Дизель-электроход «Лена» сбавил ход. В розовой дымке голубели ледяные дали. А вокруг, как бы охраняя покой огромной белой страны, в зеленоватой воде стояли айсберги.

Леша Кондрашов глядел на открывающийся берег и вспоминал свою жизнь. Он стал таким же искателем истины, как его старший друг. Давно окончил университет, зимовал на разных полярных станциях Арктики и Антарктики, стал хорошим гляциологом, кандидатом наук. Но, как всякий беспокойный человек, иногда испытывал ужас от своего бессилия перед какой-либо проблемой, начинал метаться. И тогда вспоминал Головина. Ведь и тот переживал такое — страдая и мучаясь, радуясь и ужасаясь, пока не пришел к выводу: работай и работай, ищи и не сдавайся — вот спасение от всех обид и неудач.

Ночью выпал снег. Город проснулся чистый, опрятный, с бодрым трезвым морозцем. Владислав Аркадьевич вышел из подъезда на свежепротоптанную дорожку, огляделся и подумал, что научились все-таки у нас, слава богу, бороться с дымом и заводской копотью. В пору его детства, помнится, снег так прямо и падал грязным, серым. А теперь вон какая белизна! Приятно. Владислав Аркадьевич затянулся в последний раз сигаретой, бросил ее в сугроб и легко, но с достоинством понес свое солидное тело через двор к арке ворот.

— Извините, можно вас на минуточку...

— М-да, я вас слушаю. — Он остановился, с официально-чуткой кабинетной улыбочкой повернулся всем корпусом к спешащей ему наперерез девушке.

— Извините, вы ведь Извольский?

— К вашим услугам.

Кто такая? Куртка импортная, волосы окрашены в рыжие, сама как скелет. Где-то видел. Не лицо помнится, да лица и не видно из-за рыжих косм, а очки, темные, большущие, весьма нелепые очки. Наверное, Радика знакомая.

— Так что вам угодно? — Извольский украдкой зыркнул по окнам — не видят ли его с девицей? Мало ли, злые языки...

— Скажите, Радик дома не ночевал?

— М-да, кажется... А в чем дело? — шевельнулась тревога.

— Видите ли... их, наверное, посадили.

— То есть как? Куда посадили? Кого их?

— Радика, Валеру и Олега. Точно не знаю, мне так сказали. Будто они ночью что-то там...

— Но что именно? — упавшим голосом прошептал Извольский. Девица скривила большой крашеный рот.

— Не знаю. Один из наших видел, как их забрали и увезли.

— Один из наших, так... Позвольте, куда увезли?

— В милицию, конечно. Куда же еще,

— Но почему тогда он не позвонил?

Очки удивились глупости вопроса.

— Они же арестованные!

— Ах да, да... Но что случилось? Серьезное что-нибудь?

— Вы знаете, Радик, если выпьет, он такой... Его надо выручать, его и остальных!

— Да, благодарю вас, э-э... Сейчас же еду в милицию...

— Забрали их на Садовой, они должны в нашей милиции... Ну, я побегу.

Тощая девица неженственно ссутулилась и исчезла.

Радик!.. Ах, какая неприятность! Кто есть из знакомых в милиции? Впрочем, самому не очень удобно. Придется просить Таланова, он со всеми знаком, повлияет. Или Щеглова. Нет, лучше Таланова, у него, кажется, в прокуратуре кто-то есть. А еще лучше, пусть жена всплакнет перед Идой Абрамовной, это еще успешнее будет. Но что натворил сын? Беда с мальчишкой. Ну, в институт не прошел, прошляпили родители — не на того понадеялись, кто же знал. Так и сидел бы смирно год, до будущего приема. Вот подвел, собачий сын, ах... Не ночевал дома? Кажется, не ночевал. Собственно, это его дело, парень молодой, всяко бывает... Какой в том грех, если где-нибудь и заночует. Но не в милиции же!

Владислав Аркадьевич шагнул на уже прокатанную транспортом мостовую и властно поднял руку. Такси плавно подставило дверцу. Бросил таксисту:

— В райотдел внутренних дел.

Ах как подвел, как подвел! Мотайся теперь отец. Да, следовало бы позвонить в торг, что задерживаюсь. А, в конце концов это неважно.

