«Спасительная» кампания должна была скорее навредить репутации Мао, чем укрепить ее, однако к 1943 году власть сконцентрировалась только в его руках. Он вышел победителем из многолетней борьбы за влияние в партии и стал создателем новой харизматичной формы руководства, а также первым китайским лидером уровня Ленина и Сталина^{650}. Маоизм объявили идеологией партии, а на музыку старой песне о любви были положены слова неофициального гимна «Алеет Восток»:

Важно помнить о том, что, несмотря на притязания, Мао не был единственным партизанским лидером того периода, а Яньань — единственной базой коммунистов. У китайского коммунизма имелось несколько центров. Во время Великого похода ох главной армии отделились несколько малых армий, сосредоточившихся в Южном и Центральном Китае и успешно сражавшихся против сил Чан Кайши. Их опыт отличался от опыта тех, кто остался в Яньани. Они были вынуждены избрать другую тактику, отказаться от мобилизации крестьян и положиться на традиционных феодалов и систему кланов^{652}.

Именно опыт Яньаня оказал самое сильное влияние на партию. Через несколько лет Мао попытался воскресить дух Яньаня во время Культурной революции, однако в более короткие сроки этот опыт сплотил партию и позволил ей использовать в своих целях хаос, который принесла война. Однако окончательную победу коммунисты одержали, как это ни странно, благодаря вторжению японцев в Китай в 1937 году. Коммунисты предстали перед крестьянством как защитники от японцев[517]. Таким образом, они заручились поддержкой многих китайцев во время партизанских акций, избегая прямых военных столкновений. Тем временем военная машина Гоминьдана — соперников коммунистов — была раздавлена превосходящими японскими силами^{653}.

Коммунисты использовали войну против Японии, чтобы распространить свое влияние на новые области. Когда в 1945 году японцы проиграли войну, позиции коммунистов были все еще слабы, в основном ограничиваясь влиянием на северо-западной периферии Китая. Большую часть Китая, включая крупные города, контролировал Гоминьдан, поддерживаемый США и признанный СССР, который пытался заставить коммунистов создать очередной Единый фронт с националистами. Когда СССР весной 1946 года вывел войска из Маньчжурии, борьба за власть разверзлась между коммунистами и Гоминьданом, в Китае началась гражданская война. У коммунистов были плохие карты, тем не менее играли они хорошо. Им удалось получить помощь СССР, а также поднять крестьян против землевладельцев, пообещав снижение ренты. Однако некоторое время все же понадобилось для того, чтобы убедить их порвать с традицией и бросить вызов землевладельцам^{654}.

