А пониже, совсем мелким шрифтом, шло текстовое пояснение:
«Колхозы и совхозы Приречного производственного управления решили в феврале выполнить квартальное задание по сдаче мяса государству. В беседе с нашим корреспондентом начальник управления тов. Грачев С. Р. рассказал...»
Приятная все-таки штука — слава! На любую душу действует она размягчающе, льет на житейские ушибы и раны целительный бальзам. Всегда врачевала она и Грачева, но сегодня успокоение не приходило. Он закурил и опустился на диван, локтем придавил газету на валике. Пуская дым к яркой люстре, пробовал мечтать. Но в голову неотвязно лезли мысли о зимовке скота, о сдаче его на мясо, о том, выполнит ли управление план по поголовью. И в перспективе все рисовалось безотрадным.
В хозяйствах, как снег на солнцепеке, таяли грубые корма. Ослабший от недоедания скот, известно, очень восприимчив ко всякого рода заболеваниям, а отсюда все возрастающий падеж. Самый благополучный в этом отношении — Забродинский колхоз. Там падежа почти нет Нет, но зато семьсот пятьдесят валухов сразу легли в сводку черной невытравимой кляксой. За эту кляксу Савичев еще поплатится... Это его партизанщина!.. Припомнится ему и заготовка леса...
Хрустнула под локтем газета, нарочно напомнила о себе. Длинная узкая шеренга букв сама просилась в глаза:
«В беседе с нашим корреспондентом...»
«В беседе! — Грачев с ожесточением швырнул газету на стол. — Беседа была в середине декабря, а сегодня, слава те господи, седьмое января! Думал, забыли о ней, а они на тебе! Больше ни одного газетчика не подпущу к себе. Ша! Хватит с меня славы инициатора! От такой славы меня изжога начинает мучить...»
Вздрогнул от заливистого длинного звонка. «Из области!» — решил Грачев, вскакивая с дивана и поспешно срывая телефонную трубку.
— Алло! Грачев слушает!.. Ах, это вы, Савичев?
— В Приречном пожар?
— С каких щей он вам приснился?
— Ты меня в пожарном порядке к телефону вызвал. Уборщица весь клуб переполошила, чуть атеистическую лекцию не сорвала.
Грачев хорошо представил себе, как Савичев стоит, припав на протез, подергивает кончиком уса и, тяжело дыша в трубку, роняет грубоватые, насмешливые слова. Решил как-то смягчить этого строптивого забродинского ерша.
— Поздравляю с успешным выполнением квартального задания по ремонту тракторов! — Подтянул к себе большой разграфленный лист сводки. — Молодцы, честное слово, молодцы! Вот смотрю — геройски выглядите.
— На каком месте?
— В управлении — на первом, в области — на четвертом... Как зимовка? Падежа нет? В сорочке вы родились, Павел Кузьмич. А вот в других — сами знаете, не блещет. — Считая, что вступление сделано, Грачев сел на угол своего массивного стола и завел речь о том, ради чего и разыскивал Савичева: — С кормами у вас, понимаю, туговато, но вы обойдетесь. Помощь нужна вашим соседям и особенно хозяйствам зауральной зоны Думаю, что выправим положение, из Российской Федерации идет автоколонна с тюками прессованной соломы... Вы слушаете меня, Павел Кузьмич?
— Слушаю. Только погоди немного, я сяду...
— Так вот... А из областных фондов нам выделяют пятьдесят тысяч центнеров сена. Вся беда лишь в том, что находится оно в Чилийских разливах. Триста шестьдесят километров. Представляете?
— Представляю. — Савичев никак не мог уловить, куда клонит Грачев весь этот длинный разговор.
— Так вот, чтобы перевезти это сено, нужно сделать минимум семьсот — восемьсот тракторных рейсов. На автомашинах и увезешь мало, да и скорость по нынешним снегам не быстрее тракторной...
— Ну!
— Короче говоря, мы решили организовать несколько тракторных обозов. И один будет из вашего колхоза. — Грачев помолчал, ожидая реакции Савичева, но тот не спешил проявлять ее, тоже молчал. — Так вот, вы должны выделить восемнадцать тракторов. Если саней не хватит — в лесхозе купите, туда дана команда. Завтра пришлем официальное постановление, вы ведь, Савичев, в таких случаях любите письменные указания.
