Сталин понимал, что для народной мобилизации ему необходимо затронуть националистические чувства еще глубже, чем в прошлом. Новый боевой клич звучал «За Родину! За Сталина!». «Врагом» был уже не щеголеватый буржуа в цилиндре, а визжащий немецкий паразит — грызун — дьявол. В 1941 году прекратились гонения на Русскую православную церковь, а в 1943 году Сталин восстановил патриархат в надежде заручиться поддержкой православных Восточной Европы после войны[436]. Старейшее православное духовенство теперь успешно стало частью номенклатуры: троим самым главным сановникам были предоставлены машины с шофером{507}.
Когда немцы ступили на русскую землю, многие люди были готовы объединиться под знаменем коммунизма и встать на защиту своего дома и отечества. Во время войны марксизм-ленинизм приобрел оттенок не только национализма, но и либерализма[437]. Ограничения на личные хозяйства были сняты, крестьянам разрешалось продавать то, что они вырастили, на открытом рынке.
Политика относительно культуры также стала более толерантной: теперь полностью принимался джаз[438], по всей линии фронта разъезжающие оркестры играли американские мелодии{508}. Красная армия вскоре стала напоминать традиционную буржуазную армию, офицерам было предоставлено больше власти. Но самым заметным разрывом связи с революционным коммунизмом стал роспуск Коминтерна в 1943 году. Этот шаг был предпринят для успокоения союзников и доказательства того, что СССР не собирается распространять революцию на Запад. Однако, возможно, на это решение Сталина больше повлиял спад его интереса к международному коммунизму[439].{509} С 1941 года он стал видеть больший потенциал во Всеславянском комитете, приобретавшем все большее влияние в Восточной Европе, которая была центром сталинских послевоенных амбиций.
Более толерантная политика привела к тому, что многие люди, в прошлом отчужденные «классовой борьбой», теперь поддержали режим. Как позже вспоминал известный писатель Виктор Некрасов: «Мы простили Сталину все: коллективизацию, 1937 год, месть своим товарищам… С открытым сердцем мы вступали в партию Ленина и Сталина»{510}. И все же, возвратив многих блудных сыновей назад, в советскую семью, война породила новых «паршивых овец»{511}. Партия по-прежнему требовала идеологического единства. Партийные чистки продолжались. «Враги» теперь чаще выявлялись по этническому, а не по классовому признаку, особенно представители «народов, сотрудничавших с нацистами». Целые народы подлежали депортации: волжские немцы, чеченцы, ингуши, крымские татары, калмыки и карачаевцы. Против других народов применялись менее радикальные меры. От репрессий и чисток серьезно пострадали жители стран Прибалтики и Западной Украины. Чрезмерно жестокое притеснение людей породило глубокую и надолго укоренившуюся ненависть. Именно открытые выступления против советской власти в странах Балтии и в Западной Украине привели к краху СССР в 1991 году[440], а чеченцы и ингуши до сих пор являются постоянным источником беспокойства российских властей.
Мощная реакция, однако, наступила не сразу[441]. Тем временем силы на западе от нацистской Германии — Народные фронты[442] — обеспечили поддержку прокоммунистической политики, которая, в сущности, была более либеральной. Нацизм привел к росту радикализма населения в оккупированных гитлеровцами странах. «Новый порядок» нацистов представлял собой идеологический проект, рассчитанный на далекое будущее. Согласно ему Европа должна была превратиться в империю, основанную на расовом подчинении. Гитлер, следовавший примеру Британской империи, объяснял, что Украина станет для Германии тем же, чем стала Индия для британцев{512}. Немцам во многом помогали коллаборационисты, в основном из консервативно настроенной местной элиты.
