Ватазин остался оберегать Галич. Решено было жечь посад лишь в том случае, если разведчики донесут: московская рать идёт к городу. Князь Юрий верил: такого не будет. Не за Галич тревожился, а за свой сторожевой полк. Не сели бы на хвост Андрей с Петром Дмитричи, супротивники-братья. И Константин. Ужели всё-таки Константин?

Поход шёл то ходко, то хило: на рысях - где по косогорам посуше, шагом - где в низинах повязче. Тряска в седле, стоянки в курных избах под соломенной крышей. В деревеньке Выбуть князь проведал жену, спросил, как и где спала. Ответила: «Хорошо. На голбце». На каком голбце? Оказалось, это в избе помост между печью и полатями.

Наконец, миновали Гороховец. Там наместник великокняжеский разрешил отдохнуть, но просил не задерживаться. Ушли, не ссорясь.

Теплело до середины месяца. Уже посуху подошли близко к Нижнему, стали в старом городке, что вверх по Оке, на берегу.

Здесь когда-то сползла гора с лесом и засыпала сто пятьдесят дворов. Эту слободу поставили ещё великие князья Суздальские. Они ходили на разыскание: где рубить город, откуда распространять княжение по всей Низовской земле за Волгой и Окой. Леса здесь великие, населённые мордвой: пришлось потеснить. Всё это рассказал Юрию заиндевелый от многих лет старик, промышляющий бортничеством. Он дал княжеской семье приют.

   - Ненаглядные места! - любовалась заволжскими далями Анастасия. - Вот где воссиял бы стольный град ярче, чем Москва!

   - Воссияет! - не перечил жене князь. - Дай время.

На широкий двор ступил усталый Вепрев, привязав кобылу у ворот. Дмитрий Юрьич ждал его:

   - Ну, что, Борисыч?

   - Худо! - мрачно молвил воевода. - Наместники великокняжеские, князь Фёдор Долгоглядов и литовский выходец прозвищем Юшка Драница, затворились в городе, не захотели допускать нас в Нижний. «Служим, говорят, признанному государю московскому, сыну Василия Дмитрича. Дядю же его, мятежника, не приемлем, даже как гостя». Так и сказали, господине. Передаю грубость слово в слово.

Князь задумался, потом велел:

   - Покличь всех ближних для совета.

Когда пришли бояре, он сидел на наковальне, подложив седло. Разговор начал Борис Галицкий:

   - Разведчик доносит, княже: московские полки, минуя Галич, от Костромы пошли к Нижнему.

Данило Чешко рассудил:

   - Вот почему здешние правители к нам плохи.

Князь, не вставая, снизу вверх глянул на соратников с немым вопросом. Вепрев сказал:

   - Не оточать же крепость[87]. Татары осаждали без успеха. Мы слабее. Ждать подхода московлян - класть голову на плаху в ожиданье топора.

Морозов поднял гневный взор на воеводу:

   - Негожие твои слова!

Князь встал, решительно произнёс:

   - Идём отсюда. И подалее!

С уходом войска галичан из-под неприветливого Нижнего, погода резко изменилась, кропил с утра до ночи дождь. Грустно шли кони топкими путями. Чёрные погосты в несколько изб давали приют князю и его ближним, воины же спали под открытым небом. Стал истощаться кормовой запас, людской и конский.

   - Камо грядеши? - услышал князь однажды под вечер божественный вопрос Семёна Фёдоровича Морозова.

Нет, он не ощущал себя апостолом, бегущим от опасности. И здесь отнюдь была не каменистая дорога, мощённая рабами Рима. Однако Юрий Дмитрич вздрогнул от известного вопроса и ответил, будто виноватый:

   - Стремлюсь ближе к Орде. Туда они не сунутся.

Боярин молвил откровенно:

   - У чужих спасаться от своих - не дело.

Шли правым берегом Суры. За зарослями тальника чёрная гладь реки легла границей между братьями, между неизвестностью и поражением, между гордостью и позором. Небо придавливало низкими тучами. Войско шло в полном молчании под чавканье копыт, храп коней. На луговине показался погост всего-то в одну избу. Видимо, когда-то здесь был пожар: болтались остатки от ещё нескольких жилищ. Князь приказал княгиню поместить в избе, себе же наскоро соорудить шалаш.

