Семён Фёдорыч подумал:

   - Не скажу «да» и «нет». Тогда не доискивались до истины. Кавгадый с твоим прадедом убедили хана Узбека[41], что тверской князь виновен. Михаил был вызван в ханский стан и казнён. Говорят, перед смертью он повторял псалом: «Сердце моё смятеся во мне, боязнь смерти нападе на мя». Великим князем Владимирским вновь стал Юрий Данилович.

Рассказчик умолк и долго не доносилось ни слова. Наконец, Юрий подал голос:

   - Повесть окончена?

Морозов промолвил:

   - Доведена до аспидной[42] середины. Сын казнённого Михаила Дмитрий выходил в Орде ярлык для себя. Юрий Московский снова побежал в Новгород. Затем бросился к хану, как его бывший зять. Тверской за ним. В Больших Сараях два врага встретились: убийца и сын убитого. Дмитрий, по прозвищу «Грозные очи», заколол Юрия. В Москве стал княжить его брат Иван, твой прадед. В Твери - брат Дмитрия Александр, ибо ордынский хан самосуд карал смертью[43].

   - Убийца моего одноименца был предан казни? - уточнил Юрий.

Морозов подчеркнул главное:

   - Два самых крупных русских княжества вновь возглавили два врага! - И присовокупил: - Удивления достойно: ярлык на великое княжение получил Александр Тверской!

   - Почему не Иван Московский? - подосадовал Юрий.

Семён Фёдорыч не смог объяснить:

   - Прихоть ханская! Больше того, властелин всего Улуса Джучи послал собственного брата Шевкала посадить Александра на Владимирский стол. Этот братец загостился в Твери и успел восстановить против себя местичей[44]. Поползли слухи: монголы, прибывшие с Шевкалом, мыслят захватить Тверь, убить князя, разорить область. По ничтожному поводу разгорелся мятеж. И - небывалое дело в порабощённой Руси - поработители были умерщвлены в городе до единого. Мстителями руководил Александр. Горячий, молодой, опрометчивый! Пришлось ему бежать во Псков, а тверичам испытать ужас, хуже Батыева разорения. Великим снова стал князь Московский, Иван, твой прадед.

   - Хвала Богу! - вздохнул Юрий.

   - Спустя десять лет, - довершил учитель повествование, - Александр Тверской сам явился на ханский суд и - представь себе! - был прощён.

   - Неужто?

   - Именно это воскликнул Иван Московский. С двумя сыновьями - Семёном и Иоанном - он приехал в Орду. Вместе убедили хана, что Александру, закоренелому ордынскому недругу, верить нельзя, а тем более оставлять его на свободе. Тверской князь с сыном Фёдором были вызваны и лишились голов. Тверь признала главенство Москвы, отослав ей свой главный соборный колокол.

   - Борьба кончилась, - вздохнул Юрий, удручённый рассказом.

Семён Фёдорыч ненадолго перевёл дух.

   - Как любили говаривать наши предки, - начал он сызнова, - всякая рать - до мира, а любой мир - до рати. Двадцать лет минуло. Отдышались. И продолжили прерванное. Ведь главное было не решено: кто возглавит Русь, Москва или Тверь? Казалось бы, спорить не о чем. По смерти деда твоего Ивана ярлык на великое княжение получил в Орде Дмитрий Суздальский. Многие считали это несправедливым, привыкли, что Владимирский стол принадлежит роду князей московских. Хотя, если разобраться, Дмитрий Суздальский был прапраправнуком Всеволода Большое Гнездо[45], а твой родитель - лишь сын его прапраправнука. Следовательно, суздальские князья коленом старше московских.

   - Постой, - перебил Юрий. - Не хочешь ли ты сказать, что нынешний Борис Нижегородский, коего мне предстоит низвергнуть, есть брат Дмитрия Суздальского и больше имеет прав на великокняжеский стол, нежели мой брат Василий?

