- Вишь, как дитя-то ей жалко. - Мстислав беззвучно рассмеялся, подморгнул Добронраве. - Свой бок подставила, а его защитила. - И, сняв стрелу с лука, сунул в колчан.

Верхом на коне подъехал тысяцкий Роман, спросил удивлённо:

- Почто не стрелял?

- Не успел, - хитро прищурился Мстислав. - Да не беда. Кличьте людей, время-то полдничать.

Отроки, стреножив коней, развернули на привядшей .траве тканый восточный ковёр, принялись доставать из сум еду. Командовал отроками Димитрий. Оглаживая бороду, он покрикивал:

- Братину[119] посерёд ставьте, да хлеб допрежь резать не надобно, заветрится.

Разглядев стоявшего без дела отрока, накинулся:

- Рот-то чего открыл! Жги костёр, мясо-то не на твоём рыле печь!

Засуетились, забегали отроки, задымил костёр, разгорелся весёлым пламенем. Отроки притащили кабанью тушу, принялись рубить на куски, нанизывать на железные прутья. Мстислав подозвал Василька:

- Скачи в Тмутаракань, скажи воеводе Яну, что мы завтра к вечеру воротимся.

Василько отправился седлать коня. Димитрий окликнул его:

- В град прибудешь, непременно боярыню повидай, пусть баню велит истопить к прибытию. А то жди, пока девки зад поднимут.

Боярыня Евпраксия уснула с вечера. Разметалась на пышной перине, исподняя сорочка задралась, оголив белое тело.

В низкой опочивальне жарко, благовонно пахнет сухими травами и заморскими сурьмяными мазями. Спит Евпраксия и сон видит сладкий. Не муж Димитрий склонился над ней и бородой трясёт, а целует её огонь-молодец, к груди прижимает.

Пробудилась Евпраксия, вся в поту, кровь жилы того и гляди разорвёт. При свете ночника разглядела ключницу, верную дворовую. Та склонилась, воркует:

Очнись, матушка, гонец от боярина Димитрия внизу дожидается.

Евпраксия всполошилась, села, свесив босые ноги. Только спросила хрипло, без стыда:

- Пригож ли тот гонец?

Разгадав мысли боярыни, ключница ответила:

- Гридин князя, Василько. Поди, упомнишь его, матушка боярыня. И лицом-то он добр, и на язык воздержан. - И тут же шепнула доверительно: - Введу-ка я те, погляди.

Евпраксия кивнула согласно да так, не одеваясь, и принялась поджидать гонца…

Чудно сделана церквушка в Тмутаракани. Искусные умельцы с русских северных земель срубили её из брёвен без гвоздей. Шатровую колокольню, окна и двери замысловатой резьбой украсили. Хоть и мал храм Божий, а дивен. Петруня который год живёт в Тмутаракани, а не налюбуется. Как случится пройти мимо, непременно остановится, а то и вокруг обойдёт, посмотрит, головой покачает, промолвит сам себе:

- Велик тот мастер, кто этаким рукомеслом овладел.

Случалось, когда тиун Димитрий к делу Петруню не приставит, уходил он к морю, садился на валун и щепкой рисовал на песке города разные, какие хоть и не видел, но мысленно представлял, либо воинов в облачении.

Возмужал Петруня, усы начали пробиваться, и подбородок жёстким пухом порос. Да и пора: шестнадцатую весну проводил. Встретил его как-то старый Путята, развёл руками:

- Эхма! Увидел бы тя, хлопец, дед Чудин, не узнал… Да только жив ли он? Сколько лет прошло, как расстались, а будто вчера было. - И вздохнул.

Выдался раз у Петруни день свободный, Димитрий в Корчев уплыл. Надел рубаху новую и порты, натянул сапоги, подарок деда Путяты, и, стараясь не попасться на глаза боярыне Евпраксии, иначе сыщет работу, вышел со двора. Пропетляв по узким улицам, поравнялся с церковью. Сколько стоял, разглядывал, не заметил. Очнулся от голоса за спиной:

- Зрю я, неспроста любованье твоё.

Петруня обернулся и ахнул. Князь Мстислав! Ну как скажет: «Почто бродишь праздно?»

Но Мстислав этого не спросил. Он глядел на церковь и продолжал:

- Многие лета будут стоять творения, подобные этим, людей поражать. Но коли каменных дел умелец сотворит так же, хвала ему вдвойне.

Потом перевёл глаза на Петруню:

- Помню, говорили мне, что обучал тя, отрок, зодчий- грек своему ремеслу. А не пора ли и те своё старание приложить и каменный храм вот здесь рядом воздвигнуть[120]?

