Один из мальчишек сказал:
— Тетя Зиба, хорошие у вас сегодня пирожки.
Продавщица пирожков Зиба, удерживая зевок, улыбнулась, затем, когда из старенького приемника «Араз» послышался голос Кадыра Рустамова[4], приоткрыла один глаз. А когда Кадыр Рустамов спел:
— Все улицы полить я смог,
Чтоб ты не запылила ног... —
Зиба, не удержавшись, сказала:
— Послушайте только. Вот оно как!.. Он полил улицы водой, чтоб ноги любимой не испачкались в пыли! Где теперь такого мужчину найдешь?
Евший пирожок мальчик, не поняв ее слов, недоуменно спросил:
— Что это ты говоришь, тетя Зиба?
Зиба, открыв и другой глаз, посмотрев на мальчика и вновь улыбнувшись, сказала:
— Этого-то ты и не знаешь, Муршуд!.. Ты еще маленький... Вырастешь — узнаешь, о чем это я говорю.
Любопытное дело: когда эта женщина так улыбалась, она больше была похожа на воспитательницу из детского сада, заботливо старающуюся постичь душу ребенка, чем на лоточницу.
Кадыр Рустамов пел:
Опять придешь или вновь уйдешь...
Но Зиба уже снова обернулась подлинной торговкой. Покачав рукой, она обратилась к радиоприемнику:
— Так не получится, чтоб без вранья.
Как обычно, сначала послышался гудок паровоза, затем показался поезд, и, когда он подошел и остановился у платформы, спешно дожевывая пирожки, мальчишки побежали к вагонам. Муршуд на ходу бросил товарищу:
— Ты с той стороны, а я — с этой!
Один из них помчался к паровозу, а другой пустился к хвосту поезда.
Зиба в нос промычала слова Муршуда, будто строчку из песни:
— Ты с той стороны, а я — с этой!
Наш знакомый молодой человек, сойдя с поезда, мгновенно продрог. «Фокусник» почти уже приблизился к выходу в город, но здесь его настиг Муршуд.
— Дядя, дядя, у вас спички есть, поменяемся?
Прибывший остановился, спросил:
— Этикетки собираешь?
— Да.
Молодой человек сокрушенно покачал головой:
— Жаль, не курю...
Мальчик, сразу сникнув, посмотрел в сторону поезда и, поскольку никого больше не увидел, зашагал рядом.
— Давно метет?
— Три дня, как началось. В Баку не так? — спросил, стараясь походить на взрослого, Муршуд.
— В Баку весна.
Когда они вышли в город, молодой человек спросил:
— Тебя как зовут?
— Муршуд.
— Дай мне твой адрес. Я тебе спичечные этикетки из Баку пришлю.
От радости глаза у Муршуда заблестели:
— Правда? — Но радость тут же его покинула. — Нет, так нельзя, — сказал он.
— Почему?
— Я тоже ведь должен дать вам спички.
— Зачем мне спички. Я не курящий. И этикетки не коллекционирую.
— Ну и что?.. Даром я не хочу...
— Вот ты какой!.. А где здесь книжный магазин?
Муршуд внимательно посмотрел на гостя, приехавшего из Баку.
— Вы там проверять будете?
Гость засмеялся:
— А что?
— Мой отец там работает.
— Ну... Боишься, что отца твоего проверю?
Муршуд пожал плечами.
— А что его проверять. — Затем, протянув руку, показал: — Вот, идите по этой улице прямо, потом поверните направо...
— Ты здесь останешься?
— Да, товарища жду.
— Хорошо, товарищ Муршуд, большое спасибо. — Приехавший из Баку гость потряс мальчику руку и зашагал вдоль улицы.
Он шел, втянув голову в воротник и размахивая черным портфелем, с которого мерно стекала вода. Он повернул направо, от угла, показанного Муршудом, прошел еще немного и остановился перед выстроенным недавно двухэтажным книжным магазином.
Перед дверью в узеньких сенях на табуретке, покрытой маленьким матрацем, сидел пожилой мужчина и, дымя трубкой, чинил круглую электроплитку. Мужчина скорее всего был сторожем магазина и готовился к длинной зимней ночи.
А вечер только еще начинался.
И приехавший из Баку человек, миновав книжный магазин, вошел в двухэтажное старинное здание, на двери которого крупными буквами было написано — «Районная прокуратура».
3
Прокурор Дадашлы помешал кочергой мерцающие в печке угли, притворил тяжелую заслонку, сунул обе руки в карманы брюк и, напевая себе под нос, подошел к письменному столу. Взял в руки грушевидный стакан с недопитым чаем и, сделав два глотка, поставил его на стол.
