— Город без защиты! — в ужасе воскликнул он. Эрнест печально рассмеялся.

— Теперь ты понимаешь, почему договор императора с султаном такой подлый? Никто больше не думает о том, что султан Саладин в 1189 году приказал снести городские стены Иерусалима!

— Но император снова укрепит город!

— Этого не позволяет сделать договор. Кроме того, императору жалко даже мелких монеток, все деньги он тратит на войны в Северной Италии. Передачи Иерусалима в руки христиан достаточно для триумфа императора, а вместе с ним и папы. Достаточно для того, чтобы снять с императора отлучение от Церкви. То, что произойдет со Святой Землей в дальнейшем, совсем не волнует императора. Все остальное должны осуществлять христианские бароны Сирии и рыцари ордена, не жалея своей крови и денег, и с помощью тайной дипломатии, для которой этот дьявольский договор почти не оставляет места. Пусть Фридрих идет к черту вместе со своим союзником!

— Разве в этом договоре совсем нет ничего хорошего, Эрнест?

— Ты ведь сам видишь, что город беззащитен. Окрестности города, все, что ты можешь окинуть взором, Принадлежит мусульманам. То, что они возделывают на полях, скупают многочисленные египетские гарнизоны, расположенные в окрестностях Иерусалима. Хозяин города — это слово можно произнести лишь в насмешку — не способен защитить своим мечом крохотные поля, обрабатываемые в течение одного дня! А это значит — тот, кто находится в городе, сидит в мышеловке! Каждый, кто находится за его пределами, может обречь горожан на голод.

Как только Эрнест и Мигель вернулись на Храмовую площадь, они стали свидетелями выезда султана из Иерусалима. Среди мусульманского населения города долго не стихали рыдания и жалобы.

В ту ночь тамплиеры разбили свои палатки в нижней части Храмовой площади. Они не ночевали в своем главном доме, не переступали его порога до тех пор, пока там пребывал император со свитой. Только Великий магистр обязан был находиться рядом с императором, как и магистр ордена иоаннитов.

За длинными столами во дворце тамплиеров христианские бароны сидели вместе с императором за трапезой. Они ели то, что привезли с собой люди, участвовавшие в торжественном шествии. Вино, которое потребовал император, уже разожгло в присутствующих страсть к спорам, и горячие речи полководцев доносились через открытые окна до тамплиерских палаток. Отчетливо звучал голос графа Ибелинского:

— …И поэтому я скажу вам, Ваше Императорское Величество, ваш договор будет столь же полезен, как ночь полезна для мыши: ведь кошка ночью видит свою добычу не хуже, чем днем!

Император промолчал. Но Петро де Монтекауто, Великий магистр тамплиеров, спокойно сказал:

— Мы просим вас, господин: укрепите этот город заново! Я обещаю вам полную поддержку нашего ордена. Ибо какая польза христианам от открытого города, если множество вражеских замков расположились вокруг него подобно диким львам? Любой из них может без усилий задушить нас.

— Договор, господа, который я заключил с моим другом султаном, — возбужденно возразил император, — не может быть изменен ни в едином пункте. Город останется открытым!

— Тогда существует только одно спасение! — сказал Великий магистр тамплиеров: — Мы должны в достаточной степени укрепить наш главный дом. Он уже когда-то служил нам гарнизоном.

Когда император отвечал Великому магистру, голос его стал резким:

— Если тамплиеры не откажутся от укрепления их главного дома, то, клянусь, я конфискую их имущество в немецких землях, в Италии и в обеих Сицилиях! Крепость тамплиеров в городе, который я получил путем переговоров, нанесет ущерб моей императорской чести!

— Раньше, — язвительно заметил граф Ибелинский, — на Востоке обыкновенно договоры заключала такая военная сила, которая была в состоянии гарантировать их соблюдение. В первую очередь это были тамплиеры.

В словах графа Ибелинского содержался намек на сорок жалких рыцарей, из которых состояло личное императорское войско с тех пор, как император был предан анафеме.

