За семимесячное пребывание в школе Воинов сумел раздобыть снимки ряда ее преподавателей и многих выпускников, составил характеристики на них, уточнил их клички, установил характер заданий и выяснил некоторые районы заброски. Все это пока мертвым капиталом покоилось на всякий случай во взрывпакете.

24 августа 1942 года в тридцати километрах северо-восточнее Астрахани выбросились с самолета на парашютах три немецких агента. Все трое — Кузин, Паромов и Гузенко — в прошлом были командирами Красной Армии. После вербовки обучались в Варшавской разведшколе.

Закопав в землю радиостанцию, топокарты, оружие и десять тысяч рублей, они отправились в Астрахань и разыскали Особый отдел дислоцированной в городе армии. Старший группы, Кузин, попросил дежурного по отделу проводить их к начальнику. Через несколько минут Кузина, Паромова и Гузенко принял начальник Особого отдела капитан госбезопасности Воистинов. Все трое сознались в своей принадлежности к немецкой разведке. Но заявили, что никакого вреда Советской стране они не принесли и приносить не собирались. В Особый отдел обратились по поручению одного из преподавателей Варшавской разведшколы, который просил Кузина разыскать товарища Борисова (служебный псевдоним Дубровина), передать ему привет от человека, имеющего родственников в Астрахани, и вручить толовую шашку, внутри которой находятся очень важные сведения.

В день, когда объявился Воистинов, Борис Всеволодович Дубровин ходил в приподнятом настроении. Для всех нас и особенно для него это было большим праздником. Человек, в которого он поверил, оправдал это доверие и в невероятно сложных условиях сумел сделать невозможное. К. А. Воинова представили к высокой правительственной награде и попросили астраханских товарищей сообщить его жене и отцу, что Константин жив и, по имеющимся проверенным данным, отважно сражается в партизанском отряде на Украине.

Присланная Лучом «картинная галерея» и другие данные об абверовских сотрудниках и шпионах сослужили неоценимую нам службу. До 5 сентября 1942 года оперработниками особых отделов Сталинградского и Юго-Восточного фронтов в полосе от Борисоглебска до Моздока были арестованы почти все 112 выкормышей абверовского гнезда, свитого под Варшавой.

Особого внимания заслуживало сообщение Воинова и о том, что в районе местечка Сулеювек четыре предателя во главе с бывшим генералом Красной Армии формируют из военнопленных так называемую «русскую освободительную армию» и разного рода «национальные легионы». Эта информация была учтена Наркоматом внутренних дел, что позволило своевременно предпринять контрмеры, направленные на разложение изнутри этих антисоветских формирований.

Временная изоляция Луча окончилась. В глубокой немецкий тыл был отправлен связник с рацией. Константин Александрович Воинов полной мерой оправдал символику своего псевдонима. Ему удалось высветить один из самых тайных и темных арсеналов гитлеровского абвера.

Так в течение июля — сентября 1942 года только по данным двух наших зафронтовых разведчиков — Николая Рахова и Константина Воинова — было обезврежено более двухсот агентов. Адмирал Канарис с конца сентября прекратил массовую заброску агентуры в тылы советских войск на Сталинградском направлении. Мы сорвали его планы в генеральном наступлении вермахта на юго-востоке нашей страны.

Скифы[25]

Казалось, сам светоносный Ахурамазда — бог, настолько мудрый, насколько и благий, — освятил это утро первого дня весеннего месяца вияхна[26]. Солнце, не жгучее, а теплое и ласковое, залило Сузы[27], а утреннее уличное многолюдье сегодня превратилось в настоящее столпотворение.

Нежданный приход царских войск в Сузы вызвал множество толков. Одни говорили, что в Египте восстал наместник и собрал двести тысяч войска. Другие говорили: восстали не египтяне, а бактрийцы, и вражеское войско насчитывает не двести, а триста пятьдесят тысяч.

Так говорили люди, а царские наблюдатели, эти глаза и уши царя, которые при других обстоятельствах не допустили бы подобных разговоров, загадочно усмехались и как бы невзначай прибавляли от себя некоторые подробности. Все чувствовали — близятся важные события.

Но торговле это не мешало. Она с прибытием войска значительно оживилась. Сузанцы сочли бы непростительным грехом отпустить такое множество людей в поход с тяжелыми кошельками.

И сегодня воинство толпилось, пило, дралось, покупало, меняло и медленно, но неудержимо продвигалось волнами к центру города, к насыпному холму, туда, где возвышалась на 60 локтей ападана — летняя резиденция царя земли.

На площади перед ападаной, от которой спускались вниз два ряда каменных ступеней, разъезжали саки[28] в кожаных островерхих шапках, с короткими мечами, а в глубине, вокруг холма, стояли латники-персы. По ступеням, на всех площадках ападаны прохаживались увешанные оружием бессмертные[29] — гвардия царя. Их яркие желтые и оранжевые одежды, расшитые узорами и отороченные мехом барса, удивляли даже привычных к роскоши сузанцев.

Во внутренние покои шум города едва проникал. Там, в левой зале, сидело и стояло двадцать человек. Шел совет.

Сам Дарий, сын Гистаспа из рода Ахеменидов, царь Персии — под широким балдахином на троне, с жезлом в правой и маленьким пылающим рожком в левой руке. Два раба с опахалами и закрытыми белой тканью ртами стояли сбоку, недвижно — в зале было нежарко, даже немного прохладно. За рабами, на тронном возвышении, замерло четверо бессмертных персидской сотни, еще двое — внизу.

Тут находились участники переворота, когда семь лет назад, десятого дня месяца багаядиса, Дарий с шестью соратниками ворвался в резиденцию самозваного царя-мага и убил его.

Присутствовал, кроме того, мабед-мабедов[30] Барт, а также младший Ахеменид — брат Дария.

Совет длился уже два часа. Все присутствующие успели высказать свое мнение и теперь повторялись снова и снова, выжидающе посматривая на Дария, который молчал...

— Поэтому, — продолжал Ахеменид-младший, — не будет никакой пользы от этого похода. Я уже говорил, что скифы нищие, не имеют городов. Наши воины останутся недовольные, казна пустой.

Командующий латниками Гобрий сидел на фоне крылатого льва с когтями орла, внимательно слушал и согласно кивал. Лицом своим, седой курчавой бородой он походил на изображенное за его спиной страшилище, однако речи говорил рассудительные:

— По-моему, не следует идти далее Фракии. Там укрепимся, и тогда под ударом будут не только скифы. Откроется прямой путь на Элладу.

Гобрий умолк. Казалось, он уже окончил, но внезапно заговорил снова:

— Не надо спешить. Соберем большое войско. Посмотрим, как к этому отнесутся греческие полисы.

Тогда резко заговорил мабед-мабедов:

— Пусть свидетелем моим будет всемудрый Ахурамазда, если я понимаю, почему мы так долго обсуждаем этот вопрос. Разве великий Заратустра[31] не учит нас быть непримиримыми, презирать язычников? Эти дикари, эти муравьи[32] разбегутся перед непобедимым войском властелина властелинов. Нужно захватить, а еще лучше убить их царя, поставить другого, послушного. Пусть Ахурамазда приведет к счастливому концу дела рук твоих! — кончил маг, обращаясь исключительно к Дарию.