Анастасия откликнулась:

   - Литовская речь.

Тут только сообразил Юрий, что опаздывает к государю-брату на торжественную встречу пришлых князей.

Сборы были недолги, словно в походе. Вот уже он в седле, с подобающей охраной проталкивается в знакомые сызмальства резные ворота. На широком дворе поджидавший его Борис Галицкий сразу же заприметил князя. Досужие сообщения всеведущего и вездесущего наслаивались одно на другое:

   - Вон Александр Нелюб, сын князя Ивана Ольгимантовича, со своими поляками и литвой. А вон Исакий, епископ черниговский, со своим причтом. Его привёз северский князь Свидригайло. Да вот и сам сын Ольгердов!

С ними поравнялся тучный усач в окружении иноземных рыцарей.

   - А скажите, панове, - громко и с южным выговором обратился он к русским, судя по одежде, вельможам, - где тут... Говорят, где-то был тут... Юрий, брат короля?

   - Я Юрий Дмитрич, - назвался князь.

И немедля был заключён в объятья спрыгнувшим с коня толстяком, трижды с чмоканьем поцелован в уста.

   - Будем крепко друзьями! Я Свидригайлос Олгердис! Поведомлен о тебе от... как по-вашему сказать?.. Иогана Олгимунтовича Голшанского из Данцига.

   - По нашему говоря, от Монтивича, - переиначил Юрий, вспомнив Витовтова вельможу, привёзшего во Псков Софью. Перед новоявленными друзьями толкущиеся на ступенях Красного крыльца расступались. Свидригайло огляделся в Набережных сенях, где от гостей яблоку упасть было некуда, и начал знакомить Юрия со своими приближенными.

   - Князь Путивльский, - представил сухощавого русича, одетого на немецкий лад.

   - Фёдор Александрович, - назвался тот. И завязал разговор: - Дивлюсь величию Москвы. Всего-то сто лет назад имя её не было известно в Европе.

   - Князь Перемышльский, - бесцеремонно прервав разговор, подвёл Свидригайло друга к коренастому бородачу.

   - Симеон, - представился тот. - Ваши храмы весьма красивы. Много монастырей...

   - Князь Хотетовский, - рекомендовал далее сын Ольгердов.

   - Михайло, - пробасил гладко выбритый толстяк в бекеше. Присовокупил учтиво: - Двор Московского государя напоминает мне древние предания о блестящем дворе Ярослава Великого.

Свидригайло продолжая руководить Юрием, потащил его к пиршественному столу и усадил бок о бок с собой.

Князь решил начать беседу с приятного. Широко улыбнулся литвину:

   - Рад видеть тебя на Москве. Хотя твоё положение...

   - Моё положение аховое, - захохотал Свидригайло. - Брат, король Ягайло, отдал Литву двоюродному Витаутасу, а не мне, родному. Осчастливил меня уделами Северским, Стародубским. Как у вас говорят, раз-два и обчёлся! А пусть-ка отдаст Вильнюс! Хватит господствовать! Ишь, вояка, татарами лупленный!

Тем временем за столами, поставленными «покоем», вздымались кубки, звучали здравицы. Пока литовский сосед отвлёкся едой, Юрий невольно слушал речи с другого боку: Фёдора Ольговича Рязанского и воеводы новопостроенного деревянного города Ржева Юрия Козельского.

   - Наши же единоплеменники, - говорил Ольгович о прибывших князьях, - а уже приняли обычаи иноземные.

   - Уже! - со смехом подчеркнул Козельский. - Достаточно прошло времени, чтобы измениться обычаям. У нас - благоустройство гражданское, у них троны Владимирова потомства долго были пусты. Потом паны литовские давали законы, чуждые русским людям.

Вдруг голоса, как бы по мановению свыше, стали стихать. Все взоры обратились во главу стола, где поднялся великий князь Василий Дмитриевич.

   - Господа гости, бояре московские, друзья мои! - возгласил государь. - Пью заздравную чашу за прибывшего к нам на службу Свидригайло Ольгердовича! Жалую ему в удел Переяславль...

Тут Александр Нелюб, сын старика Монтивича, прибывший в Москву незадолго до Свидригайлы, словно поперхнулся, хотя ничего не пил. Ведь ему только что был пожалован в кормление именно Переяславль.

Великий князь продолжал:

   - ... а также Юрьев, Волок Ламский...

