– Ух!

И возвратил ей авторучку.

Она проводила его до двери и стояла там, пока он не дошел до ворот. В автомобиле, потянувшись рукой за привязным ремнем, он взглянул через улицу и уловил у окна ее силуэт, такой одинокий в этом огромном доме, похожем на тюрьму.

Уиллоус работал до полуночи и подъехал к дому в начале первого при полной луне. Почту бросили в щель двери с такой силой, что она разлетелась по всему холлу. Ничего интересного, кроме неожиданного письма от дочери. В нем был рисунок – вид из окна ее спальни и три страницы, исписанные детским почерком. В доме было очень холодно. Он включил обогреватель и пошел на кухню, налил немного виски на кубики льда и, с письмом и стаканом вернувшись в гостиную, устроился за столом, чтобы прочитать о новом учителе Энни, ее товарищах, погоде в Торонто и о том, как сильно она без него скучает. Он перечитал письмо и положил в конверт.

День был очень длинный. Он не ел с самого ленча, но есть не хотелось. Он приготовил себе еще стаканчик, вернулся в свою берлогу и включил телевизор. Последние известия о состоянии озонового слоя были неутешительны. Он уменьшил звук до еле слышного, растянулся на кушетке и погрузился в глубокий сон без сновидений.

Его разбудил телефон, когда было уже достаточно светло, чтобы различить на часах стрелки. Было одиннадцать минут восьмого. Потянувшись и ощутив боль в коленях, он вскочил и схватил трубку.

– Джек?

Голос Паркер был бодр и свеж, словно на ногах она уже давным-давно.

– Ты можешь прибыть в «Седжвик»?

– Смотря по обстоятельствам.

– Номер восемнадцать семьдесят четыре. А это на последнем этаже, стоимость – пятьсот за ночь.

– Я тронут, но как ты можешь позволить себе такую роскошь? – Уиллоус почти совсем проснулся.

– Не могу, – сказала Паркер, – разве что они согласятся на почасовую оплату? А Гарсия Лорка мог, и бьюсь об заклад, он платил наличными. Видимо, поэтому он держал под кроватью мачете, чтобы отбиваться от воров.

Уиллоусу надо было немного подумать. Парень из банка выглядел точно, как Гарсия Лорка Мендес.

– Ты все еще у телефона, Джек? – поинтересовалась Паркер.

– Дай мне полчаса.

Паркер перешла на низкий хриплый шепот:

– Я оставлю дверь не запертой, мой милый. – Она со смехом повесила трубку.

Уиллоус побрился и принял душ. Он надел черный свитер с вырезом уголком, черный кожаный пиджак и прочные черные ботинки.

Его специальный 38-й и рация лежали на «Сони». Револьвер и запасные обоймы он сунул в карман куртки.

С крыльца он увидел, как пушистая серая белочка легко перебежала лужайку и, пока он шел к автомобилю, выкопала ямку и что-то в ней спрятала.

Ветровое стекло «селебрити» было покрыто росой. Он включил щетки и обогреватель, потом настроился на радио полиции. Белочка все прыгала неподалеку, время от времени настороженно на него поглядывая.

Он ехал по тихой улице, покрытой бетонными плитами с черными волнистыми полосками битума. Раннее прохладное солнце светило на аккуратные, просторно стоящие домики, на клены, уже терявшие листья. Скоро обочины покроются ими сплошь, а осенний дождь превратит проезжую часть улицы в бесконечное длинное озеро.

Уиллоус выключил дворники. В конце квартала он притормозил около разносчика газеты «Ванкувер-Сан», тот пересекал улицу, волоча оранжевую двухколесную тележку. Все три городские газеты выходили утром, и в каждой было полно новостей о вчерашних событиях.

Уиллоус проехал по Десятой авеню, повернул налево и через пять кварталов свернул на Четвертую авеню. По мере того как он приближался к деловому центру, автомобилей становилось все больше. На автобусных остановках толпился народ – городской транспорт работал плохо.

В деловой центр можно проехать по одному из четырех основных мостов и нескольким небольшим виадукам. Уиллоус мог выбрать один из двух мостов, Баррард или Гренвилл. Последний мост сокращал дорогу, но у въезда на него стояла радарная ловушка. И лента блестящих быстроходных «вольво», «сааб» и «ягуаров» уже забила три полосы для движения в северном направлении на дальнем его конце.

