Усмошвец удивился лесу так, как удивился бы, встретив степь в лесном краю. Он сошёл с коня, до ночи ходил меж старых, усыхающих деревьев, трогал рукой молодые деревца, колючие, пахнущие распаренной на солнце хвоей.
Наступили сумерки. Наломав еловых веток, Ян улёгся спать тут же. Ночью ему снился родной Вышгород, где провёл детство, лес вокруг и Днепр.
Наутро с передовым отрядом подъехал Мстислав. Вдвоём с Усмошвецем они осмотрели поле. Ян сказал:
- Тут и надобно ждать хазар. Место удобное, и полки успеют передохнуть и изготовиться.
- То так, воевода, дальше идти не след, - подтвердил Мстислав. - Здесь, в челе, тмутараканцы станут, а по крылам полки левой руки и правой. Большой же полк позади расположился и в бой при нужде ввяжется. Сам же с тмутараканцами стану. А тебе, воевода, на тот час быть с засадным полком, ударишь по ворогу, ежели на левом крыле неустойка будет. Печенеги же полку правой руки подсобят.
Ян кивнул согласно. Глаза его отыскали Добронраву. В кольчуге, волосы под шеломом спрятаны, она сидела на коне в окружении дружинников. Ян пожалел, что дал ей в тот день меч и броню. Разве думал он, что возьмёт её с собой Мстислав. Считал, оружье Добронраве для потехи надобно.
Дождавшись, когда Мстислав отъехал, Усмошвец подозвал старого десятника Путяту, сказал:
- Княгиню в бою поберегите. Верными людьми окружите.
Путята ответил спокойно:
- Ты уж на нас, воевода, надейся. Пока сами живы будем, с княгини волос не упадёт.
Полки подходили, располагались в порядке. Тысяцкий Роман, старший, над пешими тмутараканцами, собрав сотников, указал, где какой сотне в бою стоять надлежит, после чего разрешил сделать привал. Бажену с Саввой выпало в первом ряду биться. Савва за дорогу умаялся, лёг на траву. Ноги гудят, и в сон клонит. Сомкнул он глаза, и уже кажется, что людской гомон и лошадиное ржание не рядом, а откуда-то издалека доносятся, пока не исчезли совсем.
Темник Шарукань вёл орды хазар короткой дорогой на Белую Вежу. От Белой Вежи путь его проляжет на Тмутаракань. Тысячи наёмных воинов-арсий идут следом за темником Шаруканем, и он верит в победу.
«Мы вернём Саркел и Таматарху, - хвастливо сказал Шарукань, покидая Итиль. - Мы наденем на шею Мстиславу верёвку и спутаем ему ноги, как норовистому коню в табуне».
Темник ждёт встречи с русским князем. Ему нужна победа. Когда Шарукань возвратит для Хазарии Белую Вежу и Тмутаракань, он явится к Бусе и скажет: «Ты больше не каган, каган тот, за кем воины».
Жарко, и пот крупными каплями стекает со лба темника, грязными струйками расползается по обрюзгшим щекам. Шарукань сопит, и мысль его в будущем. Он разобьёт дружину Мстислава и станет каганом. Потом придёт время, когда Шарукань поведёт арсий на богатый Хорезм. Ныне шах Мемун сладко думает, что хазары его данники, и грозит силой гузам. Мудрецы же говорят; «О мальчике в колыбели нельзя судить, каким он станет мужчиной». Пусть же ожиревший шах Мемун мнит хазар до поры мальчиками.
Подскакал на взмыленном коне арсий, спешился, изогнулся в поклоне:
- Ороса изловили. Сказывает, тебя, темник, видеть желает.
Шарукань разглядел его в толпе арсий. Молодой русский гридин с густыми белыми волосами и кудрявой бородой смело рассматривал хазарского темника. По знаку Шаруканя он приблизился, вытянул вперёд связанные руки.
- Вели освободить. Не знал я, что у хазар обычай послов не уважать.
Шарукань вскинул брови, и арсий, уловив его желание размотал верёвку.
- Лазутчиком пробирался?
- Говорил же, послом князя Мстислава в войско хазарское ехал.
- О чём речь князь Мстислав держал с тобой?
- Князь Мстислав сказать велел, что дожидается он тя, темник, на пути меж Белой Вежей и Итилем.
- Доводилось ли тебе, орос, видеть такую тьму воинов? - Шарукань провёл рукой по катившейся мимо коннице. - Воротись к князю и поведай ему о том. Пусть страх зайцем дрожит в его груди. Пусть Мстислав готовится пасти наши табуны.
Гридин гордо вскинул голову, ответил насмешливо:
- К чему похваляться, едучи на рать. Не мешало бы те, темник, да твоим тысячникам проверить, крепки ли хвосты у коней ваших воинов, чтоб удержать их, когда повернут они вспять с поля брани.