Морозов подумал:

   - Мудрено, но это так. В том-то и сложность старого престолонаследия, что все путаются в нём и воюют. Потому твой отец решил раз и навсегда: предавать престол сыну, а не старшему в роде. Похоже, решил он это ещё будучи двенадцатилетним отроком. Ничто же сумняшеся, поехал в Орду и сумел вытребовать себе ярлык. Правда, хан по тогдашней слабости не подкрепил его войском. Пришлось вести лишь московские полки, дабы взять Владимир. Старый Дмитрий испугался и их, вернулся в свой Суздаль. Молодой Дмитрий Московский стал великим князем. А в Твери-то сидел Михаил, сын казнённого в Орде Александра. Вот тут и вспомнились кровавые счёты. Опять началась усобица.

   - Несмотря ни на какие права? - вставил Юрий. - О Господи!

   - По старому, привычному праву, - разъяснил Семён Фёдорыч, - Михаил Тверской был коленом ближе к Большому Гнезду, нежели твой родитель. Только кто на это смотрел, коли шла речь о высшей власти?

Краткий миг воцарившейся тишины прервал младший из потомков Всеволода Большое Гнездо:

   - Будет. Я уже наслышан о борьбе татуньки с Михаилом Тверским. Тот четырежды подходил к Москве, то с литовцами, то с татарами. В пятый раз подписал мир. Годовалым я был тогда, знаю с чужих слов. Вижу: Тверь теперь усмирена до зела[46]. Верю: Василию с нашим четвероюродным дядюшкой Михаилом хлопот не будет.

   - Верь, княже, верь, - ободрил Морозов. - И, пока вера есть, спи спокойно.

В опочивальне более не возникало речей. Прошла минута-другая. Слышались мерное дыхание учителя и прерывистые вздохи ученика. Когда ясе и Юрия сморил сон, он увидел себя тем Юрием-предком, что был женат на Кончаке и оговорил перед ордынским царём своего дальнего родича, одноименца нынешнему Михаилу Тверскому. Того изрубили Узбековы палачи. История повернулась лицом к Москве. А ведь всё могло быть совсем иначе, не умри так внезапно луноликая азиатка Кончака.

Утренничали в воеводской избе. Юрий удивился большой перемене в Донском герое Дмитрии Всеволоже. Старый воин, вчера ещё напряжённый, как пардус перед прыжком, сейчас расслабленно улыбался, потирал руки, брал блюда, весело приговаривая:

   - Люблю мазунчики! Люблю кундумчики![47]

Князь обратился к нему:

   - Дмитрий Александрович, как же мы с одной охраной, без ратных сил войдём в Нижний со столь тяжёлым намерением?

   - Ой, Юря, - отмахнулся старик, по-отцовски назвав недавнего малолетку-княжича, - не бери в неготовую голову козни опытных умов. Верь, всё будет в порядке.

   - Войдём, как к себе домой, - подкрепил родительские слова Иван Всеволож.

   - Борис Нижегородский, должно быть, ломает голову, как получше нас встретить, - жуя, промолвил Александр Белевут.

   - С нами царская грамота и царский посол, - жёстко объявил Иван Кошкин.

Сын Донского, побелев, поднялся из-за стола:

   - Господа и братья, бояре и друзья мои, - изо всех сил сдерживаясь, начал он спокойно. - Государь-брат не для прогулки присоединил меня к вам. Я - его око, его уши, его уста. Вы неподобное и скверное сделали, не взяв меня в свой совет.

   - Какой совет, Юрий Дмитрич? - опешил сын Редеди Белевут.

Князь Улан, сидевший, как слепоглухонемой, внезапно дал знать о своём присутствии:

   - Каназ прав. Вы, два Ивана, почему не позвали его, когда я сказал?

Иван Кошкин поперхнулся кундумом. Иван Всеволож отёр руки. Взор его сосредоточился на отце. Дмитрий Александрович тихо промолвил:

   - Не сердись, Георгий. Винюсь в устарелой привычке видеть отрока-князя. Прозреваю: не отрок! Впредь мы с тобой - как меньшие. - И обратился к сыну: - Иван, нас ждёт человек. Пусть повторит перед Юрием Дмитричем то, что говорил ночью. Вручи ему калиту и отправь ямским гоном к государю в Коломну.

Слушая эту речь, Юрий остановился глазами на сидевшем с краю стола Семёне Морозове: учитель исподволь дивился ученику.