- Ох! - испуганно вскрикнул князь.

Болярец, приписав испуг упоминанию о колдуне, продолжил:

   - Той же осенью пошли мы Волгою в десяти лодьях. Болгары отделались откупом в триста рублёв. К Большим Сараям подходили уже в пятьдесят лодей. Атаманом был смолянин прозвищем Прокофий. Гостей-христиан грабили, гостей-басурман грабили и убивали. Под Сараями в битве Прокофий пал костью. Выбрали на его место Рязана. Пришли в город Хазиторокань или по-нашему Астрахань. Говорят, в старину он именовался Хазарем. Тамошней землёй после хазар владели ясы от устья Волги и до Дербента. Оставив лодьи, вошли конными в страну, именуемую у нас Грузией. Местичи же своё отечество называют Картли: по имени Картлоса, праотца, сына Ноева. Для персиян эта страна - Гургистан. Для дагестанцев - Гуржем. Для греков - Георгия. По имени великомученика Георгия, коему Бог поручил защищать здесь живущих. У Картлоса было шесть сыновей: Мцхетос, Кахос, Бардос, Кавказос, Лесгос, Егрос, их именами зовутся разные тамошние пределы. Отчего родилось имя Кабарды, куда мы потом попали, не знаю. Некогда она принадлежала грузинским царям, исповедывала христианство, истреблённое после татарами.

Застолье, благодаря Глебу-путешественнику, затянулось.

   - Расскажи, как сюда вернулся, - попросил утомлённый князь.

   - Благодаря всё тому же волхву Мине Гробову, - не утерпев, вставил прежде осведомленный Борис Галицкий.

После этого Юрий Дмитрич ни разу не перебивал рассказчика.

Выяснилось, что по возвращений в Новгород уставший от кровавых дел Глеб решил отстать от ушкуйников. Разыскал старого волхва - своего спасёныша. Тот уж оправился от купания в Волхове и жил справно. Он-то посоветовал идти в Галич к князю Юрию: попадёт-де со временем бывший удельный боярин в совтав боярства великокняжеского. Такому пророчеству Глеб не поверил, но решил совету последовать, тем более что во Пскове и Новгороде стала свирепствовать моровая язва, завезённая из Ливонии. Возникал синий или багровый пузырь на теле. Синий обещал на третий день смерть. Багровый же выгнивал, и недужные оставались живы.

   - Как же ты уцелел, Глеб Семёныч? - ужасалась княгиня.

   - Не могу изъяснить, - развёл руками тот. - Скажу только, что Мина Гробов водил меня к новгородскому знахарю именем Галактион Хариега. Тот колол стеклянной иглой, вливал в кровь мутную жидкость, которую сам составил и назвал сывороткой. Я ни в чём не перечил. Не ведаю, снадобье ли помогло, или Божья воля.

Из-за стола встали поздно. Князь, скорее в угоду княгине, нежели по личному убеждению, позволил Глебу остаться в ближнем окружении, служить, как прежде. Борис Галицкий поручился за каждый шаг подопечного, обещал за ним постоянный пригляд.

Княжеская семья, помолившись в Крестовой, удалилась почивать.

Анастасия, вздрагивая то ли от пережитого, то ль от услышанного, прильнула к могучему телу мужа, будто от него всё ещё исходила сила. Он же ощущал: силы нет!

   - Отчего ты, свет мой, так охнул при имени какого-то новгородского волхва? - недоумённо спросила супруга. - Ведь в Новгороде что ни человек, то волхв.

Юрий Дмитрич не хотел пересказывать колдовское предвидение, лишь намекнул:

   - Я мог бы переиначить: в Пермской земле что ни женщина, то Золотая баба.

Анастасия притихла в его объятиях, оба незаметно заснули...

Утром отдохнувшую супружескую чету разбудило солнце. Оно будило все первые дни во возвращении в Галич. А дни пролетали, как часы, в известиях, трудоёмких делах и снова в известиях.

Большое и нужное предприятие немедля затеял опытный Елисей Лисица. Вызванный на беседу, он сообщил об отъезде из Москвы младшего брата Константина. Воистину тот был прав, когда предрекал Юрию о себе, что временщик-литвин Наримантов назовёт его за мирный уход с берегов Суры «пособником» старшему брату. Не стерпел Константин злого слова, тем более что великая княгиня Софья с государем-сыном смолчали: ни звука в его защиту! Обиженный отбыл в Углич, удел, пожалованный ему юным Василием.

