Милан Илич устало поднялся и пошел еще раз проверить посты и осмотреть станцию.

Рано утром после обильного завтрака бойцы выстроились перед школой.

День обещал быть ясным, погожим. Мороз становился все сильнее. Снег сверкал и искрился под лучами солнца, и партизанам приходилось щуриться.

Вдоль железнодорожного полотна тянулась наполовину скованная льдом река. Слышался однообразный шум ее воды.

Вокруг станции высились огромные, покрытые снегом горы, грозные в своем недоступном величии. Тому, кто смотрел на них снизу, казалось, что он находится на дне гигантского кратера вулкана с неровными зазубренными краями, откуда виден лишь краешек неба и откуда вряд ли возможно выбраться.

На небольшом пятачке возле железнодорожной станции царило необычное оживление. Одни партизаны тащили ящики с боеприпасами, другие — длинные доски, из которых по приказу Вайнера надо было соорудить сани для двух захваченных у немцев орудий, третьи готовились к походу. И все-таки дело продвигалось мало. Особенно медленно шла погрузка трофеев и орудий.

Кое-где на возвышенностях вокруг станции были выставлены дозоры. Нескольких бойцов направили для установления связи с ближайшим батальоном партизан.

Никто, в том числе и Славиша Вайнер, не ожидал, что гитлеровцы пойдут из Хан-Пиесака прямо на Пьеновац через Брековину. Все были уверены, что они не решатся пойти незнакомым путем, тем более что идти пришлось бы по бездорожью, по глубокому снегу, который сильно затруднял продвижение.

Вайнер, еще раз переговорив с комиссаром Драганче, все же решил направить один дозор к Брековине, маленькой железнодорожной станции в четырех километрах от Пьеноваца. Дозор, состоявший из пятнадцати бойцов, обнаружил немцев уже на подходе к Пьеновацу. Четырнадцать партизан вступили в бой, отправив одного назад, на станцию, чтобы предупредить партизан об опасности.

— Немцы наступают со стороны Брековины! — задыхаясь от быстрого бега, сообщил он.

Раздалась команда отходить вдоль железнодорожного полотна. Иного пути не было: справа и слева поднимались неприступные горы, а сзади были немцы.

— Черт возьми! — в сердцах ругнулся Илич.

В эту минуту ударили пулеметы — немцы ворвались на станцию. В колонне партизан началось замешательство, послышались стоны раненых.

— Занять оборону! — скомандовал Вайнер.

— Не робей, ребята!.. Гранаты к бою! — закричал Милан Илич.

Но немецкие лыжники в белых маскировочных халатах уже залегли. Они открыли убийственный перекрестный огонь из автоматов и пулеметов.

Неожиданно на станцию по железнодорожному полотну на полном скаку влетела немецкая конница. Двое партизан открыли по ней огонь из ручного пулемета. Передние всадники были срезаны очередями, но врагов было слишком много...

Несколько партизан бросились к реке.

— С ума сошли! Куда вы?.. Стойте! — закричал что было силы Вайнер. Он вскочил на ноги, и тут пулеметная очередь прошила его грудь. Обливаясь кровью, он упал на снег.

Недалеко от него лежал тяжело раненный Драганче Павлович. Снег под ним окрасился в алый. цвет. Комиссар выпустил длинную очередь из автомата, еще раз нажал на спуск, но затвор сухо щелкнул — кончились патроны. Комиссар вытащил пистолет, последний раз окинул взглядом поле боя и, приставив дуло к груди, выстрелил...

Боем руководил Милан Илич. И вдруг его команда прервалась на полуслове — пуля попала ему в голову.

Шестьдесят три партизана пали в этот день в Пьеноваце, и среди них — два выдающихся человека, чьи имена были овеяны славой.

На другой день штаб бригады произвел реорганизацию батальона. Остатки первой и второй роты объединили в одну — первую шумадийскую. Командиром роты был назначен Никола Любичич, а комиссаром Павел Швабич.

Когда Верховный главнокомандующий узнал о том, что произошло в Белых Водах и Пьеноваце, он был потрясен до глубины души гибелью стольких партизан.

