Пусть Вильсон и не был радикалом, но и Хо Ши Мин определенно не являлся либералом. Сын опального правительственного чиновника, он уехал из Вьетнама в 1911 году и объездил весь мир, работая помощником кока. Совершив, таким образом, «грандиозный круиз», он увидел весь колониальный мир, а затем немало пожил в США, Лондоне и Париже. Хо Ши Мин и до этого не одобрял имперское присутствие французов во Вьетнаме, а полученный опыт позволил ему обобщить критические взгляды на империализм. Поскольку он сам был свидетелем унижений, которым подвергались афроамериканцы в США и африканцы и азиаты в европейских колониях, его отношение к белому расизму обострилось. К тому времени, как Хо Ши Мин прибыл в Лондон, он уже слыл радикалом. Знаменитый французский кулинар Огюст Эскофье смеялся над ним на кухне отеля «Карлтон» и говорил, что может поучить гостя кулинарии, если Хо Ши Мин расстанется со своими революционными идеями. Хо согласился освоить кондитерское искусство, но политические советы Эскофье проигнорировал. Он стал членом организации, целью которой было улучшить условия труда китайских рабочих, а также участвовал в протестах в пользу независимости Ирландии{582}. Прибыв в Париж в 1917 году, Хо стал активистом социалистического и рабочего круга. Он вел себя очень сдержанно» по крайней мере среди французов. Французский социалист Лео Польдес довольно снисходительно отзывался о его «чаплинском ореоле», «одновременно грустном и комичном». «Он был очень милым — сдержанным, но не застенчивым, напористым, но не фанатичным и очень умным»{583}. В то же время один из соратников-националистов отзывался о Хо Ши Мине как об «огненном жеребце»{584}. К 1921 году он, частично (по его словам) под влиянием ленинских «Тезисов по национальным и колониальным вопросам», пришел к выводу, что освободить его народ помогут только насильственные методы и социализм{585}.
Хо находился в Париже в то время, когда старый порядок подвергался ударам не только в колониальной периферии, но и в Европе. В провинциях Британской империи Великая война имела такие же последствия, как в Европе. Около миллиона индийских солдат воевали в британской армии, а десятки тысяч китайцев отправлялись в Европу для работы в тылу. Индийцы и китайцы, как и европейские рабочие, чувствовали, что должны получить компенсацию за перенесенные страдания. В то же время многим азиатским националистам было понятно, что война значительно ослабила Европу и соотношение сил на международной арене меняется. В 1914 году Хо пророчески писал: «Я думаю, что в ближайшие три-четыре месяца судьба Азии коренным образом изменится. Тех, кто сейчас борется, ждут очень тяжелые времена. Нам просто нужно успокоиться и ждать»{586}.
Как правильно отметил Хо, война ослабляла старые иерархические структуры по всему миру. В Европе это происходило в виде социальных революций, а за ее пределами — в форме антиколониальных бунтов; в 1919 году случились мятежи против британцев в Египте, Афганистане и Вазиристане (нынешний Пакистан), была развернута кампания гражданского неповиновения в Индии, организованная Ганди, была провозглашена Ирландская республика. На Дальнем Востоке организаторы движения 1 марта (Самиль) в Корее и движения 4 мая в Китае протестовали против нарастающего японского империализма.
В определенной степени коммунизм был подходящей движущей силой антиколониальных выступлений. Обычно европейские империи сотрудничали с местными лояльными элитами. а коммунистический тезис о том, что колониальное неравенство тесно связано с интернациональной несправедливостью, действовал очень сильно. Разумеется, рабочий класс был очень малочисленным, но Ленин оправдывал революцию в отсталой России тем, что страну можно было считать полуколонией Европы. Сталин также был уроженцем колониальной периферии и хорошо понимал ту роль, которую сыграл империализм при переходе власти в руки большевиков. Именно по этой причине Коминтерн вскоре поддержал антиимперские движения.
С самого начала азиатские коммунисты столкнулись с трудностями борьбы с националистическими движениями, выступавшими под патриотическими лозунгами и более эффективно действовавшими в движении за строительство независимых государств. Коминтерн, в котором господствовали сектантство и избирательность, не оказывал им никакой поддержки. Москва сохраняла уверенность в том, что у революции больше перспектив в Европе, где был силен индустриальный рабочий класс. По мнению Москвы, колониальный мир не мог построить социализм в ближайшее время, он должен был сосредоточить силы на борьбе с империализмом, если потребуется — в союзе с буржуазными националистами, с целью создания независимых «демократических республик».
На Первом конгрессе Коминтерна в марте 1919 года проблема колониальных революций почти не была затронута. Все еще оставались сильны надежды на революции в Западной Европе. Однако в следующем году стало ясно, что Европа не оправдает революционных ожиданий. Тем не менее большевики надеялись, что националистические движения, особенно в Средней Азии, контролируемой Советами, могут стать важными союзниками в период, пока большевистский режим не окрепнет. На втором конгрессе Коминтерна, состоявшемся летом 1920 года, колониальному вопросу было уделено значительное внимание. На конгресс пригласили гораздо больше неевропейских делегатов. Решения его были подкреплены на очередном форуме, организованном Коминтерном, который специально посвятили Колониальному вопросу. Этот конгресс, проходивший в Кавказом городе Баку, получил название Первого конгресса народов Востока. На нем присутствовали самые разные деятели из числа коммунистов, радикалов и националистов, представлявшие тридцать семь национальностей, в основном из бывших Российской и Османской империй{587}.
Именно в Баку проявились острые разногласия между европоцентричными советскими представителями и более радикальными азиатами. Ленин, который так решительно оставался в оппозиции к европейским Народным фронтам[489], посчитал, что они идеально подошли бы для «отсталой» Азии. Он утверждал, что коммунисты должны заключать союзы с буржуазными националистами и радикальными крестьянскими движениями ради борьбы за свободу; социализм в узком смысле этого слова отодвигался на отдаленное будущее. Однако против его мнения решительно выступил более радикальный индийский политик Нарендранатх Бхаттачария (также известный как М. Н. Рой). До Первой мировой войны Рой был членом бенгальской антибританской террористической организации. Он бежал в США, а затем — в Мексику, где во время революции 1917 года стал социалистом под влиянием русского коммуниста Михаила Бородина. Рой основал первую коммунистическую партию за пределами СССР. В 1919 году он решил отправиться на Восток, чтобы, по его словам, «стать свидетелем краха капиталистической Европы, а также увидеть, как революционный пролетариат, подобно Прометею Освобожденному, поднимается с колен, чтобы построить из руин новый мир»{588}. Однако он увидел не крах капитализма, а провал западных революции. Находясь в Берлине в 1919-1920 годах, он осознал, что будущее коммунизма нужно искать в колониальном мире, а не в Европе. Он вспоминал: «Став свидетелем разгрома германской революции, я не разделял оптимистического мнения о том, что пролетариат многих стран придет к власти по сигналу Всемирного Конгресса в Москве… пролетариату, несмотря на его героические усилия, не удастся захватить власть, пока империализм не будет ослаблен восстаниями колониальных народов»{589}. С того времени Рой решил открыть «второй фронт мировой революции» в колониальном мире{590}.