— Тракторы, значит, давай, а сена — фигу под нос? А если и мы вместо тракторов — фигу?
Вкрадчивость савичевских вопросов накаляла больше грубостей и насмешек. Грачев переложил трубку к другому уху.
— Когда, Павел Кузьмич, Забродный станет удельным княжеством, тогда и будете свои законы издавать. А пока что извольте выполнять наши указания.
— Слушаюсь, товарищ Грачев! А можно, извините, пару щекотливых вопросов задать? Первый: кто за нас будет снегозадержание вести? Второй: с чем мы будем весенний сев проводить? Восемнадцать машин — это половина нашего гусеничного парка. А мы эту золотую половину растреплем на сеновывозке. Что вы мне ответите, Степан Романович?
— Демагогия, Савичев, мальчишество. Нельзя же до старости в коротких штанишках ходить!
— Не важно — в каких, важно, чтобы они были опрятны.
— Ну, об этом помолчим, Павел Кузьмич. Не забывайте об отаре валухов, которая так сэкономила, — Грачев сделал саркастический нажим на слово «сэкономила», — так сберегла вам корма.
— Ты хорошо все обдумал, Степан Романович? Это же... это, можно считать...
— Ничего с вашими тракторами не случится за один-два рейса. Выполняйте!
Не сказав «до свидания», чего с ним сроду не случалось, Степан Романович положил трубку. Былые добрые, даже дружеские отношения между ними, кажется, окончательно разладились.
2
После благополучного отбытия отца Иоанна Василиса Фокеевна не шутя стала греть думку, чем не пара Граня да Марат Николаевич! Ну, что некрасив парень — так с лица ж не воду пить. Зато остальным всем взял: и умен, и грамотный, и один-одинешенек. Последнее особенно прельщало Василису Фокеевну: жили бы в ее доме, красили их с Мартемьяном Евстигнеевичем старость.
Своей думкой она поделилась с мужем. Мартемьян Евстигнеевич долго тасовал бороду, потом, нацелив на нее выпуклый, с красными прожилками глаз, изрек:
— Ты ай не видишь — по другому сохнет?!
— По гривастому, что ли! — Фокеевна жестами показала, по кому, причем жесты были столь выразительны, что отцу Иоанну в тот день, наверное, долго икалось.
— Оба глаза во лбу, а ни шиша не видишь, язви те! По Андрейке Ветланове.
— Да неужто? М-ба-а!
И Василиса Фокеевна искренне подосадовала на себя: обо всех, как есть обо всех новостях ведала, а о том, что под носом творилось, и не догадывалась. Стало быть, неспроста Андрейка куражился в доме Груднихи, неспроста анекдоты рассказывают о том, как он с ломом отстаивал атеизм. По этому поводу даже сатирический листок был вывешен, да только Савичев Павел Кузьмич велел немедленно снять его.
— М-ба-а! — снова повторила Фокеевна. — Вот уж да! А я-то, голица старая, Иринушку за него сватала.
Пыталась завести разговор об этом с Граней ту будто подменили: молчит и молчит, только глазищами отцовскими зелеными стрижет, одни они и остались на лице, извелась вся, чисто приворотного зелья невзначай опилась. И в кого такую господь сподобил — ума не могла приложить. Леонтьевич был ералашный да отбойный, но Аграфена превзошла его по всем статьям.
Размышляя таким образом, Василиса Фокеевна усердно намывала полы в прохладной, сплошь оклеенной медицинскими плакатами прихожей. Чуть слышно шипели фитили керосинки, на которой кипятились в никелированной ванночке иглы, шприцы и другие не известные пока санитарке инструменты.
В коридоре заширкал по валенкам веник — Ирина пришла. Василиса Фокеевна с несвойственной ей суетливостью насухо протерла половицы от двери к двери, чтобы Ирина валенки не промочила. Очень услужливой стала в последние дни Василиса Фокеевна, очень! И, видит бог, виной тому Аграфена и Андрюшка Ветланов.
Ирина впустила иззябшиеся крутые завитки морозного пара, и они разбежались по лоснящимся половицам к стенкам. Сама быстренько протопала в свою комнату, включила свет и, не раздеваясь, щекой и покрасневшими маленькими руками припала к беленому боку горячей голландки.