Они начали беседовать, медленно прогуливаясь по саду. Страйкер не торопился переходить к делу и начал издалека: сколько они с мужем женаты, в каком возрасте она эмигрировала в Канаду, большая ли у нее семья и так далее. На протяжении всего разговора Страйкера преследовала мысль, что бы стало с ним, если бы среди погибших в школе детей оказалась его Кортни, – делалось дурно от одной мысли.

Они зашли в отдаленный уголок сада: здесь, вокруг одиноко стоящей вишни, возвышались заросли шиповника. Поразительно, но дерево стояло в цвету, земля и покрытая инеем трава вокруг были усыпаны розовыми лепестками.

Дорис наклонилась, подняла с земли цветок и, теребя его в пальцах, прошептала:

– Вишня в цвету… ее любимое дерево.

– Неудивительно. Оно такое красивое.

Дорис уставилась на прекрасный розовый цветок в руке, и Страйкер вдруг увидел ее в другом свете. Женщина напоминала ему натянутую слишком туго струну, которая дрожит от напряжения и вот-вот лопнет. Не хотелось давить на нее, но Страйкеру была необходима вся возможная информация.

– Миссис Чоу, вы наверняка задавали себе вопрос: «Почему? Почему именно Тина?»

– Нет. – Дорис подняла глаза. – Зачем? Просто жестокие дети решили пострелять. Во всех без разбору.

– Боюсь, это не совсем так, – глядя ей в глаза, покачал головой Страйкер. – Тина была их целью.

– Целью? – побледнела Дорис.

– Да. У вас есть какие-то соображения на этот счет?

– Но ведь погибло столько детей…

– Да, миссис Чоу, я знаю. Погибло очень много детей. Но, судя по уликам, убийц интересовали трое из них: Тина, Конрад Макмиллан и Шантель О’Рэйли.

– Но моя дочь с ними не общалась… – Лицо Дорис исказилось, но она взяла себя в руки. – Мы с Маргарет вообще познакомились только сегодня утром…

– Я знаю, и это одна из основных трудностей в расследовании. Между детьми есть какая-то связь, и нам надо понять какая.

Дорис отвернулась и посмотрела на горы. Легкий осенний ветер слегка растрепал ее убранные в хвост волосы. Она долго стояла молча, и Страйкер не нарушал тишину.

– Простите, просто я сама не своя… никак не могу поверить в то, что произошло, – нервно произнесла женщина.

– Мне сообщили, что Тина участвовала во встречах дискуссионного клуба? – подсказал ей Страйкер.

– Дискуссионный клуб, ну конечно! – встрепенулась Дорис. – Она его обожала! Очень любила интеллектуальные упражнения, это помогало ей заводить новых друзей. Она много рассказывала об их встречах. А еще они вместе ездили в Китай в прошлом сентябре, кажется, двенадцать человек…

– Куда именно?

– В Гонконг. Тина вернулась просто в восторге, неделями только об этом и говорила, – грустно улыбнулась женщина. – Если в чем моей дочери не было равных, так это в умении общаться…

– А что они обсуждали? И здесь, и в Гонконге?

– Обычно выбирали какую-нибудь острую тему, – пожала плечами Дорис. – Что-нибудь на злобу дня… Аборты. Смертная казнь. Эвтаназия. В Гонконге у них была тема «Свобода и мировые религии». Государственная независимость. Дебаты посвящались китайскому режиму в Тибете и вызвали большое недовольство – им пришлось сократить турне.

– Почему?

– Не знаю.

– А Тина там выступала? – подумав, спросил Страйкер.

– Да, там все выступали, насколько я знаю.

– Но вы с ней не ездили?

– Нет-нет, с ними ездила директор Майерс.

Страйкер сделал пометку в блокноте.

– Детектив Страйкер, а у вас есть дети? – вдруг спросила Дорис.

Страйкер подумал о том, что Кортни знала Тину, – видимо, Дорис была не в курсе.

– Да, дочка. Тоже учится в школе Святого Патрика.

– Да вы что?! – пораженно воскликнула женщина. – С ней… с ней все в порядке?

