клочковатой бороде проглядывала седина.

– Ни на кого, я ни на кого не работаю! – с душераздирающим отчаянием произнес старик.

– Чем занимался раньше? – продолжал допрос человек в голубой форме.

– Я же много раз говорил вам… – взмолился старик, всплеснув худыми, словно ветви старого дерева, руками.

– В бак его! – отчеканил надзиратель.

Старик закричал, замахал руками, но к нему тут же подошли охранники. Они всегда появлялись из ниоткуда в этой жуткой серой одежде. Старика подхватили, словно перышко, и потащили, а он был слишком истощен и слаб, чтобы дать отпор. Ему связали руки за спиной и проволокли через всю комнату к железному баку с водой. Вода отвратительно воняла, так что запах чувствовал даже ребенок-157 в своей камере. В этой воде утопили уже сотни людей – включая жену старика, ее забрали еще до полудня.

– Я ничего не сделал! – вопил старик. – Ничего! Я ни в чем не ви…

Охранники опустили его голову под воду, и крики затихли. Им на смену пришел громкий плеск. Отчаянные, бешеные звуки. Старик бился, словно рыба, сражающаяся за жизнь, дергал ногами и выгибался, а вода в баке плескалась и переливалась через край.

Ребенок-157 наблюдал за этим через окошко двери, не в силах отвести взгляд.

В комнате было жарко и душно, лето выдалось знойное, но мальчика трясло от холода. Точнее, от леденящего ужаса. Он долго наблюдал за тем, что происходило: охранники на несколько секунд вытаскивали старика из воды, задавали какие-то вопросы, а потом снова резко окунали, если он отвечал не то, что им хотелось слышать. Каждый раз из бака на пол и стены выливалась вода. Иногда капли долетали до ребенка-157 и попадали ему на лицо.

Пытка продолжалась долго. Очень долго.

В какой-то момент старик не выдержал, а может быть, охранники просто немного передержали его под водой. Неважно. В любом случае, когда они вытащили его из бака, голова безжизненно упала на грудь и он ударился лицом о железный край.

Все кончено.

Дядя умер.

Дознаватель записал что-то в блокнот, а потом обвел глазами зарешеченные окна камер. Холодный взгляд остановился на ребенке-157.

– Ведите следующего!

Красная Маска резко вздрогнул и очнулся. Холодные капли дождя стекали по лицу, и он не сразу понял, что это не брызги из пыточной камеры, а падающий с неба дождь. Самый обычный дождь.

– Дядя… – прошептал он.

Уже много лет он не произносил этого слова вслух.

Сбитый с толку неожиданно нахлынувшими воспоминаниями, он свернул в сторону Кингсвей и Руперт. Там он должен был встретиться с человеком, который контролировал всю его жизнь, подобно духам, распоряжавшимся его судьбой. С человеком, который был его наставником с детских лет. Единственным утешением. Последним шансом в этом мире, где прощения не существует.

Он шел на встречу с Шенг Фа.

В городской тюрьме Ванкувера выдался на удивление спокойный день. В камере предварительного задержания никого, в комнате для обыска – тоже. Оказалось, что комендант Коннорс на больничном, и Страйкер счел это хорошим знаком. Коннорс на этом посту служил недавно и чересчур скрупулезно соблюдал правила приемки арестантов и все процедуры, а по плану Страйкера о процедурах на некоторое время следовало забыть.

Так что для всех будет лучше, если Коннорс об этом не узнает.

Страйкер сказал водителю автозака оставить Тони Китайца в темном и душном кузове, а сам сдал свой «зауэр» на хранение и встал перед камерой наблюдения, ожидая, пока охранники впустят его. Дверь с жужжанием открылась, и детектив подошел к регистратуре. Дежурного, молодого черного парня в огромных очках и с усталым лицом, он видел впервые.

– У меня тут арестант в автозаке, – сообщил ему Страйкер, – пусть пока посидит.

– Конечно, детектив.

В тюрьму Страйкер приехал один. Фелиция отправилась в главное управление на Мейн-стрит, 312, чтобы продолжить работу над версией с дискуссионным клубом, и слава богу. Им отчаянно нужна вся имеющаяся информация, а здесь ему лучше было работать в одиночку. В особенности сейчас.

Иногда предпочтительнее действовать в духе старой, проверенной временем школы.

За тридцать лет существования городская тюрьма мало изменилась. Конечно, не так давно ввели новые правила и процедуры, новые анкеты поступления и схему проверки и безопасности, но сама суть тюрьмы осталась неизменной: плохое место. Место, где не прощают ошибок. Темные мрачные стены, тусклое освещение, запах испражнений и хлорки – фирменный аромат трущоб.

План Страйкер продумал до мелочей. Он выбрал второй блок, потому что это давало психологическое преимущество: туда надо было довольно долго спускаться по узкой лестнице, погружаясь в самые недра тюрьмы. Камера номер девять – потому что ее только недавно переоборудовали для временного содержания под стражей для тех случаев, когда задержанных оказывалось слишком много. Переоборудовали – громкое слово, одно название. На самом деле когда-то здесь была комната обыска, а значит, камера номер девять осталась одним из немногих мест в тюрьме, где так и не установили камеры видеонаблюдения.

Дверь в камеру была открыта, Страйкер зашел. Небольшая комната, десять на десять футов, две железные кровати, две лампы дневного света. Чересчур ярко, подумал Страйкер, потом залез на кровать и выкрутил одну, чтобы в камере стало потемнее.

– Ты у нас в долгу, – произнес за его спиной чей-то голос.

Страйкер обернулся и увидел констебля Криса Пембертона и детектива Пинкертона Морнингстара. Это были два самых крупных парня во всем отделе: ростом под метр девяносто и весом за сотню. В белой тонкой тюремной робе Пембертон напоминал фашиста с квадратной челюстью, а Морнингстар и так походил на жуткого негра, грозу любой тюрьмы. Просто идеальные актеры!

– Я тут поднассал в углу, чтобы более убедительно смотрелось. – Страйкер подмигнул Морнингстару, но тот почему-то даже не улыбнулся.

– Давай просто покончим побыстрей с этим делом, ладно? – хмуро заявил он, толкнув под ребра захихикавшего Пембертона.

Страйкер и сам не собирался долго тянуть резину: каждая минута была на счету.

Пембертон и Морнингстар зашли в камеру, Страйкер прикрыл за ними дверь, поднялся наверх и принялся за работу. Спустя десять минут он провел Тони Китайца через комнату для обыска, где тот переоделся в робу, ругаясь и понося детектива на чем свет стоит. Подобные фокусы Страйкер видел тысячу раз, поэтому и ухом не повел. Они спустились по северной лестнице. Ухмыльнувшись, Страйкер шепнул Тони на ухо: