- Обрадовал! - вздохнул князь.

   - Не гляди в начало, гляди в конец, - пробурчал Лисица. - Опочане встретили пришельца с дикой яростью, с несусветным свирепством, изобретали военную хитрость за хитростью. Осаждающие или умирали в муках, или попадали в. плен, что было ещё страшней. От литвина ушли бывшие с ним богемцы, волохи, татары. Сам он отступил к Вороначу, удовольствовавшись небольшим выкупом.

   - Слава Богу! - заключил князь, вытягиваясь на лавке.

   - Ещё не всё, - продолжал Елисей. - Витовт, уладившись с псковитянами, устремился к Новгороду. Придрался, что, когда шёл спор с новгородцами о границах, те назвали его бражником и изменником. Теперь они понадеялись на свои непроходимые болота и посмеялись над угрозами литвина; мы, дескать, для тебя уже мёд варим!

   - А на московскую помощь не надеялись? - подал голос князь.

Лисица махнул рукой:

   - У Москвы против тебя-то нет сил, а против Витовта...

   - Каковы вести из Кремля? - хотел услышать более важные вести Юрий Дмитрич.

   - Дозволь извещать по череду, - попросил Лисица. - Твой возможный враг хотя и стар, да не дряхл. Он проложил путь своей силе сквозь опасные зыби так называемого Чёрного леса. Десять тысяч воинов шли впереди с секирами, гатили дорогу срубленными деревьями. Прошла даже самая большая пушка Галка, изготовленная немецким мастером Николаем. Её везли на сорока лошадях. Выстрелила она по крепости Порхов, снесла каменную башню, а также стену церкви Святого Николы. Но сама разлетелась на части. Много Витовтовых ратников умертвила осколками, даже своего создателя-мастера и ещё воеводу полоцкого. Пришлось всё же новгородцам заплатить большой выкуп. Каждые десять из ста десяти тысяч платящих подати внесли в казну рубль серебром.

   - А Москва молчит, - повторил Юрий Дмитрич.

   - Вот теперь огорчу тебя, - перешёл к главной вести Лисица. - В златоверхом тереме состоялся совет. Великая княгиня Софья Витовтовна призвала бояр и сообщила им предложение своего отца отправить к тебе митрополита для увещаний. То есть церковь вмешать в твою распрю с племянником.

Юрий живо вскочил:

   - Фотий... приедет... в Галич?

Елисей встал и молвил значительно:

   - Он уже в Ярославле.

Юрий Дмитрич сидел как на иглах, советуясь с Семёном Морозовым. Дел много, хоть разорвись! Как на зло, отсутствует Борис Галицкий: отправлен в Звенигород досмотреть, всё ли благополучно в ближней от Москвы вотчине. Даниил Чешко уехал на Белоозеро с княжеским вкладом в возникшую там Ферапонтову обитель в пятнадцати вёрстах от Кирилловой. Все хлопоты по встрече почётного гостя пришлось возложить на тиуна Ватазина. Особое беспокойство вызвал обветшалый святительский дом, запустелый после того, как Галицкая епископия была соединена с Костромской. Нужно было быстро обиходить, прибрать хоромы. И эту заботу взяла на себя княгиня Анастасия Юрьевна.

Морозов рассуждал о тонкостях предстоящего разговора с митрополитом: будет сложно!

   - Фотий сошлётся, - предполагал боярин, - на завещание твоего отца, передавшего власть не брату, а сыну. Ты, княже, возрази: блаженной памяти Владимир Серпуховской был не родной, а двуродный брат Дмитрия Ивановича и не мог занять старшего стола по отчине, ибо отец его никогда не был великим князем. Василий же Дмитрич завещал старшинство сыну мимо родных братьев, нарушив бесспорные права их по старине.

   - Складно излагаешь, - внимал морозовской речи князь.

   - А что хорошего выходило из нарушений прав? - продолжал развивать свою мысль Семён Фёдорович. - Ныне старший отстаивает своё, прежде же поднимали замятию младшие. Вспомним борьбу Михаила Московского с дядей Святославом[89].

   - Далеко хватил! - напряг память князь.