— Борьба не бывает без жертв, — сказал он, — но она требует и большой осмотрительности. Подобные трагедии не должны повториться.

Внимательно следя за ходом операции против партизанской бригады, генерал Бадер в то же время изо всех сил старался оговорить своего предшественника Франца Бёме, который, по его словам, как угорь увильнул от югославского кошмара. Безуспешные попытки Бадера расправиться с Первой пролетарской бригадой отрицательно повлияли на его военную карьеру, обещавшую быть блистательной...

Невыспавшийся и злой, генерал Пауль Бадер прилетел на «юнкерсе» в Сараево. В Белграде, когда самолет поднялся в воздух, падал мокрый снег. Здесь же, в Сараеве, на чистом небе светило яркое солнце. На аэродроме Бадера встретил генерал Гарольд Турнер, который прибыл сюда днем раньше, чтобы заранее подготовить для Бадера самую свежую информацию о ходе операции против Первой пролетарской бригады. Уже на аэродроме Турнер сообщил Бадеру, что партизанская бригада под ударами немецких частей в беспорядке отступает по направлению к Сараевскому Полю, где она и будет окончательно уничтожена. Между прочим он сообщил, что схваченный ими ранее партизан Алоиз Кочмур завербован и после основательной специальной подготовки направлен с разведывательным заданием в партизанскую бригаду, где с помощью установленного пароля свяжется с работающим в ней агентом и передаст ему приказ под любым предлогом выбраться из бригады и срочно прибыть в Сараево, чтобы сделать подробный доклад о бригаде, Верховном штабе, его намерениях и вообще обо всем, что заинтересует немецкое командование.

За обедом в отеле «Европа» Гарольд Турнер подробно рассказал Бадеру о ходе боевых действий против бригады за последние дни, упомянул он и о листовках, которые сбрасываются с самолетов над территорией, занятой партизанами. Внимательно выслушав его, Бадер вернулся к вопросу об Алоизе Кочмуре.

— Меня интересует, — сказал он, — может ли гестапо гарантировать, что этот бывший партизан будет действительно добросовестно работать на нас?

— Он отбывал каторгу в Сремска-Митровице, бежал оттуда. Потом попал к усташам, те передали его нам. Если бы партизаны узнали обо всем этом, они его сразу же расстреляли бы, так что в этом человеке можно не сомневаться, — ответил Турнер.

Генерал Бадер встал, пересек зал ресторана и остановился у окна.

По улице маршировала рота немецких солдат. Бадер услышал обрывки солдатской песни. Турнер подошел к нему в предложил пройтись и посмотреть город.

— К чему мне это? — воспротивился было Бадер.

Он не любил Турнера, считая, что этот туповатый служака не может самостоятельно мыслить и принимать решения, что он скор на обещания, но на деле нерасторопен и к тому же склонен к наушничеству.

— Надо же хоть немного развеяться, да и город интересный, — проговорил Турнер.

Они вышли из ресторана. Их сопровождал штурмбанфюрер СС Генрихс, работавший в гестапо. Он руководил операцией по вербовке и засылке Кочмура. Это был энергичный и опытный работник, быстро продвигавшийся по служебной лестнице благодаря своим незаурядным способностям...

Улицы были пустынны.

Генерал Бадер с любопытством присматривался к редким прохожим, что-то тихо бормоча себе под нос. Генерал Турнер и штурмбанфюрер СС Генрихс безуспешно пытались завести с ним разговор. Бадер как бы не замечал их и быстро шел вперед.

Так они дошли до одного из самых старых и живописных районов Сараева. Бадер бросил беглый взгляд на величественные мечети и минареты и, обернувшись к штурмбанфюреру СС Генрихсу, спросил:

— Где я буду ночевать?

— В отеле, господин генерал. Номер для вас уже приготовлен, — ответил тот.

— В таком случае я, пожалуй, пойду к себе. Завтра будет много работы, — сказал Бадер, взглянув на свои ручные часы.

Гарольд Турнер согласно кивнул, и они свернули на улицу, которая вела к отелю «Европа».

Начало смеркаться. Под ногами похрустывал недавно выпавший снег.