Гридни разбили на пологом пригорке княжеский шатёр.

Один за Другим пришли Добрыня с Поповичем, тысяцкий Гюрята с одноглазым ярлом Якуном.

- Вестимо ли вам, воеводы, что князь Святополк нам на Киев путь закрыл? - откидывая со лба прядь волос, сказал Ярослав. - А с ним и орда Боняка числом в десять тысяч.

- Прослышали!

- Того не скроешь!

- Мои дозорные от людей проведали, что Боняк дорогой на Киев все села разорил, - проговорил воевода Александр.

- Ив том Святополкова окаянность, что степняков- грабителей на Русь навёл, - пробасил Добрыня.

- Каков совет ваш будет? - прервал разговоры Ярослав.

Воеводы задумались. Первым заговорил Гюрята:

- Нынче у Вышгорода не высадиться, Святополк не даст.

- Мой совет таков, - подал голос Попович, - высаживаться надобно у Любеча. Сюда же перевезти с правой стороны и мою дружину. Ежели пытаться где выше Вышгорода причалить, то не миновать беды. Ясное дело, за нами Святополковы дозоры следят. Не успеют гридни к бою изготовиться, как конная орда наскочит, порубит.

- Святополку веры нет, у него поступки татя, и дедова честь ему неведома, - перебил Александра Добрыня. - То дед Святослав врага заране упреждал: «Иду на вы!»

- А ты что молчишь, ярл Якун? - Ярослав поворотил голову к свеву. - Каков твой совет?

- Мои викинги будут биться, когда ты велишь и там, где твои полки станут, - ответил ярл и поклонился сидя.

- Ин быть по тому, как вы, воеводы, рассудили. Велите гридням высаживаться у Любеча. Пускай идёт к нам Святополк, а коли не придёт, то пойдём сами на него, и пусть тогда оружье спор наш решит, кому Киевом владеть.

И записал Кузьма:

«В лето 6524[102]. Приде Ярослав на Святополка, и сташа противу оба полы[103] Днепра, и не смеяху ни си онех, ни они сих начати, и стояша месяце трипротиву собе».

Ночью подул ветер, и тяжёлые тёмно-синие тучи низко поползли над Любечем. К утру начал срываться снег. Белые хлопья, гонимые ветром, покружив, опускались на промёрзлую землю, не таяли. Взбудораженный Днепр плескал в берега студёной водой, качал причаленные у пристани ладьи новгородцев.

Третий месяц стоит новгородская рать на левой стороне реки, а напротив - киевляне с печенегами, и ни Ярослав, ни Святополк не осмеливаются первыми перейти Днепр. Так и выжидают да задирают друг друга, обидными словами перекидываются.

Новгородцы народ мастеровой, землянки вырыли, бани топят, парятся, а дружина Ярослава в Любече по избам расселилась и в пустующих боярских хоромах. Здесь же жил Ярослав с воеводами и тысяцким да ярл Якун со своими викингами.

Ярослав пробудился рано, едва сереть начало. Опустив ноги, уселся на жёстком дощатом ложе, взял со стола толстую, в кожаном переплёте, рукописную книгу, полистал, потом, отложив, вышел во двор.

Снег уже прекратился. Местами ветер смел его в пушистые намёты, и он пятнами белел на чёрной земле. Наверху ветер назойливо стучал краем оторвавшейся доски.

Запахнув шубу и нахлобучив поглубже тёплую соболью шапку, Ярослав спустился с крыльца и, прихрамывая, направился к воротам вала. Ноги, обутые в катаные валенки, ступали мягко. Дорогой повстречал тысяцкого Гюряту, спросил:

- Что подхватился спозаранку?

- Не спится, князь, - и пошёл следом.

Ярослав промолчал. Да и говорить нечего. Ему и самому надоело отсиживаться в Любече, но и в Новгород ворочаться - значит признать Святополково старшинство.

Миновав вал и ров, они обходили землянки. Новгородские ратники жгли костры, готовили еду.

- Надобно первым на ту сторону переходить, - снова нарушил молчание Гюрята. - Новгородцы мне о том уши прогудели. Да и сам рассуди, сколь сидеть здесь будем? А без драки со Святополком нам, новгородцам, не резон. Не хотим быть киевскими данниками. Мы и тебя, князь, знаешь о том, поддержали, что ты нас от дани освободил ещё при жизни великого князя Владимира. Так что, князь, как хошь, а биться будем.