На следующее утро на торжественном богослужении Фридрих II сам надел на себя корону короля Иерусалимского. В церкви поднялась сумятица, подобная той, когда мать рано умершего Бодуэна II пожелала короноваться со своим вторым супругом. Но теперь речь шла о короле, над которым тяготело церковное проклятие! Мог ли он быть помазанным? Не превратится ли это помазание в проклятие на его голову? Не отвратится ли благословение Божье от этой земли навсегда? Нет, никогда этот император не был законным королем Иерусалимским! На лицах сирийских баронов смешались отвращение, презрение и гнев.

Но были среди них и желавшие понравиться новому властителю. Они сопровождали императора при его отъезде из города после коронации. Император не хотел ни дня даваться там, где недостатки заключенного им договора так отчетливо бросались в глаза, — здесь, в Иерусалиме! К тому же, у него имелись и другие планы, и его высокомерное выражение лица не обещало ничего хорошего.

С трудом подавляя гнев, тамплиеры наблюдали за отъездом императора. Даже мусульмане корчили презрительные гримасы за его спиной. Они увидели то, что прежде знали по слухам: главный покровитель христианской веры был менее христианином, чем самый последний из его подданных. И в глазах мусульман император не заслуживал уважения даже как противник.

Один молодой сирийский рыцарь, которого Эрнест недавно встретил во время конфиденциальной беседы с Великим магистром, также выехал вместе с императором за городские ворота. «Ты тоже позволил себя одурачить!» — горько подумал Эрнест. Он вопросительно смотрел на Великого магистра, но его замкнутое лицо не выражало никаких чувств.

У Яффских ворот тамплиеры в унынии повернули обратно. Горестной была встреча с местом, откуда они пришли в Иерусалим!

Тамплиеры незамедлительно приступили к проверке комнат в своем главном доме. Не имея права укреплять дом снаружи, они стремились незаметно укрепить его изнутри: дом тамплиеров должен был стать надежным укрытием для христиан, оставшихся в этом беззащитном городе. Эрнесту была поручена проверка стенной кладки.

— Теперь мы будем работать там, где работал мой предок Пьер, — сказал он Мигелю. Эрнест имел в виду Конюшни Соломона. — Я буду держать в руках камни, которые прежде держал он.

Но посланник Великого магистра оторвал его от работы, позвав во дворец.

Бледный, со сжатыми кулаками, стоял Великий магистр перед сирийским рыцарем, который утром так охотно покинул город вместе с императором. Эрнест не понял, что этот человек не предатель, а осведомитель Великого магистра.

— Повторите все только что вами сказанное, господин Ролан, чтобы мой рассудок мог лучше это понять!

Осведомитель покорно повторил свое сообщение:

— Когда мы проехали небольшое расстояние по пути в Яффу, ко мне подъехал человек из императорской свиты и сказал: «Знайте же, завтра нам будет принадлежать Каструм Перегринорум!» — «Разве это возможно?» — ошарашенно спросил я. — «Император намеревается беспрепятственно проникнуть в лагерь пилигримов, чтобы со своими рыцарями и перешедшими на его сторону сирийскими баронами взять Каструм Перегринорум изнутри. Не сомневаюсь, что этот набег у нас получится».

Великий магистр с совершенно побледневшим лицом обратился к Эрнесту:

— Обстоятельства вынуждают меня отправить тебя в Каструм Перегринорум. Возьми себе в сопровождающие кого захочешь. Только слушай хорошенько мой приказ: поезжай по трудной дороге через горы. Если даже ты еще ни разу по этой дороге не ездил, думаю, хорошо знаешь по описаниям. По ней ты приедешь туда быстрее, чем император, который избрал удобный прибрежный путь. Вы должны вовремя поспеть в лагерь пилигримов, чтобы предупредить тамошних монахов. Не забывай о том, что император движется вперед отнюдь не так медленно, как в минуты торжества. Я не могу послать с тобой своих братьев, так как здесь они столь же необходимы, как и там. Поистине император все хорошо рассчитал!