— Э, да ты совсем дурак! — бросил он. — Что ты тут разглядываешь чужие усы да еще судишь-рядишь о них? Может быть, этот усташ тоже восхищался своими усами. В конце концов, это дело вкуса.

— Именно потому я и говорю, — пробормотал взводный. — Если он не знает цены этому украшению, то зачем отпускать усы? Это же не усы, а насмешка! Если ты не способен ухаживать за такой красотой, то и жить не надо. Усы — это красота, это самое что ни на есть замечательное у мужчины!

От этих слов пулеметчика Загору просто затрясло.

— Знаешь, — сказал он, — мне надоело слушать твои бредни об усах! Ты понимаешь, что и мне уже голову заморочил? Клянусь тебе, что с этих пор я всех усатых буду за километр обходить! Да это же чистое безумие! Когда же конец-то этому придет?!

— Да-да, — безвольно согласился взводный, — по-твоему, это безумие. Но разве безусые могут мыслить по-другому?

После этого замечания пулеметчик Загора просто онемел. Если взводный еще не сошел с ума, тогда он, Загора, сойдет. Нужно положить этому конец и направить взводного в соответствующее заведение. Действительно, дальше уже некуда.

— Пошли! — сказал Загора. — Идем к командиру, а то от тебя тошно становится! А когда образумишься, я тебя поспрашиваю кое о чем. Давай!

После этого оба вышли из здания вокзала и направились прямо к командиру Казимиру.

В этот день на долю взводного Чутурило выпало еще несколько испытаний. Он, собственно, никому не мог объяснить суть дела, а когда происшедшим заинтересовались даже высшие штабы, он вообще отказался говорить о своих усах. Все свелось к выяснению его проступка. Командование отряда ругало его за нарушение дисциплины, хотя и не оспаривало его храбрости и готовности к самопожертвованию; в штабе же бригады сказали, что право каждого бойца — бить неприятеля и что разумную инициативу во время боя необходимо всячески поощрять. В штабе бригады даже подготовили официальный приказ об объявлении ему благодарности, который надлежало прочесть перед всем строем. Под вечер взводный Чутурило вернулся в отряд в очень дурном расположении духа. Бойцы же смотрели на него с восхищением.

— Видишь, ты без усов стал в четыре раза храбрее! — сказали они. — Еще немного — и о тебе легенды начнут слагать!

Пулеметчик Загора подошел к нему, отозвал в сторону и прошептал так, чтобы больше никто не слышал:

— Только, браток, не дели этот свет на усатых и безусых, а то я и впрямь рассержусь. Ведь мы же серьезные люди, перед нами стоит задача огромной важности! Я думаю, ты меня понимаешь?

— Я тебя очень хорошо понимаю, — сказал взводный, скрипнув зубами. — И всех вас я хорошо понимаю, только вы меня никак не поймете. Неужели вы думаете, что меня интересуют ваши похвалы и ваши красивые слова? Меня это больше оскорбляет, чем радует, если хочешь знать. Мне кажется, вы все смеетесь надо мной, черт подери, еще больше унижаете.

— Да что за чертовщина, что с тобой?

— Что хочешь, то и думай, — мрачно произнес взводный. — Меня только интересует, как вы объясните мою завтрашнюю смерть. Не надейся, я не успокоюсь, пока пуля меня не найдет. Ничто меня не остановит. А вы можете рассказывать, какой я герой, это ваше дело. И пусть начальник санитарной службы будет доволен. Он, подлец, уверен, что сбривание усов — как раз то, что нужно для бойца. Ух, как бы я в него саданул, попадись он мне на мушку!

— Бог ты мой, с тобой спасу нет, — вздохнул пулеметчик. — Значит, продолжаешь безумствовать? Ну что ж, я тебе больше ничем не могу помочь.

Пулеметчик Загора отвернулся и пошел к домику, где находились партизаны, а взводный Чутурило остался один со своими мрачными мыслями ждать нового боя как освобождения от мук.