Они остановились у Днепра. На той стороне толпится люд. Узнав Ярослава, зашумели. Один из них, высокий, в шубе и шапке, выскочил наперёд, журавлём заходил по берегу, закричал:

- Эй, новгородцы, зачем пришли с сим хромцом, что князем Ярославом прозывается?

Тысяцкий тронул Ярослава, сказал удивлённо:

- Никак, сам Святополк? Соромно орёт, будто худой мужик.

Ярослав узнал брата. От злости в глазах потемнело. А тот продолжал выкрикивать:

- Вы, плотники, вот заставим вас хоромы рубить!

- Слушай, князь Ярослав, - проговорил Гюрята, - завтра переправимся против них; если кто не пойдёт с нами, сами убьём Святополка.

- Добро, тысяцкий, - решился Ярослав. - Завтра я с первыми поплыву. А теперь пойдём оповестим о том воевод, надобно людей готовить. Завтра быть бою жестокому.

Хмельное вино веселит Святополка. Засев с ближними боярами в избе, что срубили с холодами мастеровые, бражничает князь Святополк. Потешаются они над Ярославом, зубоскалят. Святополку жарко. Раздевшись до исподней рубахи, он размахивает пустой корчагой, выкрикивает:

- Я един князь на Руси! Кто сказал «Ярослав»? - Сросшиеся на переносице брови хмурятся, рука ловит за грудь боярина Путшу. - Это ты молвил?

Тот отшатывается, бормочет испуганно:

- Что ты, князь, чудится те!

В избе на время наступила тишина, но вот разом нарушилась. Святополк разжал пальцы. Путша вытер покрывшийся испариной лоб и тут же потянулся через стол за гусем. Не достал, влез рукавом в ендову с вином. Боярин Тальц склонил голову на дубовый стол, храпит.

День на исходе. Отрок воткнул в поставец восковую свечу, вздул огонь. С шумом отодвинув скамью, воевода Блуд засеменил к выходу. Святополк поднял на него тяжёлый взгляд, окликнул хрипло:

- Почто уходишь, воевода?

Тот повернулся;

- Я, князь, дозоры самолично навещу. - Воротившись к столу, взглянул трезвыми глазами в припухшее от перепоя лицо Святополка: - Ещё сдаётся мне, печенеги замышляют что-то. В обед проходил я мимо, оживленье у них, словно в дальнюю дорогу собираются.

Святополк насторожился, спросил:

- Чего же ране не сказывал?

- К чему прежде времени тревожить?

Закусив тонкие бескровные губы, Святополк потупился, о чём-то долго думал, потом проговорил:

- Коли так, воевода, то сходи погляди. Да не забудь Боняка к нам покликать. Он хоть и дикий степняк, а вино горазд пить.

Гридин внёс на руках ещё один бочоночек с мёдом, выбил чеку. Князь протянул отроку корчагу, бросил коротко:

- Лей!

Поманил пальцем Горясера. Тот подхватился, подбежал. Святополк уцепился за него, горячо зашептал в ухо:

- Почему ты, боярин, Ярослава не убил? Проберись в Любеч, подкарауль!

Горясер побледнел:

- Стража, стража-то у Ярослава… Боязно, князь, а как изловят?

- Не желаешь мою волю исполнить? - нахмурился Святополк. На скулах заиграли желваки. - Не хочешь? - переспросил с угрозой.

- Не седни, князь, дозволь завтра. Я поутру людей своих надёжных сыщу, - лепетал Горясер, а в мыслях таилось обнадёживающее, что Святополк забудет до утра.

С силой распахнулись двери, и в избу ввалился Блуд. Глаза у воеводы растерянные, шуба нараспашку. Уже с порога закричал:

- Князь Святополк, Боняк орду увёл!

Бояре повернулись к двери, умолкли. Первым опомнился Святополк, спросил недоверчиво:

- Плетёшь, воевода! - И подхватился.

- К чему мне выдумывать, - обиделся тот. - Я, чай, не малец-озорник.

- Так отчего не воротил их! - взвизгнул Святополк. - Зачем дал сняться со становища?

- Без меня то было. Когда я на место прибыл, последние печенеги за курганом скрылись.

- Скачи вдогон, воевода, не мешкай! Вороти Боняка, ему золото обещано. Почему же нарушил уговор?

Блуд попятился:

- Попытаюсь, князь, но не ведаю, сумею ль воротить Боняка.