— Зачем это?

— Прав мой сын — любит Гюндюз Керимбейли конспирацию. В Баку на юридическом факультете учится он, мой сын. Вы, наверное, и сами это знаете, но и я вам скажу: ваше имя на устах у всех студентов юридического факультета. Особенно после раскрытия преступного дела Мехради-заде...

Следователь по особо важным делам спросил:

— Когда все это произошло?

Прокурор Дадашлы, естественно, уловил намек. Поэтому решил начать сразу с главного:

— Несчастье случилось позавчера ночью, между двенадцатью и часом. Таково заключение судебно-медицинской экспертизы. Убит ножом в спину. Всю ночь шел мокрый снег. Тело до утра оставалось на улице. На месте происшествия никаких следов не обнаружено. Убитый, Махмуд Гемерлинский, приехал сюда из Баку на поезде в двадцать тридцать пять. По словам его внука, примерно в одиннадцать они были дома. И — опять примерно — через пятнадцать-двадцать минут он вышел из дома.

— Для чего?

Прокурор Дадашлы пожал плечами.

— Внук утверждает, что у деда спазмой сжало сердце. В такую погоду сердце побаливает, что поделаешь.

Гюндюз Керимбейли улыбнулся:

— У кого как.

Прокурор Дадашлы согласился и продолжил рассказ:

— И то верно. От их дома до места происшествия примерно четверть часа ходьбы.

Прокурор встал со стула, подошел к печке и, взяв из аккуратно сложенных дров одно полено, бросил в огонь. Новое полено сразу же охватило ярким пламенем, что заметно подняло настроение прокурора.

— Осина, — сказал Дадашлы. — Здорово горит. — Оставив дверцу печи открытой, он направился к столу и спросил: — Вы состоите членом общества книголюбов?

Гюндюз не мог не улыбнуться.

— Разумеется, — отвечал он и добавил, будто продолжая говорить о деятельности этого общества: — Махмуд Гемерлинский впервые приезжал в этот район?

Прокурор Дадашлы задумался.

— Да! — сказал он. — В первый раз приехал. — Затем он открыл одну из папок, лежащих на столе. — Вот дело, начатое в связи с убийством Гемерлинского.

— Разрешите?

— Конечно, конечно, — обрадованно согласился прокурор Дадашлы и помассировал себе пальцами виски.

Возможно, такой массаж его и успокаивал, не исключено, что в какой-нибудь старой книге дается тому наиподробнейшее объяснение.

Бегло просматривая папку, Гюндюз спросил:

— Золотые часы его взяли?

Убрав руки с висков, прокурор Дадашлы ответил:

— Да. Взяли старые наручные часы. И еще портмоне вытащили из кармана. Сколько в нем было денег — неизвестно. Внук полагает — рублей тридцать-сорок... Сам Гемерлинский был на пенсии. Пенсионер республиканского значения.

Гюндюз Керимбейли достал из папки какую-то бумагу.

— Гемерлинский Фазиль, двадцати четырех лет, учитель истории. Это тот самый его внук, да?

— Да. Его внук. — Прокурор Дадашлы машинально произнес эти слова и вдруг, точно рассердившись на себя за свои же мысли, ударил кулаком по столу; жирный кулак подскочил и упал как мячик. — Ну что за бессердечие? Взять и угробить человека ради каких-то копеек! Одни старые золотые часы да тридцать рублей!

Гюндюз Керимбейли просматривал фотографии.

На фотографиях был заснят мужчина, лежавший вниз лицом на земле.

Отложив в сторону снимки, Гюндюз спросил:

— Вы говорили мне, что вышли на след...

— Да, для меня лично задача ясна... Есть тут один, некий Имаш по имени. Родную мать способен зарезать! Его рук дело!

— А доказательства?

— Когда Махмуд Гемерлинский приехал из Баку, Имаш находился на вокзале. Торчал у кассы, глазел на приезжих. Так утверждает кассир. Но сам Имаш все отрицает. Боится, что спрошу я его: «Эй, ворюга Имаш, в такой снег, в метель, что тебе делать ночью на вокзале? Ты-то никуда ведь не уезжал...» Что он мне ответит? Сказать, что вышел на охоту, добычу искал?

— Ну а другие доводы есть?

— Есть.

Гюндюз Керимбейли посмотрел на прокурора Дадашлы: так какие же?

Прокурор Дадашлы приподнялся над столом.

