- Брат мой Ярослав, - говорил Мстислав, - мы не только по крови едины, мы Русью повязаны. И коли не станем сообща боронить её, потомки наши, ежли не проклянут, то укорят - в усобице-де власти алкая, отдали князья землю Русскую на поток поганым…

Обнял его Ярослав, промолвил:

- Забудем распри, Мстислав, и обид не помянем. Пусть нас судит память отца и люд русский…

Утро раннее, и за слюдяным оконцем темень. В опочивальне горели свечи и сладко пахло топлёным воском. Мстислав, давно одевшись, сидел у стола, обхватив ладонями голову. Мысли у него блуждали, но к одному сводились: не промедлить бы.

Бесшумно вошла Добронрава, положила руки на плечи:

- Собираешься?

Мстислав повернулся, поднял глаза:

- Надо, Добронравушка, трудно будет Киеву без Чернигова, ох как нелегко.

Добронрава ласково провела по его вискам:

- Седина, княже, посеребрила тебя, и нет у тя покоя. Возьми меня с собой, как, помнишь, брал, на хазар идучи?

Мстислав встал, обнял жену:

- То когда было, по тем годам и мерка.

- А уж и нет, я ещё смогу меч держать. Чать, не запамятовал, кто учителем моим был? Старый воин, Путята!

- Коль настаиваешь, Добронравушка, беру. Пусть знают, у черниговского князя и жена под стать ему…

Боярин Герасим приехал к Полянским старшинам. Послал его князь Ярослав предупредить полян об опасности, какую надо ожидать. Для полян набеги печенегов были особенно разорительны. Их земли первые на пути кочевников. Отсюда орда уводила полон, из Полянских сел увозили всё, что вмещали печенежские сумы…

Уходили печенеги, и снова отстраивался край полян.

и Тревожное известие понеслось по Полянской земле, снимался люд с обжитых мест, угоняли скот. Скрипели колеса гружёных телег. В отдалённых лесах искали поляне спасения от печенегов…

Переяславль в трёх вёрстах от излучины Днепра. Берега здесь поросли кустарником, леса всё больше сосновые, и в весеннюю пору соловьи поют заливисто… Но Василько с дружиной приехал в Переяславль ближе к осени и не о соловьином пении думал, Русь печенегов ждала.

День и ночь бдительная сторожа следила за правым берегом, не запылит ли орда, не поскачут ли печенеги силой несметной на Киев.

Не единожды выезжал Василько к Днепру. В зарослях скрыты ладьи и плоты. Совсем мало времени потребуется, чтобы переправиться на тот берег.

Иногда у Василька закрадывалось сомнение, а пойдут ли печенеги осенью? Может, весной ждать их?

Но из южных засек вести не обнадёживающие. Там часто стали замечать печенежские разъезды. Малыми и большими отрядами они проезжали берегом Днепра, в некоторых местах останавливались и даже посылали всадников на тот берег. Становилось ясно, печенеги ищут брод. Поскольку старые им известны, а они выискивают новые, Василько решил, что степняки будут переправляться в нескольких местах. И от этой догадки ему стало не по себе: надо ждать большую силу.

В Киев и Чернигов немедля поскакали гонцы.

Многолюдно в Киеве, и хотя ещё с Подола не перебрался люд под защиту крепостных стен, из пригородных поселений уже потянулся народ.

Князь Ярослав собрал бояр, наказывал:

- Коли ворота открыли, так уж теперь ваша забота, люд принимая, следить, дабы запасы хлебные и иные везли с собой. Чем такую уйму кормить?

Бояре на лавках сидят, головами согласно покачивают.

- Владыка Вассиан, - обратился Ярослав к епископу Киевскому, - в достатке ли хлеба в твоих житницах?

Бледный, с тёмными разводами под глазами черноволосый грек Вассиан ответил чуть охрипшим голосом:

- Нет, князь, на житницы церковные надежды не держи. На них своя братия, монастырская. При нужде чуть поделимся, но не сытно.

- Слышали, бояре? Ждём печенегов, а как обороняться и жить, не думаете.

