— А Сидоров?..

— Это не ваша забота, товарищ Житов. Впрочем, Сидоров будет строить наш собственный ДОК в Баяндае. А может быть, поедете и вы, товарищ Житов.

— Что я там буду делать?

— Я же сказал: строить наш собственный ДОК. Вы — инженер, поможете сделать это грамотней и скорее… А пока примите от Сидорова дела и считайте себя начальником автопункта.

Житов растерянно кивнул в знак согласия и расстроенный вышел из кабинета. Танхаев проводил его добрым участливым взглядом.

— Гордеева опять злишь, его кадры.

— Но ведь ты же слышал: я — строй, я — дорогу веди, я — отвечай при случае. Разве не так?

— Тце, тце… Плохо еще понимаем друг друга мы, плохо спелись, однако. А на транзит?

— Едем!

За час до прихода «скорого» Поздняков был уже на вокзале. Только сейчас пожалел он, что слишком мало думал о встрече семьи и даже не приготовил как следует квартиру. В кухне и дальней комнате, что предназначалась под детскую, еще шла побелка, красились оконные рамы, а к покраске полов еще не приступили ни в одной комнате. Придется пока детей поместить в зале… Нет-нет, в зале сырость, сквозняк, а у Юрика слабое горло: чуть что — ангина…

Поздняков, запустив руки в карманы шубы, прохаживался вдоль кирпичного здания с тремя крутыми гранитными лестницами подъездов. Шофер от нечего делать бродил за Поздняковым. Узкую привокзальную площадь, что легла у самого подножья горы, разноголосо сигналя, заполняли машины: голубые автобусы, грязно-зеленые грузовики, черные легковые. Иногда, цокая по булыжной мостовой подковами, трусила лошадь, уныло таща за собой извозчичью пролетку. По единственному, тесно прижавшемуся к забору тротуару стекались к вокзалу люди. С каждой минутой у вокзальных подъездов и ворот росли оживление, шум, говор. Поздняков взглядывал на часы, проходил в дальний конец площади, возвращался и снова поднимал глаза на часы: стрелка едва перемещалась. Какая мука — ждать! Минута кажется часом!

— Вы взяли перронные?

— Взял, Алексей Иванович.

Опять молчание. Опять прогулка из конца в конец площади. Остановка против подъезда.

— Зачем такое высокое крыльцо?

— А иначе нельзя, Алексей Иванович.

— Почему?

— Вокзал затопит.

— Ангара?

— Какая Ангара! — водителю смешны и неожиданная разговорчивость и наивность начальника управления. — Как с гор потает или дожди сильные пойдут — тут на площади воды полно будет. В большие дожди — по колено, а то и выше вода бывает.

— Вот как? Куда же уходит вода?

— А так и уходит: через перрон, пути да в Ангару.

— А поезда?

— Бывает, стоят…

Диктор объявил о приближении к станции скорого поезда. Загремел марш. Оба поспешили к воротам. На перроне уже бродили встречающие. В наступивших сумерках тускло маячили цветные огоньки стрелок, чернела высокая арка ангарского моста. Из-под нее, как из тоннеля, и должен показаться «скорый». Теперь уже потянулись секунды. Но вот и он…

Мимо Позднякова, мягко постукивая колесами на стыках, медленно проплывают длинные, поблескивающие лаком вагоны: второй, третий…

Поздняков спешит навстречу приближающейся к нему подножке пятого вагона. Над прямой и недвижной, как изваяние, фигурой проводника белеют лица. Поздняков не может различить их — все они кажутся одинаковыми… И вдруг отчаянный детский крик врывается в его сердце, спазмами душит горло:

— Папочка!!

Вот оно, его единственное счастье!.. Но когда же наконец перестанет ползти этот поезд! И этот мумия проводник… давно бы уж мог сойти с подножки… Наконец-то! Поздняков прямо из тамбура выхватывает Вовку и, прижав к груди, целует, целует, целует. Потом Клавдию.

— А Юрик?..

Пассажиры оттесняют их от подножки вагона. Нестерпимо медленно снимаются на перрон чемоданы, корзинки, свертки… как много! Клавдия, за ней Поздняков с трудом протискиваются к седьмому купе. Белокурый Юрик кричит отцу с верхнего дивана:

— А мы ехали, ехали, ехали!..

