– Конец твоей карьеры.
– Да. Несколько лет я работал вышибалой, справлялся, потому что со мной старались не связываться из–за моих габаритов, обычно хватало одного удара. У меня по–прежнему получался старый фокус – если мне приходилось кому–то вмазать, он вырубался. Но челюсть, она только с виду нормальная, а так все равно что стекло.
Лулу сказала:
– Здесь нет вышибал. Во всяком случае тех, кого называют вышибалами. Зато есть охрана. Мистер Фил Эстрада. Может, видел. Носит тройки, всегда улыбается и причесан, будто сию минуту от парикмахера. Вероятно, так оно и есть, поскольку, как мне сказал папа, одна из привилегий мистера Эстрады – неограниченное количество бесплатных стрижек, и он приводит себя в порядок три раза в неделю, по субботам, понедельникам и средам. Так что, видимо, если в отеле что–то случится, заниматься этим придется ему.
– Куда б ты ни пошел, – сказал Фрэнк, – всюду найдется кто–то, кто улаживает неприятности, решает проблемы.
– Филу и маникюр полагается бесплатный. Но Фил отказывается делать его чаще, чем раз в неделю.
Фрэнк сказал:
– Полезно иметь такие способности, уметь отсудить людей, заставить их вести себя разумно. Всегда найдется работа. Можно неплохо получать, и обычно это не слишком опасно.
– Я люблю опасность. Полезно для души.
– Зато для сердца вредно, – сказал Фрэнк, который исходил эту местность вдоль и поперек.
Лулу хотела заспорить, но, сделав над собой усилие, промолчала. У Фрэнка было печальное выражение лица. Интересно, о чем он думает. Что толку размышлять о прошлом – все равно ничего не изменишь, как ни старайся. Ее влекло к нему и это: он казался ей человеком, который стоит на земле, устремив глаза к горизонту.
А он, отчего он связался с ней?
Она знала себя. Люди, мужчины и женщины, не могли отвести от нее глаз. Но не потому, что понимали: перед ними вид, занесенный в Красную книгу, экзотическая особь, хрупкая, прекрасная и редкая. А потому, что она была странная, потому, что она была непонятная, уродец из паноптикума, другая .
Она сказала:
– Пошли вниз, выпьем чего–нибудь.
Зазвонил телефон. Фрэнк уставился на аппарат, будто видел впервые и понятия не имел, что это за штука и почему вдруг ей вздумалось издавать такие странные звуки.
Лулу спросила:
– Ты трубку снимешь?
– Это может быть кое–кто, кого я знаю. – Фрэнк пошевелился, и она соскользнула с его колен. – Пойдем выпьем.
Звукоизоляция была превосходная. Едва Фрэнк затворил дверь в номер, гудков не стало. Но Лулу почему–то знала, что телефон не замолчал и что, пока они с Фрэнком остаются в гостинице, этот кое–кто будет звонить снова и снова, преследуя их звонками.
Они нашли свободный столик с видом на холл. Лулу заказала мартини для обоих. Фрэнк редко пил крепкие напитки, они сокрушительно действовали на его голову и желудок. Но после выволочки за ювелирный магазин он решил не спорить.
Мимо скользнул официант с подносом, груженным хорошо прожаренными куриными крылышками. Крылышки выглядели соблазнительно, а Фрэнк проголодался. Он велел официанту оставить поднос. Тот сказал, что не может, это не разрешается. Говорил он с акцентом. Итальянец, что ли. Фрэнк выхватил поднос. Никто ничего не заметил, кроме бармена, как бишь его, Джерри. Фрэнк помахал ему и знаками велел повторить напитки. Официант сказал что–то по–итальянски и затрусил на кухню. Фрэнк предложил курицу Лулу. Она была не голодна. Он стал обкусывать крылышки, бросая кости в пустой бокал.
Принесли мартини. Двойные, с пятью оливками в каждом бокале.
Фрэнк съедал оливку, затем крылышко, затем еще одну оливку и еще одно крылышко. Он вошел в ритм, методично истребляя оливки и крылышки, когда Лулу вдруг произнесла его имя тоном, который заставил его прерваться, перестать жевать и глотать и поднять голову.