Стоявшие поблизости арсии замерли.
Шарукань разобрал поводья, уже на ходу бросил:
- Ты не достоин жить, дерзкий орос.
Блеснула сабля, и гридин упал.
В полночь, опасаясь русской сторожи, пробирался к печенегам посланный Шаруканем тысячник. Три верных арсия шли за ним по пятам. Тысячник то и дело останавливался, прислушивался. Заметив опасность, падал на землю, и арсии тоже ложились бесшумно, пережидали.
Услышав печенежскую речь, тысячник пошёл смело. Неподалёку у горящих костров сидели и спали печенеги. На хазар никто не обратил внимания. Тысячник окликнул дозорного. Тот отозвался. Тысячник сказал по-печенежски:
- Я посланный темником Шаруканем к хану Боняку. Дозорный схватился за меч, кликнул товарищей, и с десяток печенегов окружили хазар. Подошёл печенежский сотник, старший ханской стражи.
- Проведи меня к хану Боняку, - сказал тысячник. Печенежский сотник подумал, потом сделал знак, и печенеги расступились, дали дорогу. Сотник подвёл тысячника к шатру, шепнул о чём-то караульным у входа, отогнул полог.
Вскоре тысячника допустили к хану. Боняк сидел на кошме, обложившись подушками. Его глаза-щёлки при свете горящего в жиру фитиля с любопытством разглядывали хазарского тысячника.
Отвесив глубокий поклон, тот промолвил:
- Темник Шарукань послал меня к тебе, хану над всеми печенегами, с подарком.
Он повернулся к входу, крикнул, и арсий внёс корзину из бараньей кожи. Поставив её у ног хана, он тотчас вышел. Боняк протянул руку, откинул крышку. Тускло блеснуло золото. Закрыв корзину, Боняк проговорил хрипло:
- На рассвете я уведу печенегов. О том скажи темнику Шаруканю.
Ещё и солнце не взошло, а всё уже знали: Боняк предал, ушёл тайно.
Нахмурившись, Мстислав проходил через пустынное поле. Дотлевали костры, валялся свежий конский помет, «Недавно снялись», - подумал Мстислав.
Следом за ним шли воевода Ян и боярин Роман. Роман говорил запальчиво:
- Надобно снять большой полк и засадный, послать вдогон, наказать достойно.
Мстислав промолчал, ответил воевода:
- Того делать нельзя. Хазары совсем рядом. И печенегов не догоним, и Шарукань нас по частям разобьёт.
«Верно говорит Ян», - подумал Мстислав, а вслух сказал:
- И без печенегов биться будем.
…Русь исполчилась, встала стеной. Напротив, через узкое поле, хазары изготовились, кто первый начнёт. Зажал Савва копье рукой, другой щит выпятил. Смотрит вперёд, боязно: никогда в бою не был. Оглянулся - свои, знакомые лица. Замерли в молчаливом выжидании. Рядом с Саввой, плечом к плечу, Бажен руку на топорище держит. А дальше в окружении молодшей дружины Мстислав. Под князем конь белый, голову вскидывает, прядёт ушами.
Изловил себя Савва на мысли, что ищут глаза его Добронраву.
То и другое крыло полки правой и левой руки замкнули. А над шеломами утренний ветер полощет голубой княжий и полковые стяги.
Выбежал на середину поля арсий, поднял меч, вызывая желающего на единоборство. Не успел Савва арсия как следует рассмотреть, как Бажен от рядов отделился, вышел на поле. Начали они сближаться. С той и другой стороны воины каждый своего подбадривает. Молчит Савва, с Бажена глаз не спускает. А тот идёт спокойно, в руке топор на длинном топорище. Хотел было крикнуть Савва товарищу, да в горле комок застрял. Видит, как взмахнули один мечом, другой топором и упал на траву арсий, а рядом Бажен рухнул. И тут же зычно разнёсся голос князя Мстислава:
- Потягнем, братья!
Запели стрелы смертельную песню, с железным лязгом обнажили воины мечи, и сошлись, ударились две стены, и началась сеча. Кричали, лязгала сталь о сталь, трещали копья, тревожно ржали кони. Князь Мстислав с дружиной врезался в гущу боя, свалил одного арсия, увидел Шаруканя. Тот в бой не ввязывается, сидит поодаль на коне в окружении телохранителей. Мстислав к нему начал пробиваться, но безуспешно, крепкий заслон выдвинули хазары. Повернулся Мстислав, успел заметить Добронраву. Успокоился, надёжно прикрывают её дружинники. Тут перед ним арсий коня вздыбил, саблю занёс. Мстислав удар отвёл, что было силы опустил меч. Лопнула кольчуга, покачнулся арсий, сполз с седла, а Мстислав уже с другими схватился.