С маленьким Юриком на коленях Поздняков едет домой. Рядом, то и дело протирая пальцами стекла и ерзая на сиденье, без конца трещит Вовка, впереди недвижно, словно боясь отпугнуть свое счастье, — Клавдия Ивановна. Слезы радости катятся по ее бледным щекам, а с тонких, нежно очерченных губ не сходит счастливая улыбка. Все: разлука, одиночество, болезнь Юрика, с которым она, скрывая от мужа, провела столько бессонных ночей, — все осталось далеко позади, забылось. Лишь бы они снова были вместе.

Поздняков показал жене их новую квартиру. В комнатах еще пахло известью и масляной краской, на полу валялись мастерки штукатуров, кисти и трафареты побельщиков. Но Клавдия Ивановна не замечала хаоса. Ее огромные глаза сияли такой радостью, что у Позднякова отлегло от сердца: довольна жена квартирой! Клавдия Ивановна тут же принялась хлопотать в единственной более или менее законченной комнате, распаковывать, расставлять вещи. Поздняков занялся в другой с мальчиками. Только уже устраиваясь на ночь, Поздняков обратил внимание, как изменилась жена за эти два месяца: осунулась, побледнела. Вон как заострились ключицы, а руки совсем как плети.

— Ты не болела, Клава?

— Нет, а что? — карие глаза Клавдии Ивановны пугливо вскинулись на Позднякова.

— Очень уж ты похудела.

— Я очень боялась за тебя, Леша. А вот сейчас увидела тебя и сразу успокоилась.

Поздняков осторожно взял ее легкую, как перышко, руку.

— Ну и хорошо. Давай укладываться спать. Завтра рано вставать, а я эту ночь почти не спал. Да и ты, верно, намаялась в дороге?

Поздняков постоял немного над спящими мальчиками, поцеловал каждого и погасил свет.

Дни шли. В Иркутске ударили первые морозы. По утрам над крышами домов поднимались прямые, как тополя, дымки: серые, голубые, желтые. В чистом недвижном воздухе отчетливо звучали разноголосые гудки машин, паровозов. Долгая сибирская зима уверенно, не спеша обходила свои обширные владенья.

Поздняков нервничал. И хотя из Качуга шли отличные сводки и кривая перевозок уверенно ползла вверх, руша и перекрывая графики, смутное тревожное чувство не оставляло его, мешало работать. Что принесут ему январские морозы, эти постоянные, упорные падения температуры?..

«12 января. За истекшие сутки перевезено… Состояние трассы отличное… Температура воздуха на 6.00 утра упала до 42,3 градуса ниже нуля…»

«13 января… упала до 43,1 градуса ниже нуля…»

Как поведет себя ледянка дальше? Что-то уж очень хмур Гордеев. Что-то явно таит от него Наум Бардымович…

Иногда Позднякову хотелось разобраться в своих отношениях с главным инженером, в пользе его замысловатых, выхоленных, как их автор, проектов, над которыми трудится столько техников, копировщиков, инженеров. Стоят ли эти мудреные потуги стольких усилий рабочих: сварщиков, слесарей, землекопов, многих тонн профильного, листового металла, потраченного на конструкции…

Появление начальника управления в техническом отделе было такой неожиданностью, что многие встали со своих мест и повернулись к вошедшему. Начальник отдела, занятый в это время с конструктором, бросил на лоб очки, поспешил навстречу.

— Вы меня, Алексей Иванович?

— Нет, но к вам. Хочу взглянуть, над чем трудятся ваши товарищи инженеры.

Полушутливый тон начальника управления внес разрядку. Не ожидая особого приглашения, Поздняков подошел к копировщице, склонился над калькой. Кто-то сдержанно хмыкнул. Начальник техотдела осторожно пояснил:

— Это, видите ли, только копировка… Может, посмотрите проект?

Легкий смешок — и в наступившей тишине отчетливо зашуршали карандаши, линейки «комбайнов».

Поздняков пропустил мимо ушей замечание начальника отдела, прошел к одному из конструкторов.

— Что это? — показал он на ватман.

Молоденький рыжеватый конструктор поднял на вставшего перед ним начальника управления полные мальчишеского задора глаза.