В этот вечер пулеметчик Загора, всего за полчаса до выхода на выполнение следующего задания, совершенно потрясенный, рассказывал своему отделению:

— Черт бы побрал этого человека со всеми его переживаниями! Однако ни к чему больше мучиться с объяснениями, нужно что-то предпринимать. Я уже хотел было отступиться от всего этого, но не могу. Он, как мне сказал, и сегодня будет стараться погибнуть. Во время атаки нам нужно будет хорошенько следить за ним. Попробуем предотвратить самое худшее. Если он, скажем, поднимется, как сегодня утром, валите его сразу же на землю. Пусть он лучше разобьет нос, чем его, как мишень, изрешетят сотни пуль. Можно даже и по голове его ударить, пусть потеряет сознание. Я беру ответственность на себя. Значит, все время быть рядом с ним, ясно?

Об этом же говорилось в беседах с бойцами и командирами и других отделений отряда. Вскоре началось построение. Командир объяснил, что на этот раз предстоит нападение на городок под горой. Все понимали, что этот бой будет тяжелее, чем предыдущий, и готовились к этому. Только взводный Чутурило небрежно отмахивался и безразлично говорил:

— Я погибну или в самом начале атаки, или уже в центре города... Где-нибудь меня пуля найдет. Надеюсь, эта лучше стреляют, чем те, на вокзале.

Заранее договорившись, бойцы больше не обращали внимания на его болтовню. Отряд двинулся длинной колонной на исходные рубежи. Пулеметчик Загора держался за спиной взводного.

Поначалу все шло так, как они и предполагали, но, когда до атаки осталось совсем немного времени, все вдруг заметили, что взводного Чутурило нет среди них. Бойцы искали его, но безуспешно: взводный исчез, как сквозь землю провалился.

— Да, тут мы бессильны, — мрачно заключил пулеметчик Загора, вглядываясь в цепочку огоньков в центре города.

Атака началась точно в полночь. Послышались взрывы мин, а затем все заглушили лающие звуки пулеметов. Небо над городом прочерчивали трассирующие пули. Доносились стоны раненых, предсмертные хрипы.

Уже в самом начале атаки пулеметчик Загора, всмотревшись в темноту, вдруг застыл от удивления. Его взгляд приковала вспышка от разрыва гранаты, высветившая дзот. Затем последовали новые взрывы. Ему показалось, что он видит человека, по фигуре похожего на взводного. Человек еще раз взмахнул рукой, и из другого дзота вырвалось пламя.

— Да, это он, — прошептал пулеметчик. — Ищет смерти!

Загора вместе со своим отделением бросился в том направлении. Он добежал до разрушенного дзота, посмотрел вокруг, но вместо трупа взводного Чутурило увидел только разорванные тела вражеских солдат и их раскиданное взрывом оружие. Путь был свободен.

— Черт подери! Да ведь он ликвидировал всю оборонительную линию! — крикнул Загора, радостный и злой одновременно. — Вы видите, товарищи? Но где же он сейчас?

— Продолжает искать свою пулю! — едко заметил рыжий парень, переворачивая ногой труп и вытаскивая из-под него легкий немецкий пулемет.

— Торопитесь, товарищи! — крикнул Загора. — Может, мы его где-нибудь найдем!

И все отделение бросилось по узкой улочке с низкими домишками к центру города.

— Он наверняка там! — крикнул на ходу пулеметчик. — Он еще говорил, что погибнет если не в начале атаки, то в бою в центре города.

Предчувствие не обмануло пулеметчика Загору. Взводный Чутурило, подгоняемый мыслью о смерти, ликвидировав дзоты на окраине города, целый и невредимый рвался к центру города. Он бежал, даже не пригибаясь, но пули, выпущенные по нему врагами, летели мимо него.

— Что же это такое творится? — в отчаянии кричал взводный Чутурило. — Как они могут так мазать?

И снова он рвался в центр города, на ходу стреляя из автомата и бросая гранаты в скопления вражеских солдат. Так он оказался перед зданием штаба немецкого гарнизона.

— Может быть, хоть здесь, — со злостью проговорил он, ударяя ногой в большую дверь.

Взводный Чутурило надеялся, что тут он найдет противника, который ответит ему очередью на очередь, пулей на пулю. Он представил себе, как лежит между мертвыми эсэсовцами и над ним склонилось лицо пулеметчика Загоры, разъяренное и вместе с тем скорбное.

— Пусть будет то, что должно быть! — сказал он сам себе и бросился внутрь.

Если бы раньше кто-нибудь рассказал взводному Чутурило о том, что такое может произойти, он бы, конечно, не поверил этому человеку. Такого поворота событий он не ждал.