— Чертеж.
И опять легкий придавленный смешок. Поздняков ждал. Видимо, слишком неуважительный ответ большому начальнику несколько смутил самого конструктора: он приподнялся над столом и уже более серьезно пояснил:
— Чертеж вспомогательного рольганга, товарищ Поздняков… Объяснить?
— Нет, зачем же. Попробую разобраться сам. Это конвейер моторному?
— Не совсем. Узел. Часть конвейера.
Поздняков терпеливо снес и эту иронию. Он прекрасно понимал, что манера держать себя и заносчивость инженера совсем не случайны. Все это результат его, Позднякова, откровенных схваток с Гордеевым. Однако желание расспросить о кое-каких неясных деталях чертежа пропало.
— Где же будет стоять в моторном ваш узел?
Молодой человек досадливо усмехнулся.
— Полагаю, там, где будет стоять конвейер.
— А конвейер? — донимал Поздняков. — Там не так много места, чтобы установить его, не сдвинув с мест другого оборудования. Когда вы были последний раз в мастерских?
— А я ни разу не был, товарищ Поздняков, — уже сердито отрезал конструктор. — Мое дело…
— А вы когда были в мастерских? — обратился Поздняков к другому конструктору.
— Давно, Алексей Иванович.
— А вы? — уже строго спросил Поздняков начальника техотдела.
— Бываю, Алексей Иванович…
— Бывают только в театре… или в гостях. Как же вы можете создавать ваши проекты, не интересуясь тем, чему они предназначены? Это же заочная потасовка какая-то. Так вот: завтра весь техотдел должен быть в мастерских. — И опять рыжеватому инженеру: — Кстати, там вы объясните нам все ваши узлы и проекты. Всем: рабочим, служащим, инженерам. Может быть, что-нибудь и подскажут товарищи. Я буду вас ждать к восьми. До свиданья.
И Поздняков направился к выходу.
— Товарищ Поздняков!
Это окликнул рыжеватый конструктор. Выждав, когда Поздняков повернется к нему лицом, и, сильно волнуясь, резко отбросил рукой назад шевелюру. — Скажите, товарищ Поздняков, чем вам не нравится Игорь Владимирович?
Вопрос был настолько неожиданным, дерзким, что многие раскрыли рты. В отделе стало мертвенно тихо. Поздняков удивленно повел бровью, вернулся и тихо, пожалуй, слишком тихо спросил:
— Откуда вам это известно, товарищ?
Красноватое до того лицо конструктора запылало:
— А мы по Гордееву это видим, товарищ Поздняков. Мы его узнавать перестали. Как вы думаете, если главный инженер видит, что с ним не считаются, что его подменяют, — может он себя нормально чувствовать?.. И работать.
Поздняков молчал. Молодой конструктор, с трудом выдерживая тяжелый взгляд начальника управления, ждал ответа.
— Хорошо, я отвечу. Но не сейчас… Сначала я хочу спросить вас, товарищ… позволите?
— Спрашивайте.
Поздняков повел взглядом в сторону. Ниже склонились головы техотдельцев, усиленнее зашаркали карандаши, линейки «комбайнов».
— Вы любите свое дело?
— Еще бы!.. Только какое это отношение…
— Вы же хотели выслушать.
— Пожалуйста.
Поздняков медлил.
— Вы автомобилист?
— Да.
— В таком случае мой вопрос вы поймете. Вы знаете, во что обходится нам капитальный ремонт автомобиля?
— Дороговато. Почти стоимость нового.
— Верно. Представьте еще, что вы шофер. Добросовестный, честный шофер ну, скажем, какого-нибудь «ярославца». И потому, что вы отличный шофер, вы хорошо сохранили машину… Плохо это или хорошо?
— Что за вопрос? Конечно, хорошо.
— Для чего же вы ее сохранили?
Конструктор, явно напрягая внимание, растерянно улыбнулся.
— Тоже странный вопрос, простите… Я думаю, для того, чтобы она лучше и дольше работала…
— Дольше?
— Да, дольше.
— А если мне, вашему руководителю, это совсем не нужно… чтобы она дольше работала?
— Не понимаю.
— Если мне безразлично: дольше ваша машина будет работать или не дольше — как вы оцените такой взгляд?
— Очень плохо…
— Согласен, — подхватил Поздняков. — А вот есть автомобилисты, которым излишние полезные пробеги машин безразличны. И водители, подобные вам, — тоже безразличны…
— Вот вы о чем! — вдруг сообразил рыжеватый конструктор, вызвав веселый, но уже не в его пользу смешок в отделе.
— О том, с чего начали вы, — уже примирительно пробасил Поздняков.
