В Азии возникла схожая ситуация: успешный капитализм позволил китайским, вьетнамским и лаосским коммунистам примириться если не с либеральной демократией, то хотя бы со свободным рынком, а коммунистические правительства, выбранные в индийских штатах Керала и Западная Бенгалия, реализовывали политику развития свободного рынка. Мумифицированное тело Мао все еще покоится в мавзолее на площади Тяньаньмэнь, и он все еще смотрит с бумажных денег, но его идеологическое влияние снизилось настолько, что им можно пренебречь. Официальная идеология — это все еще марксизм-ленинизм маоистского толка, а академический институт Пекина занимается изучением идей Мао. Однако это технократический марксизм, лишенный радикального стремления к равенству. Официальный курс предполагает, что, когда Китай разбогатеет, страна сможет подумать о коммунизме. Никто не берется предсказать, когда это произойдет. Тем временем усилия, направленные на повышение идейности в рядах партии, не увенчались успехом. В 2005 году председатель Ху Цзиньтао запустил кампанию в стиле Мао, требуя, чтобы все члены партии проводили вечер четверга и субботу за изучением истории партии и занимались самокритикой. Каково же было замешательство и непонимание со стороны председателя, когда он обнаружил, что его требования не воспринимаются всерьез и что коммерческие веб-сайты живо торговали заготовленными отчетами о самокритике. Было введено новое правило, согласно которому такие отчеты должны были записываться от руки, но в целом пришлось признать, что эта кампания потерпела крах{1282}.
Образовавшийся в результате идеологический вакуум заполнился сильным национализмом и странным возрождением официального конфуцианства. По прошествии десятилетий, в течение которых эта древняя идеология патриархальности, Подчинения и порядка вытравливалась всеми силами, партия стала ревностно укоренять ее в обществе. В 2004 году китайское правительство открыло первый из ста (или около того) запланированных конфуцианских институтов, задачей которых ставится пропаганда китайского языка и культуры за границей — далекий отзвук из 1960-х годов, когда Мао пропагандировал международный марксизм{1283}.
И все же китайские коммунисты испытывают тревогу. Тот факт, что коммунистическая партия руководит буйно цветущим и полнокровным капитализмом, достаточно сложно обосновать. Степень неравенства в Китае (в основном между городскими и сельскими жителями, а также между различными регионами) выше, чем в США. Выбор, сделанный в 1970-е, — провести рыночные реформы, заручившись поддержкой бюрократических слоев, — позволил избежать коллапса в советском стиле, но такие реформы оставили в руках местных чиновников исключительные экономические силы. Господа и их дети — новые коммунистические «князьки» — эффективно воспользовались своим политическим влиянием, завоевав себе исключительные привилегии. Неудивительно, что многие простые люди были этим разочарованы, особенно в бедных сельских районах, и многие крестьяне очень негативно относились к своим местным властям{1284}.
Политическое вмешательство также может негативно влиять на экономику. Давление партии на местные банки, целью которого является помощь дружественным предприятиям, означает, что инвестиционные решения часто принимаются по политическим, а не по экономическим причинам. Дилемма, вставшая перед китайскими коммунистами, была неуникальной: как политические элиты, пусть и опытные, могут контролировать экономику и управлять ею, если нет независимых непартийных авторитетов — демократических или правовых, — чтобы осадить Чиновников? Кампании, направленные против коррупции, могут работать в течение какого-то времени, но они все равно быстро себя исчерпывают.
В оставшихся регионах бывшего советского блока коммунистические партии отказались принять неолиберальную революцию, и их реакция включала в себя негодование и ностальгию. Наследники коммунистов ГДР, получившие значительную поддержку в восточных регионах объединенной Германии, очень противоречиво воспринимали рынок. На большей части бывшего СССР враждебное отношение к капитализму также стало нормой. Коммунистическая партия Российской Федерации, руководимая Геннадием Зюгановым, стала развивать националистическую версию развитого сталинизма; пропагандируемая ею смесь из тоски по СССР как наследника Российской империи, социального эгалитаризма и отвращения к Западу и бесчинствующим олигархам оказалась гремучей смесью. В середине 1990-х годов в России наступило разочарование в западных ценностях, а экономический коллапс подпитывал народную поддержку, и на парламентских выборах 1995 года Коммунистическая партия получила наибольшее количество голосов. Однако этот успех так и остался для коммунистов максимальным. На президентских выборах 1996 года Ельцин незначительно обошел Зюганова, правда, в несколько сомнительных обстоятельствах. На самом деле, коммунисты старой закалки были разбиты экс-коммунистами, которые руководили в высшей степени коррумпированным полудемократическим-полуавторитарным режимом, опираясь на финансирование со стороны дружественных предпринимателей.