Елисей уединился с князем в его деловом покое, скрёб длинными ногтями седую бороду, морщил переносье, видимо, собирался ещё высказаться о чём-то.

   - Вот я сижу теперь и рассуждаю, - откровенничал князь, - на что отважутся Витовтова дочь и сплотившиеся вокруг неё бояре относительно моей непримиримой особы. Ты в их среде тёрся до последнего. Как мыслишь, станут ратиться или каверзы измышлять, или вовсе махнут рукой?

Лисица задумчиво покряхтел. Речь повёл не спеша:

   - Что тебе сказать, господине? Я хоть и тёрся, да ведь чаще бывает так: трёшься снаружи, а не вотрёшься внутрь. Самые главные разговоры идут тайно. Из противоречивых, туманных слухов явствует одно: на тебя, княже, в Москве не махнут рукой. Однако и на военные действия у Софьи с литовским выходцем Патрикеичем духу недостанет.

   - А что, Наримантов имеет большую силу в стенах златоверхого терема? - спросил о литвине Юрий Дмитрич.

Елисей подтвердил:

   - Настолько большую, что за старика выдали сестру юного Василия, великую княжну Марью. - Лик князя вытянулся. Лисица поспешил успокоить: - Сила в верхах и в низах - вещи разные. Патрикеич боится быть во главе великокняжеской рати. На твоих же братьев надежда, сам знаешь, какая. Стало быть, светлым головам ещё думать и думать. А нам эти думы знать!

Юрий Дмитрич поправил:

   - Не знать, а только гадать. Угадывать!

Старик возразил:

   - Без знатоков прогадаешь. Хотя и знание и гадание почти одних денег стоят. - На недоумённый господский взгляд он напрямую задал вопрос: - У тебя, княже, деньги есть?

   - Что ты хочешь? - не понял Юрий Дмитрич.

Лисица начал деловой разговор:

   - На Ивана Дмитрича Всеволожа, известного тебе знатока всех событий, трудятся, не жалея живота, несколько десятков верных людей. Есть они и в Литве, и в Орде, и в Новгороде со Псковом, и в Твери, и в Рязани, короче, везде, где нужно. Их следует содержать конными, на свой лад с оружием и всегда располагающими тугой калитой. Все эти люди способны на разные дела, главнейшее же - быстрые вести о самом важном. Я был одним из них и знаю многих. Если бы ты расщедрился, могу поручиться: глаза, уши, а, коли надо, недрогнувшая рука будут у тебя всюду, где повелишь.

Юрий Дмитрич невольно вспомнил всеведущего, вездесущего Галицкого. Одиночка, увлечения ради не жалеющий собственной невеликой мошны! Теперь перед князем сидел охотник, держащий на сворке целую стаю гончих.

   - Сколько потребно? - спросил Юрий.

   - Полушестьминадцаты тысячи рублёв, - не задумываясь назвал Лисица сумму, - деньгами в отчёт, серебром в отвес.

   - Добро, - также без раздумий молвил князь. И отпустил воспрянувшего к большим делам споспешника.

После задумался: полу... шестьми... надцаты - это сколько же тысяч? Ага: тринадцать! Как будто по средствам.

Не минуло и месяца, а вести потекли сперва ручейком, затем весенним потоком, наконец, разливанной рекой. В Твери от язвы один за другим скончались великий князь Иван Михайлович и его сын Александр Иванович. Внук Юрий Александрович княжил месяц и тоже умер. Теперь на тверском престоле брат его Борис. Он тотчас же взял под стражу дядю своего Василия Михайловича Кашинского.

Соперничество властителей в объятой язвой Твери не очень-то занимало мысли галицкого князя. А то, что язва уже достигла Москвы, испугало и повергло в уныние. Там свирепый недуг лишил жизни трёх сыновей Владимира Храброго - Андрея, Ярослава, Василия. Следовало поставить непроницаемые заставы на всех границах Галицкой земли.

Елисей Лисица получил разрешение входить в княжеские покои по собственному почину: не застанет в тереме, застаёт в бане. В субботний день, взойдя из предбанника, банщик Устин доложил о его прибытии. Князь, ополоснувшись, вышел, закутанный белой простыней. Добытчик вестей сидел у двери, свесив голову.

   - Что, - спросил Юрий, - не обрадуешь?

   - Сперва обрадую, - мрачно произнёс Елисей. - Витовт, опекун твоего племянника, всё же не утерпел, вторгся на Псковщину с большой ратью, подступил к городу Опочке.