Случай в техническом отделе не только осиным укусом отозвался в душе Позднякова, но и лишний раз взбередил его зажившую было рану. Мало, слишком мало постиг он, семиклассный грамотей, технических наук. Так и не удосужился одолеть хотя бы основы теории, не нашел времени, видишь ли, пронадеялся на свой опыт. И вот плоды…
И Поздняков снова засел за книги. Вот и сегодня прихватил домой «Детали машин», начатые им еще в Горске. И книгу о цеховом оборудовании заказал в библиотеке. Нет, не безоружным вступать ему в технический спор с Гордеевым и его обожателями.
— Знаешь, Леша, Ангара уже встала, — сообщила ему Клавдия Ивановна, едва он переступил порог.
— Не встала, а стала. И потом, чему же тут радоваться?
— Но как же… Теперь, говорят, больше уже не будет туманов…
— И только?
Клавдия Ивановна осеклась. Обрадовалась, что муж пришел раньше обычного, и самой захотелось сказать ему приятную новость, а вышло наоборот. Ведь другие-то радуются этому…
Откуда знать ей, робкой, застенчивой Клавдюше, что значит для него это: «стала»! Муж не говорит с ней о своей работе. Вот и в Горске так. Спросить самой — а вдруг ему это неприятно будет? Лучше уж молчать. Захочет, сам расскажет… Но почему молчать? Разве она не жена ему? Разве она не может спросить его, что у него на работе? А может быть, он даже ждет этого вопроса: ведь должна быть в курсе…
— Леша, у тебя все хорошо? На работе?
Поздняков спустил на пол Юрика, шутя подшлепнул его: беги к брату!
— Все хорошо, Клава. Даже больше чем хорошо. За месяц вывезли больше, чем за два по плану…
— Вот радость! — всплеснула руками Клавдюша. — Ты голодный? У меня все готово…
«Вот и наговорились, — зло думал Поздняков, моя руки. — Весь запал: хорошо? Плохо? И вот уже успокоилась… Впрочем, еще одно беспокойство: сыт? Голоден? Это, пожалуй, важнее всего… Нет, Ольге всегда было мало таких ответов. Доймет, выспросит — и мне самому полегчает. Будто гнилой зуб вытянули… Кто теперь с тобой будет, Оля? Как мне тебя сейчас надо!»…
За ужином Поздняков обронил вилку, и Клавдюша тотчас нагнулась поднять.
— Клава! Да прекрати ты наконец эти трюки!..
— Какие трюки, Леша? Я хотела тебе помочь…
Поздняков уже раскрыл рот, чтобы осадить жену, — объяснять, внушать ей, как ей вести себя, было бессмыслицей, — но заметил настороженное движение мальчиков и сдержался. Ну что ж, доскажет ей после. Дети тут ни при чем, чтобы им еще отравлять вечер…
4
С каждым днем Клавдюша чувствовала все большее охлаждение к ней мужа. Вчера тоже вернулся домой чуть ли не в полночь, сослался на усталость и, едва прикоснувшись к ужину, ушел спать. И к детям, отец — не отец, стал меньше ласков. И кровать вторую купил: спать на одной кровати, оказывается, и некультурно и вредно. А с ней, с Клавдией, и вовсе не поговорит ни о чем, не посоветуется, не спросит. А дети? Ведь любит же он их, хоть и редко подходит к их кроваткам, не поиграет с ними, как раньше, а замкнется в свой кабинет — и пишет. Что у него на уме? А может быть, болен? Может, что случилось на службе? Но что может случиться, когда во всем дворе только и знают, что расхваливают Позднякова: и такой-то он смелый да находчивый, и план-то так хорошо стал при нем выполняться, и шофера-то теперь зарабатывать стали, как никогда раньше… Нет, на службе у него все благополучно. Вот и сам говорит: план в два раза перевыполнили. Но что же тогда? Ведь и она, Клавдия, живой человек, и ей хочется хоть иногда видеть ласку…
Утром муж уехал, даже не выпив чаю. И опять рассердился. А ведь и спросила-то всего: «Ты не болен?» И дверью хлопнул, чуть стекла не вылетели…
И в душе Клавдюши что-то треснуло, зазвенело. Все валилось из рук, не приходила на ум ни одна спасительная мысль, ни одно решенье. Уехать в Горск? Но куда она с детьми поедет в такую даль, да еще не к отцу с матерью, а к больной тетке. Терпеть? Но где же взять сил сносить без конца все эти попреки, унижения и обиды?.. И как всегда, как нельзя вовремя, явилась соседка Лукина, старуха с черными навыкате глазами и хищным носом.