— Интуиция, взращенная на протяжении двадцати семи лет беспорочной службы, товарищ следователь по особо важным делам. Смотрю я, к примеру, в глаза Имашу и чувствую: эта сволочь, извините, за копейку может человека убить, дважды сидел за воровство.

— А сам он что говорит?

— С ним я пока официально не беседовал. И с кассиром ему очной ставки пока не устроил. Правда, дома у него произвел обыск, но часы и портмоне не нашлись... Где он их спрятал, аллах его знает! Но я в аллаха не верю, а...

Гюндюз Керимбейли, улыбнувшись, промолчал. А прокурор Дадашлы продолжал:

— Ничего, найдем!.. Нож по самую рукоятку вонзил. Глубина раны семнадцать сантиметров, представляете? Гемерлинский был человеком высокого роста. Нужно быть таким силачом, как Имаш, чтобы суметь совершить такое...

Гюндюз сложил карточки в папку, взял еще один документ и, рассмотрев его, спросил:

— Ваш эксперт опытный работник?

— Только что закончил медицинский институт. Приехал по распределению. Умница, а не парень. К тому же здесь все настолько ясно, что и слепцу все понятно...

— Я хотел бы с ним встретиться.

— Сейчас?

Гюндюз посмотрел на часы:

— Нет, сейчас уже поздно, как-нибудь потом поговорим. Рабочее время закончилось...

Закрыв папку, он поднялся и внезапно раскашлялся. Прокурор Дадашлы закрыл сейф на ключ и сочувственно спросил:

— Кажется, вы простудились?

— Да, похоже, немного простудился.

— В такую погоду лучше всего не иметь никаких забот, сидеть себе у печки, а возле себя разложить груду книг! В нашем доме для приезжих печь тоже хорошо греет.

— Далеко он отсюда?

— Нет, дорогой. Наш городок очень маленький, здесь все одно, что далеко, что близко! Садовник дома для приезжих, дядя Фаттах, работает сторожем книжного магазина, того, что поблизости.

Они стояли друг против друга. Пожалуй, на всей земле не найти было б двух людей, столь сильно внешне отличающихся один от другого, как следователь по особо важным делам Гюндюз Керимбейли и прокурор Дадашлы. Один — чудовищно толстый, с поредевшими волосами, выглядел гораздо старше своих пятидесяти пяти лет, хотя одет был со вкусом: черный благопристойный костюм, черные туфли, белоснежная рубашка, модный цветастый галстук. Другой — среднего роста, стройный и худощавый, в шерстяном джемпере грубой вязки и в джинсах, казался совсем еще молодым юношей. Вряд ли кто-нибудь признал бы в нем следователя по особо важным делам при прокуроре Азербайджанской ССР, советника юстиции и, как говорил прокурор Дадашлы, к тому же Гюндюза Керимбейли. Из десяти девять решили бы, что он футболист.

Гюндюз Керимбейли и прокурор Дадашлы вышли из здания прокуратуры вместе. Дадашлы, нахмурившись из-за ненастной погоды, нахлобучил шляпу на лоб, затем, посмотрев в сторону книжного магазина, громко поздоровался:

— Добрый вечер, дядя Фаттах!

Сторож с противоположной стороны улицы отвечал:

— Добрый вечер!

— Не хочешь перейти к нам?

Дядя Фаттах, поднявшись с топчана, застегнул пуговицы телогрейки, пересек улицу и, подойдя к ним, снова сказал:

— Добрый вечер.

Как и Гюндюз, прокурор Дадашлы тоже во второй раз поздоровался со сторожем и, наверное, чтоб не задерживаться в такую погоду долго на улице, сразу перешел к делу:

— К нам из Баку гость приехал, дядя Фаттах, остановится в доме для приезжих.

Дядя Фаттах посмотрел на советника.

— Очень хорошо сделает! С удовольствием, рады будем встретить. Место для него найдется.

Дадашлы обратился к Гюндюзу Керимбейли:

— Слушать дядю Фаттаха — все равно, что еще один университет окончить. К тому же он в нашей гостинице и садовник и администратор. Одним словом, всем этим домом распоряжается он. Да еще и сам там живет вместе с семьей.

Седовласый, седобородый сторож, видимо, понравился и следователю по особо важным делам.

Заметив это, прокурор Дадашлы сказал дяде Фаттаху:

— Проводи-ка гостя прямо сейчас, пусть отдохнет немного. Дел у него много. А за книги не бойся, ничего с ними не станет, сразу же и вернешься.