Рядом со стотридцатикилограммовой громадой прокурора Дадашлы стакан выглядел совсем крохотным. Казалось, забавляется стаканом как игрушкой. Действительно, зачем это чай такому большому человеку?
Дверь кабинета открылась, и вошел приехавший из Баку посетитель,
— Здравствуйте, — сказал он и закрыл за собой дверь.
Прокурор Дадашлы удивленно оглядел вошедшего, осмелившегося в пальто и не испросив позволения сразу войти в его кабинет. Он будто не верил, что видит перед собой следователя по особо важным делам при прокуроре Азербайджанской ССР, советника юстиции Гюндюза Керимбейли.
— Гюндюз Керимбейли? — вопросил прокурор, отчего-то произнося имя Гюндюз с особым ударением.
Приветливо улыбнувшись своей чудесной улыбкой, Гюндюз Керимбейли сказал:
— Разрешите?
— Пожалуйста, пожалуйста, конечно!.. — Прокурор Дадашлы обменялся рукопожатием со своим внезапным гостем. — Входите, располагайтесь! — И, положив ему на плечо мясистую, рыхлую ладонь, прокурор повел Керимбейли к столу.
Гюндюз бросил пальто на диван и сел.
Прищурив свои блестящие, как две черные виноградинки, глазки, прокурор Дадашлы взглянул на Гюндюза Керимбейли.
— Верьте мне, я разбираюсь в людях. Но, клянусь честью, не зная вас, в жизни бы не подумал, что вы следователь по особо важным делам, советник юстиции, да еще к тому же Гюндюз Керимбейли! Каждый раз, как вижу вас, сомневаюсь, он ли...
Видимо, к медовым комплиментам, к славе Гюндюз Керимбейли был небезразличен — мощная вещь похвала! — и радостно, растроганно улыбнувшись, он сказал:
— Как у вас здесь жарко. Ну и натопили.
Начало беседы пришлось по душе прокурору Дадашлы.
— В такую погоду необходимо разжечь огонь и погреться у печки. Дядя Фаттах у нас мастер разжигать печь. — Прокурор Дадашлы с наслаждением потер рука об руку, аккуратно положил локти на постеленное на стол полотенце, сцепил мясистые пальцы. И, глядя на гостя с привычной для себя ласковостью, добавил: — Таких, как я, надо прятать подальше от глаз Амосова. Мне требуется эта вот печь, книга и благоговейная тишина здешних мест. Я слышал, вы сами книголюб. — Когда прокурор Дадашлы упомянул книги, настроение его мгновенно поднялось. — Каюсь, я неисправимый книгоман! И просто обязан вам показать мою библиотеку.
Прокурор Дадашлы, естественно, намек в словах следователя по особо важным делам понял. Было заметно, как огорчительно для него после разговора о книгах перейти к рассказу о преступлении.
— Сколько дней не нахожу уж покоя. Двадцать семь лет работаю в системе, но такая бесчеловечность — по пальцам пересчитать. Дело веду я сам, к тому же... к тому же мы вроде бы напали на след... — Прокурор развел в стороны руки, положил ладони на стол и, должно быть, от внутреннего напряжения постучал пальцами по столу. — Хотите вызову оперативную группу, поговорим обстоятельно?
Дадашлы протянул руку к кнопочке звонка, но Гюндюз Керимбейли его остановил:
— Поговорим пока вдвоем. С товарищами встретимся позже.
Приехавший из Баку коллега откровенно нравился прокурору. Встав из-за стола, Дадашлы присел напротив Гюндюза Керимбейли на стул: когда он садился, казалось, тонкие ножки стула, не выдержав веса этого огромного тела, тут же рассыплются на щепки.
Восседая на стуле, Дадашлы говорил:
— Вообще-то район здесь спокойный. Смертных случаев считай что и не было. Правда, однажды, лет двадцать назад, у нас произошла одна трагедия со смертельным исходом. Некий ревнивец пырнул свою жену ножом, оскорбившись... двадцать лет назад... А теперь вдруг такое дело! Да еще в трех шагах от здания прокуратуры, в самом центре!.. Клянусь честью, как будто мне положили отомстить за все мои спокойные деньки. Сколько времени уже, а даже ночью, ложась в постель, не могу взять в руки книгу, чтоб полистать. Нервы... Но я даже не знал, что из республиканской прокуратуры должны приехать... Почему же нам не сообщили? Мы бы встретили вас.