Взгляд у князя проницательный, так и лезет в душу Петруне, будто заветное его читает. Забилось у него сердце от радости, сказать хотел, что давно мыслит о том, но Мстислав поднял руку, проговорил:

- С ответом не торопись, отрок, одумай всё и, как решишь, приходи.

Не двигаясь, смотрел Петруня вслед князю. Будто птица какая вещая пролетела над ним, не мог опомниться. Наконец пришёл в себя, почесал затылок и заторопился к морю.

На берегу пустынно. Вдалеке, подняв паруса, плыла ладья. С криком пролетели чайки. Касаясь воды, носились проворные ласточки.

Отыскав место, где море намыло мелкий песок, Петруня присел и долго выводил на нём стены с окнами овальными, какие запомнились ему в храме Святой Софии в Константинополе, купола шишаковые. Потом стер всё, начал сызнова. И теперь уже это была его церковь.

Подхватился Петруня, домой заспешил. Достал бог весть когда припрятанный от боярина Димитрия чистый лист, раздобыл чернил и допоздна чертил: какой фундамент надлежит иметь, чтоб храм выдержал, и какие стены высотой и толщиной будут, да где шатрами, а где шишаками купола ставить потребно.

Ко всему в левом углу нарисовал Петруня всю церковь, какой она виделась ему. И может, сам того не заметил, что был тот собор похож отчасти на византийский, отчасти на тмутараканскую рубленую церковь. Перенял Петруня всё лучшее от зодчих тех лет, к своему уменью приложил. Рисовал и не думал, что скажут с нём люди через многие века.

Князь Мстислав обновил меньшую дружину. Отроки из касогов стяг целовали, на мече клялись блюсти дружинникову честь.

Воеводе Яну есть забота - молодых гридней ратному делу обучать. Ясный ли день, дождит, уводил он меньшую дружину в степь за озеро, и там в пешем и конном бою отроки тешились меж собой.

Не слезая с седла Усмошвец следил за гриднями. Смуглые, худощавые касоги ловко орудовали копьём и мечом, искусно били из лука. Изредка ненадолго появлялся тысяцкий Роман, довольно хмыкал:

- Вишь ты, и нашим русичам не уступят.

Иногда промолчит, постоит рядом с Яном, разгладит седые усы. Усмошвецу тоже нет охоты говорить. Тоскливо и невесело ему. Не прошло то незаметно мимо Мстислава, зазвал он как-то к себе Яна, спросил, глядя в глаза:

- Почто задумчив стал, воевода, редким гостем на пирах бываешь? Либо житьём недоволен, либо мной обижен? А может, кто из бояр на тя облыжье возвёл, так ты скажи о том.

Не отвёл Усмошвец взгляда, сказал твердо:

- Тобой я, князь, не обижен и житьём своим доволен. А боярского облыжья, коли б было, не потерпел.

Мстислав улыбнулся.

- Седеешь, воевода, а всё нет у тя семьи. Женись, давно пора. Есть желанье, сыщем дочь доброго боярина,- именитого.

- Дозволь, князь, неженатым быть, - ответил Ян.

- Твоя печаль, - развёл руками Мстислав, ни с чем отпустив Яна.

Не мог сказать правду князю воевода Усмошвец. Думал ли он, что в его годы, когда за сорок лет перетянуло, шагнёт ему в душу княгиня Добронрава. Когда и как то случилось, не упомнит. Знает одно: из Хазарии воротились, и с тех пор стоит она у него перед глазами. В военных играх искал себе Усмошвец покоя, но трудно прятаться от своей любви.

Повелел князь Мстислав церковь из камня возводить. Княжий пристав из бояр хоть и худосочный, но въедливый, обошёл слободу, принялся за выселки. Всем, за кем долг князю, уроки от него получили - камень рубить и тесать. Добрался пристав и до Андреяша. Не запамятовал, что за ним ещё от княжьего суда полгривны числится. Андреяш и сам не рад тому, да где те полгривны возьмёшь? Не забрал бы у него за долги купец Давид сеть и ладью, глядишь, по путине рыбы бы изловил, продал, а нынче… Ко всему и недели не прошло, жена померла, оставив ему мальчонку-грудняка. Кормить нечем, Андреяш хлеба ржаного нажуёт, завяжет в тряпочку, сунет мальцу в рот, чтоб не орал, и бежит соседу помочь чем-либо. Глядишь, дадут какой еды.