«Совсем салажата», — думает Солоха, но и сам потянулся к малине: голод не тетка, пирогами не накормит.

Лучи солнца, точно струны, протянулись между деревьями. Три солдата с огромной рыбой идут по лесу, перебирая ногами эти струны...

— Стоп, дорогой! — останавливается Геворкян. — Не туда идем...

— Как не туда? — поправляет очки Коноплев. — По-моему, правильно идем...

— Но поворот реки мы должны были уже срезать, — говорит Геворкян. — Надо сориентироваться. Где север?

— А зачем тебе север? — опрашивает Солоха.

— Тоже старый солдат! Всегда сначала север находят, а потом все остальное, — поучает Геворкян.

— Где мхи и лишайники — там север, — подсказывает Коноплев.

— Нет, надо по солнцу, — предлагает Геворкян. — Где солнце вставало? На востоке, да?

— В самую точку попал, — подтрунивает Солоха. — Зря от реки ушли...

— Падажди, дорогой... Где солнце вставало?

— За рекой, — неуверенно говорит Коноплев.

— За рекой оно садилось, когда мы рыбачить начали, — поправляет его Солоха. /

— Так... Меня вчера несли — солнце светило в глаза, — вслух соображает Геворкян. — Значит, надо двигаться в противоположную сторону. Момент... — Он ложится на землю лицом к солнцу, переворачивается и указывает в чащу леса. Коноплев крутится на месте, изображая из себя компас.

— Так не пойдет, — устало говорит Солоха. — Надо спокойно.

Все трое удивленно оглядывают лес вокруг себя, точно видят его впервые. А он словно смеется, радуется чему-то, стоит светлый, улыбчивый, листья светятся, полянки в цветах, птицы расхваливают его на разные голоса...

Геворкян, словно спохватившись, затягивает потуже ремень.

— Все... последняя дырочка, — грустно говорит он. — Надо бы рыбу съесть... пока не испортилась. А?

— Ладно, разводите костер, — соглашается Солоха, беря рыбу, — я тут, недалеко, глину поищу.

Тропкин с КП по рации докладывает:

— Волга, Волга! Я — Ока! Докладываю... Нахожусь у первого КП. Трое отстали: рядовые Солоха, Геворкян, Коноплев-Зайцев. Как поняли? Прием!

Прапорщик вытирает пот со лба.

— Волга! Я — Ока... Повторяю: трое!.. Нет, у солдата двойная фамилия. Коноплев-Зайцев... Прием!

Он переключает тумблер и в сердцах говорит:

— Ну, Зайцев, погоди! — Он знает, что сейчас с аэродрома в воздух поднимается патрульный вертолет, делает круг над лесом...

В это время в лесу уже прогорел костер. К нему подходит Солоха. В его руках рыба, обмазанная глиной. Он кладет ее на угли, а сам садится в сторонке под деревом и устало закрывает глаза.

В ожидании, пока рыба испечется, Геворкян достает из-за голенища «наставление», мокрое, истертое, перевертывает слипшиеся страницы:

Но Геворкяна никто не слушает: Солоха спит, а Зайцев ходит где-то за деревьями.

— Вставай, дорогой, кушать подано! — будит товарища Геворкян.

— Я есть хочу! Где эта щука-жеребец? — пробуждается Солоха.

Тонкий дымок струится от костра. Все трое поочередно отщипывают от рыбы куски. И вот уже на остывших углях покоятся останки щуки.

— Душевная была рыбка, — облизывает пальцы Геворкян.

— Только костлявая, — добавляет Солоха.

— И несоленая, — качает головой Коноплев.

Все трое как по команде встают.

— Закусили, а теперь бы пообедать, — смеется Геворкян.

Над деревьями с грохотом проносится вертолет, делая разворот, возвращается к реке.

— Не нас ли ищут? — говорит Солоха. — Надо выйти на открытое место...

— Тихо! — вдруг командует Коноплев. — Труба... Точно — труба! Играет «сбор»... Слышите? Это где-то близко!

— Э, брат. — Солоха подходит к Коноплеву и прикладывает руку к его лбу. — Простыл, видно...

— Нет, точно! Труба! — говорит Геворкян.

Солоха слушает, потом подозрительно глядит на своих товарищей.