Такая ситуация стала типичной на всей территории бывшего СССР, где бывшие коммунистические лидеры старались вернуть себе власть, уже не связанную со старыми коммунистическими партиями. Многие культивировали смесь коррумпированного капитализма, национализма и авторитаризма. Но в конце 1990-х и начале 2000-х годов регион накрыла вторая волна демократизации. В Болгарии, Румынии, затем в Словакии, Хорватии, Сербии и Черногории массовые протесты против фальсификаций на выборах и коррупции позволили провести выборы, на которых бывшие коммунистические руководители были побеждены{1285}. Такие демократические революции[893] стали экспортироваться в другие страны. Сербский «Отпор» первым опробовал модель постмодернистской, ироничной и медийной революции нового века. Вооружившись рок-музыкой, приемами в стиле «Оранжевой Альтернативы» из 1980-х годов и дерзкими броскими лозунгами, например «Готов Е» («С ним покончено») (использовался при свержении Милошевича в 2000 году), активисты новой революции принесли эту модель на территорию бывшего СССР, породив движение «Кмара» («Хватит») в Грузии и «Пора» («Время пришло») на Украине. Хотя такие революции пользовались значительной поддержкой на родине, им также оказывали содействие США, стремившиеся ослабить влияние России в регионе и финансировавшие протестующих через различные неправительственные организации. «Цветные» революции — «революция роз» в Грузии в 2003 году, «Оранжевая» в Украине в 2004-м и «Тюльпановая» в Киргизии в 2005-м — смогли свергнуть находившиеся у власти силы, во главе которых стояли бывшие коммунисты[894]. Но оказалось гораздо сложнее заменить связи, налаженные между коррумпированными капиталистами и властью, на подлинные либеральные демократии[895]; новые власти вскоре убедились, что находятся в зависимости от сформировавшихся ранее силовых структур[896].
Бывшие коммунисты оказались значительно более жизнеспособными в бывшей советской Средней Азии. Но, поскольку в регионе не было старых коммунистических партий, политические лидеры все сильнее и сильнее зависели от традиционных кланов{1286}. Только Аскар Акаев, бывший коммунист, лидер Кыргызстана, всерьез пытался либерализовать политику в начале 1990-х годов, но даже с учетом этого местные властные структуры в итоге возвращались к действиям с позиции силы. Нурсултан Назарбаев, глава богатого энергетическими ресурсами Казахстана, построил авторитарный режим, опирающийся на кланы, быстрее, чем это удалось сделать эксцентричному бывшему первому секретарю Коммунистической партии Туркменистана Сапармурату Ниязову. Сначала Ниязов пользовался поддержкой лидеров переворота, совершенного в России в 1991 году, но после того, как они сошли со сцены, новый «Туркменбаши» скомпенсировал слабую поддержку со стороны кланов тем, что развил исключительный культ своей личности. Его произведение «Рухнама», или «Книга Души», — смесь моральных принципов, сомнительной националистической истории и суфизма — стала обязательной для чтения во всех школах. Гигантская механическая модель «Рухнамы» воздвигнута в Ашгабаде, столице Туркмении. Книга открывается в 8.00 каждый день, и записанный на пленку текст транслируется по радио, как мусульманский призыв к молитве. Ниязов в стиле настоящего якобинца переименовал дни недели и месяцы, но новая система названий была скорее нарциссичной, чем рациональной: сентябрь стал называться «Рухнама», а апрель получил имя матери президента — «Гурбансолтан». После смерти Ниязова в 2006 году его преемник, Гурбангулы Бердымухаммедов, сохранил режим Ниязова, но смягчил некоторые наиболее одиозные проявления культа личности. Эти бывшие коммунисты по-прежнему считали, что могут использовать проверенные сталинские методы для укрепления своих режимов, хотя давно не придерживались сталинской идеологии.