Машина остановилась. Сунул таксисту рублевку: «Сдачи не надо». Поправил галстук, шалевый воротник шубы. Вошел. За деревянным барьерчиком сидел дежурный. Владислав Аркадьевич вскинул два пальца к шапке-пирожку:

— Где у вас кабинет начальника?

Дежурный вскочил перед солидной шубой.

— По коридору и направо.

Бронзовые буквы на коричневой пластмассе: слева дверь к начальнику, справа к заму. Секретарша копается в делах.

— Подождите, подождите, вам к кому? Начальник еще не пришел.

— Не пришел? Странно. В восемь будет? Простите, забыл его имя-отчество. Да-да, Сергей Александрович. Я подожду.

Майор пришел раньше восьми.

— Здравия желаю, товарищ майор! — бодро встретил его в коридоре Извольский. — Дело к вам, Сергей Александрович, вы позволите? Надеюсь, ненадолго задержу.

— Прошу. — Вошли в кабинет, и майор указал на крайний в ряду стул: — Прошу!

Он старше Владислава Аркадьевича лет эдак на десять. Седеющий, лысеющий, но сохранивший давнюю выправку. С такими обычно трудно договориться. На кителе орденские планки. Воевал мужик. Учтем.

— Сергей Александрович, мы ведь с вами встречались в горисполкоме, — для начала соврал Извольский. — Не помните? Я Извольский, заместитель директора торга. Сейчас к вам не по работе, а по сугубо личному. Понимаете, сын не ночевал сегодня дома, и я как отец... Словом, почти не спал, беспокоился. Утром побежал к знакомым и...

— Да, мне доложил дежурный. Извольский Радий, так? Он и еще двое задержаны ночью, пьяные совершили нападение на девушку с целью... с какой целью, выясним.

— Как-кие мерзавцы! Кто же они?

— Один — ваш сын.

— Несомненно, его втянули в эту историю те, другие! Возможно, силой втянули. Радий положительный юноша, студент... то есть абитуриент. Мы с женой занимаем определенное положение в обществе и, разумеется, воспитываем сына на моральных принципах...

— Верю, что вы не воспитывали из него хулигана и насильника. Однако и родители его сообщников — начальник цеха, директор завода. Особенно директор — умный, талантливый руководитель, бывший фронтовик. И вот тем не менее...

Владиславу Аркадьевичу стало немножко легче — те тоже влиятельные отцы, не ему одному придется хлопотать.

— Сергей Александрович, насколько это серьезно?

— Трое пьяных набрасываются на идущую с работы девушку, избивают ее — как по-вашему, серьезно это?

— Только побили? Больше ничего? Слава богу!

— Какая там слава?! Их вовремя задержали. Но потерпевшая находится в травматологическом отделении. Сотрясение мозга.

— Боже мой, боже мой! Послушайте, Сергей Альсаныч. — Майор чуть заметно поморщился. — Мальчику девятнадцать лет, возраст проб и ошибок, как говорят ученые. Подросткам особенно необходимо внимание, понимание. Развивающийся организм требует заботливого отношения. Даже если он совершил, э-э...

— Преступление, — подсказал майор.

— Ну, предположим. Вспомним, как учил Макаренко, — Владислав Аркадьевич хотел присовокупить что-нибудь подходящее из Макаренко, но никак не мог вспомнить, чему он там учил. Заметив на лице майора скучающую досаду, заспешил: — Прошу, не примите мои слова как... Поймите меня правильно, ведь я отец! У вас тоже, несомненно, есть дети. Сергей Альсаныч, прошу, умоляю вас... От вас зависит судьба.

— Судьба зависит прежде всего от него самого. Мог ведь не пить, не хулиганить. От меня же ровным счетом ничего не зависит. Дело будет передано следователю, выяснится конкретная вина каждого из соучастников, кто организатор.

— Понимаю, понимаю... («Эх, ничего не вышло, придется к Таланову обратиться».) Разрешите, по крайней мере, увидеть сына. Надеюсь, на это имею право?

— Свидание можно бы. Но дежурный доложил мне, что ваш сын всю ночь нарушал порядок, выражался нецензурно. И, между прочим, грозил, что всей милиции попадет, так как его отец, то есть вы, занимает высокий пост. Судите сами, как при таком поведении давать свидание?