— Вперед! — командует Геворкян.

— Куда?

— Туда!

— Нет, туда!

Над ними снова с грохотом пролетает вертолет. Солдаты почти бегут. Они знают, что их потеряли, что их ищут. Все отчетливее слышны звуки сигнала «сбор». Как тут не торопиться!

Увидев прапорщика Тропкина, Солоха останавливается и вскидывает руку к пилотке.

— Товарищ прапорщик! Группа из трех солдат в расположение прибыла. Поставленная боевая задача была выполнена... поймана щука...

— И съедена ввиду голода... — добавляет Коноплев-Зайцев.

Сияет поручик Тропкин: нашлись его солдаты, да еще и проявили смекалку.

— Эх, музыканты! — смеется он. — Не послужишь — не узнаешь... Два наряда вне очереди..,

Вечером парк преображается. От главного входа по аллеям растекаются толпы беззаботно гуляющих людей, наполняя парк громкими голосами. У аттракционов очереди: люди толкаются, с трудом пробираются к кассам, получают из крохотного окошечка листочки билетов, держа их в руке над головой, спиной вылезают из толпы. На фоне вращающихся каруселей, «чертова колеса», мигающих разноцветных огней помещение кафе со стеклянными стенами, притаившееся в кустах распустившейся персидской сирени, светится огромным отполированным куском прозрачного янтаря. Скрытые в потолке электрические светильники заманчиво освещают зал тусклым золотистым светом. В зале полумрак, но кое-кого он манит... Левая часть душного и прокуренного зала заполнена посетителями, сидящими за легкими алюминиевыми столами. Справа от входа, отделенная от людей полукруглой высокой стойкой, словно для отражения многочасовой осады, в окружении нескольких рядов бутылок, в накрахмаленном фартучке и кружевном кокошнике буфетчица Ольга Шустова.

Из многих гуляющих всегда находятся те, кому хочется заглянуть в кафе. Завсегдатаи Лельку любят. Красивая, стройная, всегда прибранная, грубого слова зря не скажет, а если и выразится крепко, то к месту, по делу. А обслуживает как!

Наливает вино ли, коньяк ли — точно, как в аптеке. Сперва посмотрит на покупателя добрыми выразительными глазами, предложит вина подешевле, а то даже заметит: «Молод еще...» А тому, кто попроще, скажет: «И зачем дорогой коньяк-то пьете? Сходили б в магазин, купили б чего без наценки...» Голос ее звучит повелительно и добродушно.

Не все сейчас такие добрые и честные. Другие для выполнения плана торговли навязывают свой товар. Лелька — нет.

А когда наливает — загляденье. Поднимет стакан-мензурку до уровня глаз, льет и внимательно следит, чтобы отмерить строго по уровню. Если чуть не долила, сразу добавляет. Другие буфетчицы ливанут — не заметишь сколько, или наклоняют мензурку от себя, вот и кажется, налито по уровню, а фактически обдуривают посетителей. Лелька не такая, работает честно.

Она аккуратно достает из ящика очередную бутылку, тщательно протирает ее чистой тряпкой и, сверкающую, ставит на стойку. Затем левой рукой накрепко прижимает бутылку к груди, а правой берет согнутую отвертку и ловко поддевает полиэтиленовую пробку. Открывать бутылки нужно уметь. Без навыка не сразу откроешь. Иногда от нажима пробка высоко отлетает в сторону, попадает на поднос с бутербродами или отскакивает далеко в зал и закатывается под стойку. Когда бутылка попадается трудная — пробка не поддается, отвертка срывается, приходится поддевать второй и третий раз. Тогда Лелька не выдерживает и ругается. Мужчины ее понимают: попробуй постой тут среди пьяных.

Около буфетной стойки стоял мужчина в темном поношенном костюме с галстуком-бабочкой, он прятал за спину книгу, терпеливо дожидался, пока пройдут люди, и когда рядом никого не стало, который раз, стесняясь, тихо попросил:

— Лелечка! Будьте любезны, выручите... Ей-богу, деньги отдам. Получу гонорар и сразу... с процентами. Не верите? Могу в залог книгу оставить... Конан-Дойль! Из подписного издания... Знаете, сколько сейчас книга стоит? Целых три бутылки...