В 1946 году Сталин начал идеологические кампании по очистке от «отклонений» скорее среди «социалистической интеллигенции», чем антиэлиты; по содержанию они были националистическими и ксенофобными. Первыми жертвами послевоенной идеологической кампании стали два литературных журнала «Ленинград» и «Звезда» и два писателя: поэтесса Анна Ахматова и автор коротких юмористических рассказов Михаил Зощенко. В главном декрете о патриотизме в литературе в августе 1946 года главный идеолог Андрей Жданов характеризовал Ахматову как «смесь монахини и блудницы… сумасшедшая дама, которая разрывается между будуаром и часовней»; Зощенко был объявлен «вульгарным и тривиальным мелким буржуа», из которого «сочился антисоветский яд». Но главным обвинением стало то, что они, как и другие литературные деятели, скатились до подобострастия и низкопоклонства перед мещанской иностранной литературой»[535].^{697} Однако именно начало холодной войны в 1947 году привело к полномасштабным патриотическим кампаниям. Для комиссий по чистке, которым было присвоено совершенно устаревшее название «суд чести» (по названию офицерских судов царского времени), были учреждены службы и отделы для «устранения лакейства перед Западом»^{698}.

Эта новая культурная ксенофобия разрушала определенные сферы интеллектуальной жизни, особенно генетику с помощью пресловутого мнимого биолога Трофима Лысенко. Лысенко был родом из крестьянской семьи и не имел профессионального образования, но утверждал, что его практические крестьянские знания с лихвой компенсировали отсутствие формального образования[536]. В конце 1920-х — начале 1930-х годов он извлек выгоду из радикальной марксистской идеи о том, что ученые «из народа», вдохновленные идеологией, были лучше подготовленных специалистов. Его главным изобретением была «яровизация» — вымачивание и охлаждение семян пшеницы зимой для посева весной. Результаты не были впечатляющими, но Лысенко умело использовал политическую атмосферу того времени. Он также разработал идеологическое обоснование своего нового подхода. Не только гены, но и изменения окружающей среды могут улучшить растения — учение, которое согласовывалось с марксистскими идеями о большей важности окружающей среды, нежели наследственности (генетика была проклята[537] по ассоциации с евгеникой и нацизмом). В конце 1930-х годов Лысенко длительное время боролся с генетиками в Академии наук, но не смог заручиться политической поддержкой; Сталин тогда еще не был готов поставить экономический рост под угрозу, подчиняя научные исследования марксистским догадкам. Однако летом 1948 года, в разгар Берлинского кризиса, он был готов пожертвовать наукой ради патриотизма[538]. Сталин был полон решимости установить четкую границу между «прогрессивной» советской наукой и «реакционной» буржуазной наукой^{699}. Вскоре после этого лысенковщина стала новой традицией, обусловившей упадок советской биологии на протяжении двух десятилетий.

Сталин не хотел рисковать атомными проектами и, подозревая физиков в идеологической неверности, подвергал эту науку идеологическим испытаниям. Тем не менее наука все более становилась предметом национальной гордости. Большая Советская энциклопедия сообщила своим читателям, что Александр Можайский, а не братья Райт построил первый самолет; Григорий Игнатьев изобрел телефон; А.С. Попов — радио, В.А. Манасеин и А.Г. Полотебнов — пенициллин; П.Н. Яблочков и А.Н. Лодыгин — лампочку[539].

Разумеется, Сталин и его пропагандисты взращивали семя национализма, посаженное ранее, в середине 1930-х годов. Это не был чистый и простой русский национализм, а скорее советско-русская смесь, направленная на объединение всех официальных советских национальностей в гармоничное целое. Но русский элемент в этом соединении стал значительно весомее после войны, и в одном отношении он разительно приблизился к государственному национализму времен царя Николая II — к антисемитизму.

Евреи как этническая группа не преследовались советским режимом до Второй мировой войны и не были объектом террора в 1936-1938-е годы. На самом деле евреи были одним из народов в СССР, а также и в мире, которые активно поддерживали коммунизм. Они входили в состав хорошо образованного городского слоя, их было много и в высших эшелонах профессиональной и культурной жизни. Тем не менее у Сталина нередко прослеживались резкие предрассудки в отношении различных этнических групп, в том числе евреев. Хрущев, сам вряд ли являвшийся образцом политической корректности, говорил о «враждебном отношении Сталина к еврейскому народу», упоминая его подражание еврейскому акценту, «такому же, которым тупые, отсталые люди, которые ненавидят евреев, говорят, когда высмеивают отрицательные черты евреев»^{700}. Но это не было похоже на идеологический расизм нацистов. Среди ближайших соратников Сталина было много евреев (и он не терпел никаких антисемитских предрассудков, раз рядом был еврей Каганович). Антисемитизм был, как он говорил, «крайней формой расового шовинизма», «самым опасным рудиментом каннибализма»^{701}. В ходе войны советское руководство учредило Еврейский антифашистский комитет — типичную организацию в стиле Народного фронта, ориентированную на привлечение еврейской поддержки советских военных действий, под председательством Соломона Михоэлса. Несмотря на это, война ухудшила отношения между еврейской и славянской национальностями: страдания евреев, причиненные нацистами и их пособниками, усилили чувство их этнической обособленности, в то время как идеи возрожденного русского национализма способствовали популяризации антисемитизма^{702}.

Изначально советское руководство не потворствовало этому традиционному антисемитизму. Но когда вмешалась международная политика, Сталин принял более радикальные меры. СССР поддержал образование государства Израиль в 1948 году. В конце концов сионисты были социалистами, и многие из них родились в Российской империи; Сталин надеялся, что Израиль станет плацдармом для советского влияния на Ближнем Востоке. Но он был также обеспокоен тем, что Израиль завоюет симпатии советских евреев. Приезд в Москву Голды Меерсон (позже Меир) — родившейся в Киеве и воспитанной недалеко от Мосини в Висконсине, — первого посла Израиля в СССР, вызвал особую тревогу, так как спровоцировал спонтанные демонстрации евреев. И когда в 1949 году стало ясно, что Израиль точно принадлежат американской сфере влияния, советские евреи в одночасье превратились в потенциальную пятую колонну и подверглись дискриминации и репрессиям[540]. Как и немцев, поляков, корейцев в 1930-е годы, их воспринимали проводниками иностранного влияния, в данном случае израильского, а следовательно, и американского. По словам Сталина, «еврейские националисты считают, что их нацию спасли Соединенные Штаты (там они могут стать богатой буржуазией и т. д.)»^{703}.

Многие были схвачены во время «охоты на ведьм». Антифашистский комитет был закрыт, а Михоэлс убит агентами НКВД[541]. Сценарий фильма «Цирк» отредактировали, а исполнение Михоэлсом колыбели на идише вырезали. Евреи, которые приняли культуру идиша, сейчас считались «буржуазными националистами», а те, кто ассимилировался, — «безродными космополитами». Были раскрыты заговоры; некоторых ведущих еврейских деятелей арестовали, включая жену Молотова, имевшую еврейское происхождение[542]; многие потеряли работу или не смогли продолжить обучение. Наиболее тревожным для советских евреев было «открытие» предполагаемого заговора «шпионской группы врачей-убийц». Эти «чудовища в человеческом обличье» — все евреи[543] — якобы убивали советских лидеров, включая Жданова (который умер от сердечного приступа в 1948 году). О так называемом деле врачей объявили в начале 1953 года, за несколько месяцев до смерти Сталина; к счастью для советских евреев, антисемитские кампании не пережили его.