Такие обстоятельства (имперский порядок, силой навязываемый народам, опирающийся на помощь коллаборационистов — представителей прежней элиты) были, разумеется, идеальными для коммунистов. Воинственные, хорошо организованные коммунисты эффективно руководили деятельностью партийного подполья[443]. Кроме того, в условиях войны, свободные от влияния Москвы и Коминтерна, местные коммунисты имели возможность менять политику в зависимости от обстоятельств. Коммунисты оказывали самое ожесточенное сопротивление нацизму. В некоторых регионах они были единственной политической силой, способной организовать сопротивление оккупантам. Реакция социалистов на нацистскую оккупацию зависела от обстоятельств: не все социалисты были такими последовательными антифашистами, как коммунисты: датские социалисты сотрудничали с нацистами, большинство французских социалистов поддержали антикоммунизм маршала Петена[444]. Коммунисты стояли во главе сопротивления в тех странах, где они впоследствии стали влиятельной политической силой, особенно в Италии, Франции[445], Греции, Чехословакии, Албании и Югославии.
Однако, несмотря на силу и влияние, коммунистические партии Западной Европы с согласия Москвы оставались частью коалиции Народного фронта: и коммунисты, и правительства Народного фронта должны были выиграть войну, привести народы к миру. Следовательно, им пришлось умерить революционные настроения своих последователей. В 1941 году Французская коммунистическая партия организовала серию политических убийств, которая привела к кровавым расправам со стороны немцев и вызвала недовольство местного населения. Вскоре они выбрали менее милитаристскую линию и к 1943 году присоединились к временному правительству де Голля, объединившему все классы, выступавшие против фашистов.
Самым ярым сторонником политики Народного фронта являлся лидер итальянских коммунистов Пальмиро Тольятти. Он был рассудительным, осторожным политиком, начитанным интеллектуалом с широким кругозором. Все это способствовало тому, что он одинаково успешно управлялся с опасным миром Коминтерна и более свободной Италией, где коммунизм всегда оставался менее влиятельной силой. Тольятти родился в Генуе, в семье государственного служащего. Он был близким другом Грамши и вместе с ним членом радикальной организации «Ордине Нуово» («Новый строй»), образованной после Первой мировой войны{513}. После ареста Грамши он стал лидером Итальянской коммунистической партии, продолжая жить в эмиграции в Москве. Вскоре он занял высокий пост в Коминтерне и был его представителем в Испании во время гражданской войны. Сохраняя приверженность сталинскому режиму, он серьезно размышлял о причинах незначительного влияния коммунизма и Коминтерна в Западной Европе. В своих раздумьях он в основном опирался на «Тюремные тетради» Грамши — новый канонический партийный текст, который он единственный видел в Москве после смерти Грамши в 1937 году{514}. Усвоив уроки собственных неудач в 1920-е годы, Грамши утверждал, что коммунистические партии Запада должны отказаться от стратегии большевиков[446], так как исторические и политические обстоятельства слишком разные. Для народа России государство было всем, поэтому здесь большое значение при захвате власти большевиками имела «маневренная война». На Западе же гражданское общество было намного сильнее, революция могла осуществиться лишь в результате длительной «позиционной войны». В ходе этой «войны» коммунисты и рабочий класс были вынуждены захватить не только общественно-политическое, но и культурное лидерство. Тольятти привнес идеи Грамши в программу Итальянской компартии, которая в годы Сопротивления пользовалась широкой поддержкой и, следовательно, имела все шансы стать передовой национальной партией. Главной стратегией являлось установление гегемонии (всеобъемлющего, тотального влияния) над всеми сторонами общества — семьей, деревней, работой, искусством, а не только над государством. Тольятти тем не менее был менее радикальным коммунистом, чем Грамши. Грамши никогда не отступал от революционной политики, он не одобрил бы сотрудничества Тольятти с многочисленными буржуазными группами и организациями, включая средний класс и крестьян, а на более высоком политическом уровне даже христианских демократов. Как и французские товарищи, итальянские коммунисты стремились сохранить традиции левого национализма — триколор, Гарибальди, Рисорджименто. Фундаментальные общественные преобразования были отложены на далекое будущее, парламентское правление и капитализм требовалось пока сохранить.
