С другой стороны стола, напротив Майера, сидел печально известный начальник Земунского гарнизона Ганс Майснер, который рассчитывал, что, сделав старостой Земуна усташского подпоручика Мартина Вольфа, бывшего уголовника и эмигранта, он обеспечит в Земуне покой и порядок. Майснер собственноручно убивал заложников из числа мирных жителей, говоря при этом, что мстит за сына, погибшего на Восточном фронте.

В конце стола, задумчиво глядя на деревянную люстру, сидел спиной к окну генерал Рудольф Литерс, только что вернувшийся с Восточного фронта. Кейтель послал его в Сербию для координирования действий с усташами и четниками, а также и с другими организациями такого рода. Литерс, как и большинство генералов вермахта, был убежден в неограниченной мощи третьего рейха и часто заявлял, что для немецкого солдата не существует никаких преград.

Выдержав небольшую паузу, Литерс, чтобы привлечь к себе внимание, заметил:

— Сразу же после этого совещания необходимо организовать встречу с итальянскими генералами Роата, Уго Кавальеро и Пирцио Биролли...

— Такая встреча уже назначена. Нужно только выбрать представителей с нашей стороны, — прервал его Бадер.

— Я думаю, это будете вы, господин генерал, и генералы Кунце и Хорстенау. Необходимо учитывать тот факт, что генерал Роата тонкий и ловкий политик, — добавил Литерс, бросив взгляд на Хорстенау, который одобрительно кивнул.

— Переговоры с генералом Витторио Амброзио, как мне кажется и как показывают записи господина генерал-фельдмаршала Листа, ни к чему не привели, — заявил Бадер.

— Зато у нас есть такой испытанный союзник, как генерал Уго Кавальеро! — возразил Литерс.

— Согласен. Этот действует с нами заодно сверх всяких ожиданий, — подтвердил Бадер.

— Может быть, следует шире использовать местные силы? — проговорил Турнер.

— Вы имеете в виду коллаборационистов? Обязательно, господин генерал! — подхватил Литерс. — Их, конечно, надо подтолкнуть к братоубийственной войне... Бензлер и генерал Турнер могли бы поделиться своим опытом в этом отношении.

— С удовольствием! — откликнулся Бензлер.

— Мы с первых дней занимаемся этим вопросом, — подтвердил Турнер.

Генерал Литерс между тем продолжал:

— Генерал Бадер совершенно верно заметил, что восстание в Югославии лишь на первый взгляд напоминает большое ветвистое дерево, которое может устоять перед любыми бурями. На самом же деле его ствол подтачивает множество червей: это Рудник в Словении... Недич, Лётич и Михайлович в Сербии... Павелич, Кватерник, Артукович в Хорватии... Все они, господа, исполнены зависти, карьеризма и ненависти друг к другу... Войска вермахта, разумеется, и без них в состоянии в кратчайшие сроки покончить с этой Первой бригадой и с остальными отрядами. Да только черви нам не помешают — пусть множатся, — заключил Литерс.

— Все эти люди, которых вы назвали, работают под нашим или итальянским руководством и контролем, — снова заговорил Турнер.

Генерал Литерс был твердо убежден, что ему предстоит сыграть выдающуюся роль в усмирении непокорной Югославии. Именно этим объяснялось его ревнивое и все более критическое отношение к генералу Бадеру, особенно усилившееся теперь, после его доклада.

— И все же положение не следует недооценивать, — заметил генерал Хорстенау.

— Вы, вероятно, обратили внимание на то, что это было отмечено и в моем выступлении, — взглянув на него, сказал Бадер.

— Я считаю, что окончательно разделаться с югославскими коммунистами и партизанами мы можем только в том случае, если полностью их уничтожим, — произнес Литерс. — Должен признаться, что, если бы мне была оказана честь командовать всеми нашими войсками здесь, в Югославии, я бы многое изменил в порядке, установленном вами и вашими предшественниками...

— А вы, господин генерал, хотели бы, чтобы вам оказали подобное доверие? — спросил подполковник Майер.

— Не знаю... — несколько растерявшись, ответил Литерс. — Во всяком случае, я не хотел никого оскорбить.