Ночью был сильный дождь. Проник сквозь лапник. Одежда отсырела почти насквозь. Мысли были об Анастасии: как она в курной избе?

Спящие рядом сыновья, Василий с Дмитрием, проснулись и зашевелились. Слава Богу, Дмитрий Красный в Галиче: не перенёс бы отрок столь беспросветно мрачного похода.

Едва Юрий кашлянул, старший сын затеял речь:

   - Тата, разглядел ли на противоположном берегу костры?

   - Ещё б не разглядеть! - откликнулся отец.

   - Московская сила! Сура пока что разделяет нас.

   - И будет разделять, - подал голос Дмитрий. - Перебраться через такую реку - не шаг шагнуть. Кто начнёт переправу, будет бит ещё на воде.

   - Зато, - развил братнюю мысль Василий, - стоит нам отойти от берега, московляне тут же сядут на хвост.

Так и будем стоять? - растерялся Шемяка.

   - Спите! - оборвал отец. А сам не выдержал, подумал вслух: - Хоть бы знать, какой брат во главе войска, Андрей иль Пётр?

   - Дядя Андрей, - попытался угадать Шемяка.

Василий предложил сесть в лодку и с белым платом поплыть к противнику: там узнать всё. Средний брат возразил, что переплыть дадут, а назад не пустят. Пришлось князю вновь приструнить княжичей, чтоб доспать ночь.

Утром - туч как не было. Рассвет явил чистое небо. Заря зажгла восток, засияло солнце.

Продрогший Юрий Дмитрич подошёл к костру, стал греться. Огонь разложен был у крутого берега. Галицкий был уже тут как тут, сухой, выспавшийся.

   - Кто тебе, господине, ставил шалаш? Мне Ивашка Светёныш.

Князь не ответил, глядел из-под руки. От противоположного берега отходила лодка с белым полотнищем. Ну всё по словам сына Васеньки. Только в лодке не галичане, а московляне. Два гребца и... Кто же третий?

   - Вот тебе на! - выпрямился Галицкий. - Переговорщики. Ого! Не просто кто-нибудь: сам воевода! Над ним знамя!

   - Андрей? Пётр? - гадал, как юноши-сыновья давеча, всматривался, привставал на носках близорукий Юрий Дмитрич.

И вдруг услышал от глазастого Галицкого:

   - Константин!

Юрий уже и сам разглядел: Константин!

Сбежал на берег по крутой тропе. За ним - боярин Борис, кликнувший людей. Юрий сделал знак, чтобы остались все наверху. Лодка ткнулась носом в землю. Вышел воевода, гребцы застыли у весел.

Братья сошлись на прибрежном галечнике, обнялись крепко-накрепко. Юрий заметил на щеках Константина капли. То ли слёзы, то ли речные брызги.

   - Очи невольно плачут, созерцаючи тебя, брат, - признался младший из Дмитричей.

Старший спросил:

   - Где Андрей с Петром?

Константин начал издалека:

   - Всем ныне заправляет дщерь Витовтова и этот - как его? - литовский выходец, одноименец твой, Наримантов. Затмил самых именитых бояр. Верховодит! Я, Пётр и Андрей умышленно были посланы против родного брата, дабы доказать свою верность племяннику. От безвыходности подчинились, ибо Витовт изготовился для прыжка. Софья пока что отговорила отца от немедленного вторжения. Дескать, ты, брат, не имея достаточных сил, скоро утихомиришься. Так что Витовтовых опекунских усилий пока не требуется. Я, соображая все обстоятельства, заключил ряд[88] с мальчишкой, живу в Москве. А что делать? Всё бы сопротивление моё под Витовтовым кулаком выражалось в отсиживании у новгородцев. Они, конечно, не выдадут, да дело ли бессильно прятаться у друзей за пазухой? Андрей с Петром, как ты знаешь, отказались от своих прав ещё при покойном Василии.

Он замолчал. Юрий не торопил. Чувствовал: витиеватые объяснения тяжелы для прямого, честного Константина.

Когда же вынужденный воевода племянника продолжил речь, князь был огорошен его известием.

   - Пока мы шли к Костроме, а ты - к Нижнему, два ордынских отряда во главе с царевичем и мурзой с ходу врасплох захватили Галич. Ватазин бежал в леса.

   - А Дмитрий? - вскрикнул Юрий. - Мой сын Дмитрий Красный! Он не с нами. Он - в городе.