Джеффри Карни стал предателем не из-за денег. Он был гомосексуалистом, который подвергался серьезным эмоциональным стрессам. Он часто страдал от глубокой депрессии. Не исключено, что его завербовали с помощью одного из «Ромео»-гомосексуалистов, находящихся в распоряжении Штази. Впрочем, конкретные обстоятельства его вербовки остаются невыясненными. Ясно только одно: он был завербован, а не добровольно предложил свои услуги, пройдя через КПП у Берлинской стены, как предполагалось в некоторых рапортах. Весьма возможно, что Карни посещал автомастерскую и познакомился с «мастером» Йилдиримом, который и навел на него Штази. Деньги, похоже, играли второстепенную роль в жизни Карни, хотя после его бегства в ГДР он получил автомобиль и оклад в 3000 восточных марок в месяц, что примерно соответствовало окладу подполковника Штази.

Возможно, Карни так никогда и не поймали бы, если бы репортеры Пауль Лимбах и Хайнер Эмде не натолкнулись на вышеупомянутые документы. Процесс над предателем был закрытым. На заключительном заседании военного трибунала, состоявшемся 4 ноября 1991 года на базе ВВС Эндрюс близ Вашингтона, Карни признал себя виновным в шпионаже и дезертирстве и был приговорен к тридцати восьми годам лишения свободы и увольнению с позором из армии.

Авиатор первого класса Роберт Гленн Томпсон выдавал агентов, которые работали, за железным занавесом на управление специальных расследований ВВС США. Томпсон, который поступил на службу в ВВС в 1952 году, когда ему было семнадцать лет, служил механиком на различных базах. После травмы спины он был переведен на кабинетную работу в берлинский отдел вышеупомянутого управления. За халатное отношение к своим обязанностям — неоднократное появление на службе в пьяном виде — он даже угодил под трибунал, был понижен в звании на одну ступень и оштрафован на 67 долларов. Однако его не лишили доступа к секретной информации. Это было серьезным упущением со стороны компетентных органов контрразведки ВВС. Однажды, пропьянствовав всю ночь, Томпсон пробрался в Восточный Берлин и предложил свои услуги Штази. В 1958 году он вернулся в Штаты и демобилизовался; однако к этому времени Штази передала его КГБ. Он взял отпуск и нелегально посетил СССР, где прошел спецподготовку. Томпсона взяли в 1965 году по вине его советского куратора, оказавшегося малокомпетентным разведчиком. Томпсон признал свою вину и был приговорен федеральным судом Нью-Йорка к тридцати годам лишения свободы.

В 1978 году Томпсона обменяли на израильского летчика Мирона Маркуса, попавшего в плен в коммунистическом Мозамбике, и на Алана Ван Нормана, двадцатитрехлетнего студента из Виндена, штат Миннесота, который был приговорен к двум с половиной годам лишения свободы за попытку нелегального вывоза людей из Восточной Германии. 3 мая 1978 года министр госбезопасности ГДР Эрих Мильке разослал секретное письмо во все управления МГБ, в котором возвестил о прибытии Томпсона в ГДР на типичном для Штази жаргоне: «В результате решительных политических операций мы достигли успеха в борьбе за освобождение бывшего нелегального сотрудника МГБ и КГБ, Роберта Гленна Томпсона, гражданина США, который был приговорен к 30 годам тюрьмы, — писал Мильке. — На основании добытых им материалов в 1957–58 годах МГБ ГДР смогло разоблачить и арестовать большое количество шпионов и агентов американских спецслужб». Далее Мильке объяснял, как происходил обмен, и добавил следующее: «Освобождение Томпсона еще раз подтверждает, что все наши нелегальные сотрудники, даже те, кто попал в сложную ситуацию, был арестован врагом и заключен в тюрьму, всегда могут рассчитывать на активную поддержку и помощь МГБ и органов госбезопасности братских стран». Мильке сказал, что обмен Томпсона следует проводить как пример в работе с агентами Штази, чтобы заручиться их доверием. Мои попытки установить место нахождения Томпсона после краха коммунистического режима потерпели фиаско. Подобно другим лицам, оказавшимся в таком положении, он мог получить убежище в России.