— Пока что я командую здесь войсками, — вмешался генерал Бадер, — и вся ответственность за проведение политики фюрера лежит на мне. Если же говорить о моих предшественниках, то они, я считаю, добросовестно старались содействовать укреплению третьего рейха!

Литерс с трудом сдержался, чтобы не вспылить.

— Пассивность и командование из кабинета непростительны! — резко бросил он. — Леность — вот самая опасная болезнь наших офицеров!..

Рядом с Литерсом на противоположном от Бадера конце стола сидел командующий войсками Белградского гарнизона фон Кайзерберг, человек с большими, глубоко сидящими глазами, с лицом, покрытым мелкими шрамами, словно изрезанным ножом, — это были следы дорожной катастрофы, в которую он попал еще в тридцать девятом году, сразу после получения чина майора. Он долго лечился, но и по сей день травма все еще давала о себе знать — он редко мог завершить начатую фразу... Поэтому многие думали, что у него не все ладно с головой... Однако, ко всеобщему удивлению, он оказался одним из немногих, кто сумел удержаться на своем посту, несмотря ни на что...

В Белграде мало кто из немцев отваживался выходить на улицу после наступления темноты, и Кайзерберг перевел свой штаб на Авалу, в тот самый отель, где они сейчас собрались, и поставил усиленную охрану, надеясь, что обезопасил себя от неприятностей. Сторонник самых жестких мер, он считал, что в Сербии эти меры осуществлены пока лишь наполовину, и при каждой новой смене военного наместника в Югославии упрекал предыдущего за чрезмерную мягкость по отношению к населению. При неофициальных встречах с Бёме, а позднее и с Бадером, относившимся к нему довольно пренебрежительно, он непрестанно повторял, что легче предотвратить пожар, чем потом его гасить...

— У меня создалось впечатление, что вы недолюбливаете господина Кайзерберга, — вдруг заявил Бадеру Литерс.

На лице Бадера тотчас же появилось презрительное выражение. С трудом преодолев охватившее его чувство неприязни, он все же ответил:

— Он здесь как на острове... Стережет только свой отель,..

— Верно, верно! — улыбаясь, подхватил Кайзерберг. — На моем острове войны нет!

Все рассмеялись.

Сознавая, сколь влиятельны Литерс и Бадер, эти хитрые и недоверчивые люди, остальные генералы и офицеры, обремененные ложными представлениями о человеческих достоинствах, а также отупляющей железной прусской дисциплиной, страхом быть обманутыми и тайно обвиненными в чем-то, пока Бадер делал сообщение, что-то записывали в свои блокноты и ждали подходящего момента, чтобы высказать «мудрые» мысли и оценки относительно какой-то партизанской бригады.

Закончив сообщение, генерал Бадер внимательно оглядел участников совещания и, привычно тряхнув головой, сказал:

— Предлагаю сделать небольшой перерыв...

— Я тоже думаю, что для этого уже пришло время, — поддержал его Литерс.

— Сожалею, что начало оказалось столь продолжительным, — добавил Бадер.

Все поднялись и направились к буфетной стойке.

Боевой путь бригады начался в Рудо. С боями прошла она по захваченной фашистами Сербии, и на освобожденной территории сразу же развертывалась активная политическая работа... Первый бой, победа и первые жертвы... Их бригада никогда не забудет...

День медленно угасал. Берега зеленовато-голубого Лима окутал туман. Рудо погрузился во мрак и замер. От вчерашней оживленности и следа не осталось. С уходом бригады исчезло и окрыляющее ощущение свободы. В городке воцарилась сонная тишина.

Мокрый снег сменился мелким холодным дождем, и тропа, по которой уходила бригада, быстро раскисла. Бойцы уже долго шли без остановки, в сапогах у каждого хлюпала вода.

Около полуночи из головы колонны передали приказ: сделать короткий привал.

Гаврош, которого не оставляли мысли об отце, брате и Хайке, опустился на поваленный дуб рядом с Лекой и Шилей. Лека снял свой летный шлем и вытер потный лоб.