- А бояр и дружину тоже не обижай. Так у кого же возьмёшь, коли не у смерда?

- Ужли мало имеет Киев от гостей иноземных? Да и от ремесленного люда. Я ль не беру у смерда? Речь о мере!

Ярослав промолчал, и братья разошлись по шатрам.

В старом королевском замке, что в Гнезно, переполох. Русь идёт. Она перевалила рубеж, какой покойный король! Болеслав указал, а он червенские города за королевством числил.

Король Мечислав встревожен. Тщедушный и хилый, от отца Болеслава ничего не взял, ни обличья, ни храбростью, он метался по замку, бранился. Мечислав разослал гонцов по всей Польше, созывал рыцарей в Гнезно, но шляхта не торопилась.

Король просил архиепископа усовестить рыцарей, требовал поспешать, но шляхтичи съезжались неохотно. Мечислав нервничал:

- Вельможные паны ждут, когда их петух в зад клюнет.

Визгливый голос короля разносился по замку. Шляхтичи посмеивались:

- Матка бозка, не круль, подсвинок.

- И как его круль зачинал? Але пузо ему мешало?

Шляхтичей не слишком страшили русские полки. Разве не королевское войско прошло от моря и до моря и не оно ли поило коней в Днепре? А потому рыцари не спешили. Успеется. У шляхтичей свои заботы, холопы по воеводствам взбунтовались, и рыцари, какие уже приехали в Гнезно, не о русской рати говорили, а как холопов усмирить.

Шумные, задиристые паны собирались группами, грозились поучить холопов и русских князей. Вельможный пан Лещинский, перепившись сливовицы, бродил по замку, щёлкал бичом:

- Панове, этим батогом я хлестал холопов, теперь буду поучать Ярослава и Мстислава.

Хохотали шляхтичи, улыбался король, жеманничали красавицы из королевской свиты; ах, какой весёлый и храбрый пан Лещинский…

Медленно съезжались рыцари, и Мечислав бранился:

- Русские дружины уже топчут землю королевства, а гридни скоро встанут на постой в наших замках, но паны вельможные забыли о шляхетском гоноре[144]. Раньше с крулем Болеславом копыта наших коней стучали по мостовым Киева, а сегодня рыцари готовы открыть ворота Кракова и Варшавы русским князьям.

- Так то при Болеславе! - выкрикнул один из шляхтичей.

Мечислав посмотрел на него с презрением.

- Ясновельможный круль, - зашумели паны, - воевода перемышльский, рыцарь из рыцарей, и он уже выступил на русичей. Воевода погонит их, как стадо на бойню!

Но Мечислав не успокаивался, ему ли не знать, какое воинство у воеводы перемышльского, и он сызнова рассылал гонцов по всему королевству, бранился при свите:

- Пся крев, сто чертей им в зубы, прилипли гузнами к лавкам!

В переходах король столкнулся с Марысей. Уехав из Турова, она так и прижилась в Гнезно. Спросил раздражённо:

- У вельможной пани нет забот? - Мечислав сестру не любил.

- Ясновельможный круль забыл, я не пани, я княгиня.

Король вспылил:

- Вельможная княгиня, лишённая деверями княжества?

- Ясновельможный круль, может, вспомнит, что у нас одна кровь, кровь круля Болеслава Храброго.

- Что вы хотите этим сказать?

- Я напоминаю вам, ясновельможный круль, что ваш и мой отец в таких случаях встречали врага в седле, и рыцари не скрывались от него, как трусливые мыши.

- О, Езус Мария! - воскликнул король. - Если бы вы, ясновельможная княгиня, не были моей сестрой, я бы приказал бросить вас в тюрьму.

- Если бы, ясновельможный круль, я была мужчиной, то обнажила бы саблю против врага, какой уже вступил в ваше королевство. Вы же предпочитаете оскорблять свою сестру.

И гордо прошла мимо.

Дружины дошли до Теребовля. Город прикрывал ворота между Западным и Южным Бугом. Не дожидаясь подхода русских полков, воевода теребовльский бежал в Гнезно.

От Теребовля дороги вели на Белз и Червень, на Перемышль и в Галичину.

В золототканом шатре киевского князя собрались на раду все военачальники. Ярослав сидел в торце стола, в походном креслице, обшитом красным аксамитом, и слушал Мстислава.

- Здесь земля дулебов, и вы, воеводы, видите, как им горько живётся под ляхами, - говорил черниговский князь. - Так молвите, куда повернём, где встретим королевское воинство?

Задумались воеводы. Заманчива дорога на Белз и Червень, ни переправ, ни больших сил королевского войска, а когда Мечислав подойдёт, к тому времени дружины русичей уже займут те города. Ко всему рядом Владимир-Волынский. К этому пути и склонялись воеводы. Ярослав с ними согласился. Но Мстислав предложил иной план.

- Я мыслю, - сказал он, - киевляне и новгородцы с обозом на Белз и Червень двинутся, а черниговцы на Перемышль и Сандомир направятся. А как король из Гнезно выступит, мы его двумя руками и схватим.