С 1946 года Мао стал настаивать на радикальном перераспределении земельной собственности в регионах, контролируемых коммунистами. Эти действия способствовали росту авторитета Народно-освободительной армии. Многие добровольно вступали в ее ряды, особенно на севере Китая. «Рабочие отряды» коммунистов приезжали в деревни и учреждали ассоциации бедных крестьян, которые помогали коммунистам определить класс каждого из сельчан. Коммунисты также призывали бедных крестьян и середняков участвовать в «собраниях борьбы с ошибками», на которых они будут «выливать горечь», накопившуюся из-за угнетения землевладельцев, а иногда и нападать на ненавистных врагов. В одной из деревень на севере провинции Шэньси главной мишенью стал самый состоятельный житель Шэн Цзинхэ, разбогатевший на том, что давал деньги в долг под проценты и разворовывал дары местных храмов: «Когда началась заключительная стадия борьбы, Цзинхэ должен был отвечать не только на выдвинутые против него сто обвинений, но на многие другие. Старушки, которые до этого никогда публично не выступали, поднялись с обвинениями против него. Даже жена Ли Мао, такая жалкая, что едва осмеливалась смотреть людям в глаза, трясла кулаком перед его носом и кричала: “Однажды я шла собирать пшеницу на твоей земле. Ты обругал и прогнал меня…” Цзинхэ никому из них не ответил. Он молча стоял, опустив голову. В тот вечер все люди пришли к дому Цзинхэ, чтобы помочь конфисковать его собственность… Люди хором твердили, что у него должно быть много серебряных долларов… Потом мы начали его бить. Наконец он сказал: “Под каном [кирпичная кровать] я спрятал 40 серебряных долларов”. Мы пошли туда и выкопали деньги. Они всех взбудоражили… Мы били его снова и снова, а несколько человек из отряда стали нагревать железный прут в огне. Цзинхэ признался, что он спрятал но серебряных долларов… В ту ночь мы нашли у Цзинхэ 500 долларов. Все говорили: “В прошлом мы никогда не праздновали новый год, потому что он всегда требовал ренту и проценты и вычищал все начисто из наших домов. Теперь мы сможем есть все, что захотим”. Все наелись досыта, даже не обратив внимания на сильный мороз»^{655}. Как показывает этот эпизод, долго накапливающееся недовольство может превратиться в жестокую злобу. Крестьяне иногда проявляли больший радикализм, чем от них ожидали коммунисты^{656}. В регионах, контролируемых коммунистами, богатые крестьяне превращались в их влиятельных сторонников, коммунисты не могли позволить себе их потерять. На юге Китая, где позиции коммунистов были слабее, конфликт между богатыми и бедными был не такой серьезный. Другие лидеры, особенно преемник Мао Лю Шаоци, успешно выступали за менее разобщающий подход^{657}. Лю родился в Хунани, недалеко от деревни Мао, и знал его с детства. Он был лучше образован и большим космополитом, чем Мао. В начале 1920-х годов он поехал учиться в Москву. Как у Мао, у него шли споры с Москвой в 1930-е годы, однако он остался сторонников модернистского марксизма. Государственным образцом для нового Китая он считал рациональное, бюрократическое государство, которое пытался построить Ленин, а не партизанский отряд Мао, напоминающий секту. К концу 1947 года сам Мао пришел к выводу, что классовую борьбу необходимо сдержать во имя национальной гармонии: сокращение ренты могло бы более эффективно подействовать на отчуждение крестьян от Гоминьдана^{658}.

Крестьянство трудно поддавалось мобилизации. Партийная пропаганда, использующая образ сплоченных рядов крестьян, вместе идущих к власти под красными знаменами, была далека от реальности. Многие крестьяне не участвовали в революции, а просто наблюдали за ней, многие подчинились коммунистам, боясь наказания в случае отказа^{659}. В победе Мао решающую роль сыграли сами борцы-коммунисты. Возрастной признак был важнее благосостояния: к коммунистам присоединялись прежде всего молодые крестьяне, а не бедные. Тем не менее партия враждебно относилась к состоятельным крестьянам, и к концу гражданской войны бедняки значительно пополнили партийке ряды^{660}.

Наиболее полное исследование китайских партизан-маоистов в наши дни провел американский антрополог Люциан Пай, который в начале 1950-х в Британской Малайе (часть Малайзии) взял интервью у 60 китайцев — бывших повстанцев[518], большинство из которых были членами партии и мелкими чиновниками[519]. Коммунисты, с которыми он встречался, представляли собой «группу бдительных, активно мыслящих людей»^{661}. Большинство из них были низкого социального происхождения, однако не из самых бедных семей. Уровень их образования был выше, чем у среднего китайца (хотя и не выше уровня школьного образования). Они стремились к самосовершенствованию, но их перспективы были ограничены. Многие являлись квалифицированными рабочими, в основном на плантациях каучука, которыми владели иностранцы. У таких людей имелось мало шансов улучшить свое положение^{662}. Они были недовольны своим статусом и отношением к ним своих хозяев. Они также стремились понять, чего они могут ожидать от стремительно меняющегося мира. Все это привело к тому, что они, как и поколение городских интеллигентов движения 4 мая, поставили под сомнение конфуцианские ценности своих родителей. Они были уверены, что мир их родителей с сыновней почтительностью и силой ритуалов приговаривает их к низкому положению и бедности. Они хотели идти в ногу со временем, поэтому больше доверяли ровесникам, а не старшим. Дружба и мужское товарищество имели для них большое значение. Часто они обладали харизмой и становились неформальными лидерами в своих компаниях.