Разочаровавшись в своей работе, оператор радиоперехвата сержант Майкл Пери украл переносной компьютер, дискеты со сверхсекретной информацией и армейский вездеход. 21 февраля 1989 года он двинулся к границе с ГДР, к тому ее участку, который патрулировался его частью, 11-м бронетанковым полком. Это был район, который, по предположению американских военных специалистов, мог быть использован для внезапного вторжения в Западную Европу. Пери перелез через пограничное заграждение, а вездеход бросил неподалеку. восточно-германские пограничники задержали его и забрали компьютер с дискетами. Затем Пери доставили в Восточный Берлин, где сотрудники Штази допрашивали его в течение тринадцати дней. В конце концов Пери заявил, что не желает оставаться в ГДР, и тогда ему вернули компьютер с дискетами. Ему дали 300 долларов, отвезли в аэропорт «Шёнефельд» и посадили на самолет, улетавший в Вену. Поняв, что он совершил ошибку, Пери добровольно вернулся в свою часть. В этом случае действия Штази оказались необычными. Сотрудники МГБ ГДР не стали принуждать Пери к сотрудничеству. Возможно, это объясняется тем, что данное происшествие имело место за девять месяцев до падения Берлинской стены. По всей стране уже шло брожение, и сотрудники Штази чувствовали, что конец уже близок. При проверке переносного компьютера, похищенного Пери, выяснилось, что его поверхность была тщательно вытерта. Отсутствие отпечатков пальцев было признаком того, что все дискеты успели переписать. На заседании военного трибунала двадцатидвухлетний сержант, уроженец Калифорнии, со слезами раскаяния на глазах признал себя виновным в шпионаже. Его приговорили к тридцати годам лишения свободы.

В спецподразделении главного управления внешней разведки, занимавшегося анализом информации о признаках готовящегося нападения извне, царило приподнятое настроение. Еще бы, ведь подслушивающее устройство удалось установить не где-нибудь, а в кабинете начальника штаба 7-й американской армии в Гейдельберге. Это специальное подразделение было создано по настоянию генерал-майора Льва Шапкина, члена Военного Совета ГСВГ, и входило в систему раннего предупреждения армий Варшавского договора. В руководящих кругах КГБ существовало мнение, что наилучшими возможностями для добывания сведений о намерениях Запада располагала разведка ГДР, которая успешно вербовала агентов из числа американских военнослужащих и германского вспомогательного персонала, работавшего на американских базах и в штабах. Подполковник Зигфрид Вернер из одиннадцатого отдела главного управления «А», ответственный за ведение разведки на американских военных объектах, стал тем героем, который доказал справедливость этого мнения. Именно он завербовал рабочего из немецкого гражданского персонала, работавшего в гейдельбергском штабе. В это трудно поверить, но этот человек имел неконтролируемый доступ к одному из двух самых секретных помещений штаба американского командования. Так об этом сказал генерал-майор Отис Линн. Другим был кабинет самого командующего. Линн, находящийся сейчас в отставке, занимал должность начальника штаба 7-й армии с 1980 по 1982 год, когда там действовал «жучок». Немецкий шпион установил «жучок», в комплект которого входило миниатюрное записывающее устройство, под столом в кабинете, где проводил совещания начальник штаба. В течение нескольких месяцев регулярно менялись пленки и элементы питания. В то время как аналитики считали эту информацию полезной в целях раннего предупреждения, другие говорили, что от этого «жучка» больше хлопот, чем толка, учитывая технические проблемы, связанные с обеспечением его функционирования. В конце концов эта операция была прекращена. Расследование деятельности немецкого техника не дало никаких улик против него, и от возбуждения дела против него пришлось отказаться.

Бывший полковник МГБ Гроссман сказал, что в 70-е годы главное управление внешней разведки сделало ставку на качество, а не на количество. Оно предпочитало заплатить миллион долларов одному шпиону, чем по сто тысяч десяти. Полковник Вольфганг Кох, преемник Гроссмана и куратор Холла, подтвердил это. Не подлежит сомнению, что ущерб, явившийся результатом проникновения щупалец Штази в американские военные структуры, значительно возрос именно в два последних десятилетия существования ГДР, Каждое из управлений министерства госбезопасности действовало совершенно автономно, в обстановке строгой межведомственной секретности, и первостепенное значение придавалось защите источников. К осени 1991 года лишь немногие бывшие кураторы Штази назвали подлинные имена своих агентов. Большинство офицеров, имевших доступ к этой информации, как и Кох, отказались выдать своих агентов. Они приводили подробности операций, упоминали псевдонимы, но дальше этого дело не шло. «На карту поставлена наша профессиональная честь», — отвечали они. Таким образом, перед американскими властями все еще стоит задача выявления десятков американцев, которые в той или иной период работали на разведку ГДР. Оценка, данная генералом Линном крайне неудачной деятельности американской контрразведки, совпадает с мнениями бывших сотрудников восточно-германской разведки. И тот, и другие винят во всем американское законодательство, в частности закон о неприкосновенности частной жизни, явившийся результатом слушаний в сенатском комитете по разведке, председателем которого был сенатор Фрэнк Черч. «У сотрудников контрразведки выбили из рук инструменты, без которых невозможно было выявить шпионов, тем, что во главу угла были поставлены интересы отдельно взятой личности, — рассказывал в 1991 году полковник Райнер Виганд. — В открытом демократическом обществе контрразведка находится в невыгодном положении».