Автомобиль Уиллоуса успел проскочить на зеленый свет по мосту Баррард в сторону Четвертой авеню, три следующих – на желтый; оставшийся проехал на красный.

На мосту Гренвилл автомобили мчались с умопомрачительной скоростью, в два раза превышающей допустимую. Уиллоус воспользовался сиреной и светом фар, чтобы втиснуться в поток. Не в первый раз ему пришло в голову, что реальная езда в автомобиле по городу сродни видеоиграм – сплошные неожиданности и опасные встречи. Цель игры была очевидна и бессмысленна – обогнать других и не дать обогнать себя. Игра для глупцов, но недостатка в них не было.

Уиллоус поехал по улице Сеймур, повернул направо и сразу же налево, на Тихоокеанский бульвар, на ту его извилистую часть, которая в День труда, приходящийся на выходной день конца августа, включается в маршрут автомобильных гонок по замкнутому кругу. В остальные триста шестьдесят два дня этот бульвар выходит на огромный паркинг, окружающий купальное здание стадиона и площадь выставки «Экспо-86» – экспонаты и аттракционы давно уже демонтированы, осталась пустынная разоренная территория, огражденная сеткой с колючей проволокой поверху.

Зато уродливая баржа «Макдональдс» наконец-то исчезла под давлением городских властей, раздраженных тем, что в море выбрасывались отходы из ресторана.

Прямо перед Уиллоусом находился стадион на шесть тысяч мест, слева – Угольная гавань и последний из островков Гренвилл, а справа – четырех– и пятиэтажные строения складов из красного кирпича. Он перестроился в крайний ряд, а по Кэмби-стрит выехал на пустующий паркинг, затем, объехав его кругом и повернув направо, оказался на Битти-стрит.

Отель из красного кирпича с металлической, крошечной, зеленого цвета отделкой вполне вписывался в окружающие складские помещения: сейсмоустойчивые и недавно отремонтированные и обновленные.

Уиллоус запарковался под куполом из полированного алюминия, освещенным голыми лампочками, и опустил противосолнечный щиток, чтобы можно было прочитать надпись: «ПОЛИЦЕЙСКИЙ АВТОМОБИЛЬ». Он расстегнул молнию кожаной куртки, сунул руки в карманы и прошел в отель.

Служащие в серой форменной одежде заметили его, когда он шел к лифтам. Один из них потянулся к телефонной трубке. Кто там наверху, Джимми Кани?

Из трех лифтов Уиллоус выбрал дальний и нажал кнопку девятнадцатого этажа. Через несколько секунд двери открылись в широкий, со вкусом отделанный холл в серо-голубых пастельных тонах, украшенный тропическими растениями.

Номер 1874 находился справа от него в дальнем конце коридора. У дверей, загораживая собой вход, стоял широкоплечий охранник в форме. Уиллоус блеснул ему в лицо своей бляхой и прошел мимо.

Из окон открывался великолепный вид на Угольную гавань. В номере было две ванных комнаты. В одной из них на краю ванны сидела Клер Паркер и обыскивала туалетный набор Мендеса.

– Доброе утро, Джек! – сказала она с улыбкой.

– Доброе утро, Клер!

– Pasta de di entes, как по-твоему, что это такое?

Уиллоус пожал плечами. Паркер держала в руках тюбик с пастой, белый в зеленую полоску.

– А как насчет hoya de afeitar? – Она мило улыбнулась. – Лезвия для бритья. Техники в спальне, ищут отпечатки пальцев. Паспорт Мендеса был под матрасом. Там же тысячи наличных, заряженная «беретта», запасные патроны, немного кокаина и мачете.

– Это, конечно, не мое дело, – сказал Уиллоус, – но просто поразительно, как Мендес умудрялся засыпать.

– В постели могут быть вещи и похуже.

– Поверю тебе на слово.

Паркер засунула лезвия и зубную пасту обратно в набор.

– В гостиной на столике было какао и с дюжину разных пончиков. А также карманный калькулятор. Какао прокисло, пончики зачерствели, а батарейки калькулятора как новенькие, хотя его не позаботились выключить.