   - От себя отрывает! - прозвучало за столом возмущение Андрея Дмитрича, сидевшего рядом с братом Петром Дмитричем.

Старший, Василий Дмитрич, не слыша, перечислял:

   - ... половину Коломны, Ржеву...

   - О-о! - застонал ржевский воевода Юрий Козельский, обращаясь к рязанскому соседу.

Фёдор Ольгович смолчал. Какое ему дело?

Великий князь завершил:

   - И град Владимир с сёлами, доходами и людьми.

Тут уж набатом загудели голоса. Особенно старых бояр. Юрьева слуха достигли слова:

   - Древнюю столицу чужеземцу отдал за здорово живёшь!

   - Одну ли столицу? Добрую половину великого княжества!

Молодые бояре на старых шикнули, и ропот затих. Застолье пошло своим чередом. Юрий встал.

   - Куда же ты, друг? - вопросил разомлевший от хмеля и счастья брат польского короля.

Он тоже было поднялся, чтобы обнять и сызнова усадить дорогого соседа. Дабы угомонить Свидригайлу, пришлось соврать:

   - Голова болит. Мне уже пир не в пир.

В дверях столкнулся с князем Серпуховским.

   - Стар я, - ворчал Владимир Андреевич, - чтобы пить дурь да закусывать глупостью.

С ними увязался и Борис Галицкий, не замедливший встрять в разговор:

   - Государь сейчас без ума от Свидригайлы. Хочет с ним одолеть Витовта. Говорят, Ольгердыч, хоть верой лях, да устроен к брани, муж храбрый и крепкий на ополчение.

   - Знаю, затеян поход к берегам Угры, - продолжал ворчать Владимир Храбрый. - Я зван, да старостью отговорился. Выходец же литовский, - ещё писано вилами на воде, - поможет ли?

Галицкий будто заступился:

   - Швидрикайло, как у нас выговаривают, убегая к нам из Литвы, сжёг мосты.

   - Что значит, сжёг мосты? - недопонял Юрий.

   - Ну, - пояснил Борис, - в истинном смысле сжёг свои города удельные Стародуб и Новгород-Северский. Стало быть, назад ходу нет.

Тут дядюшка Серпуховской хмыкнул, вскочил в седло. Махнув рукой племяннику с боярином, сказал, прежде чем отъехать:

   - Как бы не сжёг Владимир и Переяславль!

После погожего лета пришла осенняя непогода. Окна серы, углы темны, на душе кошки скребут. Отчего последнее? Уж не от непогоды! События повседневные тоже не огорчают до такой степени. В июле приехал Свидригайло, а в сентябре Василий с полками уже стоял на литовской границе, на берегу Угры. На другом берегу Витовт с литвой, поляками, немцами. Однако на сей раз силы были не в его пользу. Московские рати подкреплялись татарским полком, посланным темником Эдигеем, а также Свидригайловыми рубаками и стрелками. И всё же государь-братец заключил мир. Военная удача - журавль в небе, а мирный договор - синица в руке. Ничто не поколеблет отныне спокойного, надёжного бытия. Эдигей ласково называет Василия сыном, готов помочь при малейшей надобности. Витовт присмирел после Свидригайлова перемёта на московскую сторону. Даже новгородцы, опасаясь польского короля и орденских магистров, дружнее тянутся под крыло Москвы. Жить бы да радоваться! Ан нет, с утра тошно. Не дальние враги, а ближайший друг, свет Анастасиюшка, повергает в заботу. Сладко и довольно по обычаю провели супружескую ночь. Наутро же красавица Настенька пасмурнее оконца. Что за перепад? Оказывается, причина всё та же - злодейство тестя Святославича. Не верит дочь такой несусветно ужасной вести. Не верит! Хоть тысячу раз повтори, не верит. Пока сама, собственными очами не заглянет в глаза отца. А где же его найти? Юрий, в который раз удручаемый её сетованиями, посылал Галицкого на ордынский посольский двор. Говорят, слыхом не слыхать в Великой Кыпчакии[68] о бывшем смоленском князе. Обращался к государю Василию. Братец раздражённо ответил: «Случилось то, что случилось». Поиском занимался поднаторевший в этом боярин Иван Уда. Ездил нарочно в Торжок, привёз уйму свидетельств. Какие ещё сомнения? Не знал уже Юрий, что ещё предпринять, дабы утешить жену.