Рядом с ними стоял некто худой и высокий. В черном шелковом костюме с белоснежной рубашкой и черным шелковым галстуком. Из нагрудного кармана пиджака торчал черный шелковый платок. Фрэнк взглянул вниз. Носки из черного шелка. Щегольские туфли. Фрэнк с любопытством перевел глаза вверх. Рот у парня был слегка маловат, нос – чуть–чуть слишком прям. На мизинце левой руки золотой перстень с кроваво–красным камнем. Волосы были черные, слегка отдававшие синим с боков, коротко стриженные, только сзади доходившие до ворота рубашки.
Фрэнк подивился на эту синюю прядь, мешающуюся с черными. Такая блестящая, скользкая на вид. Как рыба. Вообще в парне было что–то рыбье, если приглядеться. Тонкий, лоснящийся. Фрэнк подался вперед, протянул руку. На мгновение, на какую–то долю секунды гот замешкался. Но тут же пришел в себя, протянул свою. Без всякого удивления Фрэнк увидел, что ногти его аккуратно подстрижены, поблескивают лаком.
– Как жизнь, Фил?
Фил Эстрада взглянул на Лулу. Он явно скис, поняв, что она рассказывала Фрэнку о нем, прежде чем им довелось встретиться, описывала его. Интересно, какими словами. Однажды, слегка набравшись, она заявила, что он похож на парикмахера для покойников. Он и на смертном одре не забудет эти слова.
Фрэнк сказал:
– Присядь, съешь кусочек курочки.
– Не могу, я только на минутку.
– Официант нажаловался?
– Да.
– Родственник?
Эстрада покачал головой.
– Но ты итальянец, верно?
– Итальянского происхождения.
– Давно в отеле?
– Подольше, чем ты, Фрэнк. – Улыбаясь, Эстрада щелчком смахнул невидимую соринку с рукава. Он сделал это с таким чувством, словно хотел избавиться не от соринки, а от Фрэнка. Положил свою наманикюренную руку на плечо Лулу. – Фрэнк, я спросил Роджера, он говорит, ты хороший парень. Но это не дает тебе права безобразничать. Capice [1]?
Фрэнку не понравилось, что он положил руку ей на плечо. Не понравилось, как Эстрада смотрел на нее своими рыбьими глазами, блестящими, черными и мертвыми, как маслины.
Фрэнк вытер руки о скатерть и встал.
Фил Эстрада отдернул манжет, взглянул на часы, поблескивавшие, как золотое яйцо в гнезде жестких черных волос на запястье. Приподняв тяжелые брови в притворном изумлении, сказал:
– Больше, чем я думал, мне пора, – повернулся спиной к Фрэнку и медленно удалился.
Лулу залпом допила мартини, спросила:
– Сколько ты собираешься пробыть в городе, Фрэнк?
Фрэнк пожал плечами:
– Дня два, может, три. Посмотрим.
– Тут рядом есть гостиница «Трэвелодж». Или мы можем пожить в «Меридиане», или где захочешь.
Фрэнк сказал:
– Мне тут нравится.
Он закурил и бросил спичку на ковер. Лулу спросила:
– Зачем нарываться на неприятности, Фрэнк?
Фрэнк улыбнулся.
– Если хочешь получить что тебе причитается, иногда приходится делать именно это.
Глава 11
Ближайший овощной магазин примостился двумя кварталами южнее, между итальянским рестораном и обувной мастерской. Яркие зеленые с белым навесы укрывали покупателей, которые паслись среди стоявших на тротуаре деревянных ящиков с рядами огурцов и сельдерея, грудами помидоров, полудюжиной сортов яблок из Оканогана и штата Вашингтон, апельсинов, доставленных из Калифорнии, связками желтых бананов, похожих на изуродованные кулаки…
Паркер сказала:
– Салат, яблоки и виноград… Что еще у нас растет, можешь вспомнить?
– Клюква, – сказал Уиллоус.
– Клюква?
– Видел как–то в новостях. Я заснул, пока рассказывали про спорт. А когда проснулся, шел сюжет о болотах. И картошка.
– Но уж не батат?
– Во всяком случае, я об этом не знаю, – сказал Уиллоус. Ему захотелось яблочка. Он потянулся было к жизнерадостным красненьким сорта «макинтош», но после короткого размышления склонился в пользу сводящего рот оскоминой терпкого «грэнни смит». Обтерев яблоко о рукав, он вошел в магазин вслед за Паркер.
За прилавком было двое, мужчина и женщина, как Уиллоус немедленно определил, муж и жена. Лет пятидесяти или пятидесяти с небольшим. Она закрашивала седину блондинистым ополаскивателем. Это ей не шло. Уиллоус раскрыл бумажник, показал значок.