Отпустив бояр, позвал Прова. Тот вошёл, заняв собой всю дверь. Ярослав посмотрел на него с удовлетворением, экий богатырь! Сказал:

- Проследи, Пров, чтоб уличанские старосты, всяк в своём месте, чаны выставили с водой и варом да народ при необходимости на стены послали…

Ближе к обеду Ярослав сам обошёл город и остался доволен. Не застанут печенеги Киев врасплох, и осаду выдержат, и отпор дадут, тем паче Мстислав поддержит.

От причала снимались с якорей корабли и, подняв паруса, плыли вверх по Днепру, куда не достанут печенеги. Кузнечных дел умельцы укрепляли ворота, осматривали навесы, ставили дополнительные.

В последний раз ждали такого набега лета три назад, но они явились малой ордой и их без труда отбили, даже к городу не допустили.

Проехали по булыжной мостовой телеги с брёвнами, на случай если стены придётся заделывать. «Давно пора каменными Киев огородить, - подумал князь, - тогда ни таран, ни пожар не страшен. С будущего лета начнём камень возить».

Шёл Ярослав неторопко, оттого хромота скрадывалась. Лёгкое синее корзно с серебряной застёжкой на правом плече распахнулось, и под ним отливала синевой свевская броня, подарок отца Ирины, короля свевов Олафа.

На голове у князя опушённая мехом круглая шапочка, а ноги в мягких, красного сафьяна сапожках ступают легко.

Ярослав вспомнил, вчера приезжал тиун из ближнего, подгородного села Берестова, любимого отцом Владимиром, привёз мясо, солонину и хлеб. Князь велел ему уводить народ в лес, чтоб печенеги не достали. Вернулся а боярин Герасим, поляне уже ушли в леса.

Неожиданно поднял глаза, и взору предстал Софийский собор. Как и прежде, трудились мастера на кладке, суетился Петруня, и на душе у Ярослава стало легко. Трудности и предстоящие опасности временные, а жизнь вечная, коли люди создают этакую красоту.

Подозвал Петруню:

- Скажи, городенец, помнишь ли ты стены Царьграда? Осилим ли мы возвести такие? Достанет ли умения?

- Ужли сомневаешься, князь? - удивился Петруня. - Только вели!

- И мастеров хватит?

- Их, князь, по Русской земле множество сыщется. Огородится Киев камнем, другие города за ним потянутся.

- И то так, - сказал Ярослав, отходя от Петруни.

У воеводы переяславского дом просторный, на подклети, у самых городских ворот, что выводят на черниговскую дорогу. Утром выйдет Василько на крыльцо, видит, кто в Переяславль въехал, кто выехал. И сторожа городская вся на виду.

Город берегут триста гридней да сотни две кметей переяславских. Не такая уж великая сила, но при случае отсидеться можно.

Но у Василька иная цель, и он её до поры скрывает от сотников.

К крепости жмётся посад. В нем живут ремесленнику и пахари, благо земли вдоволь, были бы руки. А из ремесленников искусны резчики. Не оттого ли, что ни дом либо изба, глаз не оторвёшь, все в деревянных кружевах.

Вот и у воеводы окна резьбой тонкой обналичены, крыльцо в балясинах точёных, а тесовую крышу деревянные кони венчают.

Поражался Василько трудолюбию русского человека, и трёх месяцев не минуло, как снова встал Переяславль. Ещё стружку и щепки не убрали, а город людом обжился. И что ни день, новые прибывают. А ведь знают, не спокойная жизнь в Переяславле. Видать, такой уж русский человек, что не ищет он покоя.

В самом начале сентября, когда прошли на Руси крестные ходы, Василько пробудился от гомона у ворот. Выскочил на крыльцо, гридни теснятся, факелы чадят, и голоса:

- Гонец с заставы!

Тут и сам гонец к крыльцу протиснулся;

- Печенеги переправу начали!

- С нами Бог и крестная сила, - Василько перекрестился и велел нарядить гонцов - одного к князю Мстиславу, другого к князю Ярославу.

- Теперь пора, - сказал Мстислав, получив известие из Переяславля.

Задерживала погода, дул низовой ветер, и, едва через неделю он повернул сверху, на расшивы и насады[139] начали погрузку пешие черниговцы, а берегом стала готовиться в поход конная дружина князя Мстислава.

Один за другим отчаливали от пристани корабли и, приняв в паруса попутный ветер, пошли по Десне, провожаемые черниговским людом.