– Вчера она решила прогулять…

Дорис улыбнулась, как будто Страйкер сказал что-то забавное, тихонько засмеялась, а потом на глазах у нее выступили слезы. Розовый лепесток выпал из ее руки, и его унесло легким ветром. Точно так же роковой выстрел унес жизнь Тины двадцать четыре часа назад. Лицо Дорис исказилось: ей становилось все тяжелее сохранять спокойствие.

– Мне очень жаль, – тихо произнес Страйкер.

Дорис кивнула, и по бледным впалым щекам наконец заструились слезы.

– Наслаждайтесь каждым проведенным с ней вместе днем, – едва слышно произнесла она. – Каждой минутой, каждой секундой… Цените каждую мелочь… ведь этого можно лишиться в одночасье…

Телефон зазвонил – уже в третий раз за последние десять минут. Кортни нехотя вылезла из постели и взглянула на экран. Плотные шторы не давали солнцу проникнуть в комнату, поэтому ламинат на полу показался ей холодным, когда она босиком прошла по коридору в гостиную.

Она надеялась, что звонит Рейн. Рейн – единственная, кто ее понимает. А как же иначе? Ведь между ними просто уникальная связь! У Кортни два года назад умерла мать, а Рейн в прошлом году потеряла отца: ее родители развелись, и он уехал в Гонконг. Их дружба носила почти родственный характер.

Как будто они сестры.

В гостиной было не теплее, чем в спальне, хотя комната была залита солнцем. Пахло поленьями из камина, виски и лимоном. Кортни прошла мимо журнального столика, на котором все еще стояли бокалы папы и Фелиции, взяла телефон и посмотрела на маленький экран.

Пропущенный вызов.

Зайдя в журнал звонков, она увидела, что звонок был с папиного мобильного. Господи, вот упрямый! Три раза звонил! Упрямый как осел!

Она снова поставила телефон на базу и оглянулась в поисках мобильного: он валялся посреди комнаты, прямо перед камином. От удара о стену серый корпус треснул сбоку. Кортни снова ощутила гнев – она еще даже кредит не до конца выплатила за эту трубку! Никогда бы так не поступила, если бы не Фелиция!

Взяв телефон в руки, она с радостью обнаружила, что он все-таки работает. Девять пропущенных звонков, из них семь от школьных подружек. Наверняка хотели поговорить о том, что вчера произошло.

Кортни стерла все звонки из памяти телефона. Ей совершенно неинтересно знать, что там произошло. Ни сейчас, ни потом. Просто все эти разговоры заставляют ее вспоминать маму.

На самом деле ее интересовали только последние два звонка – от Рейн. Первый раз она позвонила вчера посреди ночи – в два четырнадцать. Второй раз – примерно с полчаса назад.

Кортни перезвонила ей, но в трубке заговорил автоответчик: «Оставьте сообщение, но даже не думайте испортить мне настроение»[1].

Кортни улыбнулась: классная запись!

– Встать, суд идет! Это Корт[2], я проснулась. Звякни, как сможешь!

Кортни поставила мобильный заряжаться. Надо думать, сообщение прозвучало круто, особенно то, как она представилась. Стоит придумать себе новое прозвище, поприкольней, чем Корт. А завтракать не обязательно, все равно не очень-то хочется.

Она включила телевизор. По всем каналам показывали трагедию в школе: полицейские, врачи «скорой помощи», учителя, все бегают, кричат, некоторые плачут… Время от времени крупным планом показывали кровь. Кровавая бойня. Пульс участился, Кортни слегка затошнило, она отвела взгляд и переключила на канал «Вход-2», по которому никогда не шли новости. Лично ей казалось, что сейчас лучше избегать этой темы и делать вид, будто ничего не произошло.

Встав на колени, она открыла ящик и достала из дальнего угла диск с записью Рождества у них дома три года назад. Последнее Рождество вместе с мамой. Кортни смотрела его постоянно, несмотря на то что вид мамы причинял боль. Словно наркоманка, она прокручивала запись раз за разом.

Девочка включила проигрыватель, поставила диск, нажала на просмотр. На телеэкране появилась елка в гирлянде из красных и синих фонариков и мама в своем любимом кожаном кресле между окном и камином. Потом в кадре появился Тоби, их персидский кот. Он запрыгнул на кресло и уютно устроился у мамы на коленях. Тоби пропал через неделю после смерти мамы, будто понял, что его любимица больше не вернется. Кортни часто вспоминала о нем, думая, куда же он подевался.