   - Возьмём чуть ближе, - согласился боярин. - Сын Невского Андрей Городецкий - против старшего брата Дмитрия Переяславского[90]. Сколько крови зря пролилось? А Юрий Московский - против Михаила Тверского?[91] Всё это было назло порядку, закону, как исключение. Теперь делают из исключения правило. Дерзкое начало!

   - Когда ему будет конец? - вздохнул Юрий.

   - Прости за ещё большее углубление в прошлое, - произнёс Морозов, - но губительная война Изяслава Мстиславича с дядей Юрием Владимировичем за Киев длилась более двадцати лет[92]. Побеждали поочерёдно. В конце концов оба умерли, Не вкусив как следует вожделенной власти.

Князь смутился:

   - Не хочешь ли сказать: не стоит игра свеч?

Морозов пояснил:

   - Отвечаю на твой вопрос. Что касается нынешних споров, не забудь ещё одно: племянник почти впятеро моложе тебя. Стало быть, это борьба за первенство не крепкого витязя против немощного, а дитяти против матёрого. На самом же деле - кучки самовластных бояр против законного государя. Не пресечь такое - обезглавить страну! Владыка должен понять и рассудить здраво.

Соборование нарушил вошедший по собственному почину Лисица с самыми свежими новостями:

   - Высокопреосвященный близко!

—Как... уже? - вскочил Юрий Дмитрич.

Елисей доложил подробнее:

   - Он прибыл в Ярославль на Рождество Предтечево, немного помедлил: ужинал у тамошнего князя Ивана Васильевича. Тот молил его, чтобы переночевал, а утром отслужил обедню. Митрополит не послушал: на ночь глядя, продолжил путь в Галич.

   - На ночь глядя! - повторил князь.

   - Безотлагательно! - заключил Морозов.

Юрий Дмитрич распорядился немедленно выслать навстречу крепкую стражу во главе с Вепревым.

   - Пойду собирать княгиню и сыновей. Встретим первосвятителя всей семьёй.

С этими словами князь в крайнем возбуждении удалился во внутренние покои.

   - Дело суть великой важности и требует многих средств! - пробормотал, уходя, Лисица.

Морозову долго пришлось ожидать господина на большом теремном крыльце.

А солнце всё поднималось, зной всё усиливался, народ на улицах всё прибывал. Галичане, с утра напитанные слухами, жаждали лицезреть представителя русской церкви, прибывающего из далёкой Москвы. Тёплый месяц май подготовил сухой, торный путь. Один из последних весенних дней на пороге лета, весь в свежей зелени, весь в сиянии, вселял радужные надежды на торжество света над мраком, тепла над холодом, а если сказать выспреннее, - добра над злом. На сей раз стар и млад стремились не к сердцу Галича - кремнику, а на посад, к полю у озера, где возвышалась соборная церковь Преображения. Её голосистые колокола наполняли малиновым перезвоном город, воспрянувший от близнецов-будней к редкому празднику. Никто не объявлял, но все знали: здесь, перед многоглавым собором, князь встретит митрополита. Вот выехали на поле княжьи охранники, за ними - карета. Всадника Юрия Дмитрича отличили издали: могуч, дороден, мягкая, струящаяся по груди борода. А что за удальцы его сыновья! Хотя и безусые, да мужественные. Всеобщее внимание привлекли двое старших. Младший - позади них. Совсем ещё отрок. Не могуч мышцей, не широк плечьми, зато красен-распрекрасен! Кудри - кольцами, уста - маков цвет, глазищи, как у матери, - взглянет, рублём одарит! Сенные девки княгинюшку извлекают из златохрустального терема на колёсах. Нет, не хочет, чтоб извлекали, сходит сама. Дебела, дородна, красива, - ну, всем одарена! Пышный распустившийся цвет, неподвластный летам, чудесно неувядаемый!

Прибытием своих властителей любовались до того поворотного мига, когда на задворках толпы возник крик:

-Едет! Едет!

Онять-таки прежде всего показались всадники, потом колымага. В сёдлах не только воины, но и чернецы. Перед княжеской семьёй кони стали. Чернический хор запел «Спаси, Господи, люди твоя». Служки помогли первосвятителю снизойти на землю. Все головы - в его сторону. Ближний к нему край толпы в лучшем положении, нежели тот, что созерцал князя. Одни передавали другим увиденное. Задние плохо слышали.