Черниговцы пойдут бея обоза, налегке, с поводными лошадьми. Когда киевляне и новгородцы возьмут Червень, они оставят в нем обоз и налегке двинутся к Сандомиру. Там мы и единимся и, ежели к тому времени король не запросит пощады, достанем и в Гнезно.

Киевский воевода Будый засомневался:

- А коль мы замешкаемся и Мечислав всей силой на тя, князь, навалится, не выстоять черниговцам.

Мстислав ответил:

- Мыслю, как король своё рыцарство собирает, мы успеем единиться. Ну, а коли случится задержка, черниговцы первый удар на себя примут. Ты же, воевода Будый, поспешай.

- Быть по-твоему, Мстислав, - поддержал брата Ярослав.

- Разумно, - согласились воеводы.

- Коли так, не станем время терять, - заявил Мстислав.

Добронрава сидела перед настольным зеркалом и костяным гребнем расчёсывала волосы. Зеркало - подарок Саввы. Он привёз его, когда приезжал в Чернигов. Савва купил зеркало в Царьграде, а туда оно попало от венецианских гостей. Савва подарил ей и это ожерелье. Княгиня трогает камни в золотой оправе, любуется изумрудом.

Вспомнила Савву, у неё потеплело на душе. Добрый товарищ Савва, добрый друг детства. Он любил её и, кажется, любит и сегодня.

Неожиданно перехватило дыхание, и сердце словно опрокинулось. Рука с гребнем задрожала. Добронрава закрыла глаза, долго сидела недвижимо. Постепенно дыхание наладилось, и сердце заработало ровно. Добронрава вернулась к прежним мыслям. Последнее письмо от Мстислава она получила, когда полки вступили в Червонную Русь. Княгиня прочитала письмо, не призывая в помощь духовника. Вернётся Мстислав, удивится, Добронрава не только грамоту одолела, но и цифирь познала. Она сама с тем гонцом и грамоту князю отписала, в ней уведомила, что нынешним летом гости из Упландии приплывали, а строители завершили каменные воротние башни. Боярыня Евпраксия князю кланяется, а боярин Димитрий в рвении даже дома гость редкий…

Письмо получилось длинным, но Добронрава тешила себя тем, что Мстислав сам разберётся, где в нем главное.

Вплыла Евпраксия, заплела княгине косу. И они направились в церковь. На паперти нищие стучали кружка Г юродивый тряс веригами, цепи позванивали, а юродивый выкрикивал что-то бессвязное. Раздала княгиня подаяние, встала у алтаря. Служб, правил епископ черниговский. Добронрава молилась истово, прося у Бога победы русскому воинству и скорого возвращения ратников.

По всей низине приднепровского правобережья вежи улуса орды хана Булана. Юрты и кибитки, костры и прокопчённые казаны на таганах, бродящие по становищу перепившиеся хмельного кумыса печенегу. Бесчисленные табуны и стада, отары овец, всё, чем торгуют печенеги с Русью и Херсонесом, ревело и ржало, радуя кочевников. Старый мурза Маджар, в сальном халате, сидел у своей юрты, поджав ноги в потягивая яз серебряной пиалы кумыс, сам с собой рассуждал вслух о превратности бытия. Успев выругать самую молодую жену, какая, по своему неразумению, подала ему недоваренное мясо, он вдруг вспомнил, как накануне музы и беки убеждали хана совершить набег на Русь, соблазняя хана тем, что Мстислав я Ярослав сейчас в Червонной Руси. Булан отмалчивался, но ханские советники так насели на него что он заколебался. Жадные глаза мурз и беков разгорались, когда они вели речи о несметных богатствах, какими печенеги набьют свои саквы в Кие-городе. Может, хан и не устоял бы, не остуди его старый Маджар. Он сказал: - Вы забыли о конязе Мстислябе, какой разорил наш улус на Дону. Тогда мы знали, куда нам откочевать, но где найдём мы теперь степь, какая укроет нас от гнева черниговского конязя? Замолкли ханские советники, только самые горячие ещё продолжал» ворчать, словно псы, обгладывающие кость… Маджар выпил ещё одну пиалу хмельного кумыса и, раскачиваясь, замурлыкал. Он пел о степи и сочных травах, где пасутся табуны, о дойных кобылицах, дающих печенегу кумыс, о кибитке, в какой кочует семья печенега, и его ловких жёнах, какие не подают печенегу сырое мясо… Маджар слышал, ханские советники попрекают его в трусости. Но эти мурзы в беки думают не головой, а тем местом, на котором сидят. Они привезут из Урусии золото и меха, урусских красавиц, подобных степным кобылицам, но они не успеют их объездить, как храбрый Мстисляб ворвётся в Приднепровье. Молодая лошадь-двухлетка, отбившись от табуна, носилась по стойбищу, играла. Она чем-то напомнила Маджару его старшую жену в молодости. - Хе, - сказал Маджар, - такой же стройной и горячей была Айгун. Теперь она еле передвигает ногами. И эта кобылица, если не попадёт под нож, в старости будет такой же, как Айгун.