— Откуда у вас эти гигантские булыжники, господин? — спросил Эрнест, показав на фундамент замка.

— Здесь, видимо, еще с незапамятных времен стояла крепость. Произведя раскопки, мы наткнулись на ее развалины и решили пустить в дело старые камни. Но для того, чтобы сдвинуть каждый камень с места, понадобилось четыре быка.

Вскоре Эрнест присоединился к работавшим и вместе с ними участвовал в сооружении крупнейшей на сирийском побережье крепости. Еще до того как в нее был уложен последний камень, в новом порту высадились король Венгерский с его пестрой свитой, Великий герцог Австрийский и император Фридрих Гогенштауфен. Амальрик де Люзиньян, объединивший короны Кипра и Иерусалима, также прибыл со своего острова. Пожаловали сюда и Великие магистры орденов, и сирийские бароны.

В просторном новом замке они держали совет о тестовом походе в Египет, в котором должны были принять участие все собравшиеся. Полные высоких помыслов, коронованные особы возвратились в родные места. Турки же из страха перед господствующим над местностью Каструм Перегринорум уничтожили свою крепость, угрожающе расположенную на горе Фавор.

Паломники закончили свои труды: они исполнили обеты и отдали строительное искусство ради сохранения христианства в Святой Земле во славу Божью. С гордостью они привезли на Запад вести о Каструм Перегринорум. В истории, которая так быстро все забывает, остался не забытым труд пилигримов, воплощенный в названии замка.

В туже зиму в путь отправились новые крестоносцы, чтобы поспеть на место, как только улягутся весенние штормы; они поплыли по морю. Верные своему соглашению, с мощными войсками в Каструм Перегринорум прибыли король Венгерский и Великий герцог Австрийский. Император Фридрих, однако, все еще медлил и оставался в Европе. Как это происходило во всех предыдущих крестовых походах, так было и теперь: паломники собирались под защитой крестоносцев, чтобы под их прикрытием идти в Святую Землю.

В Шартре также собралась небольшая группа крестоносцев, к которой примкнули Деодат и его друг шутник Антуан. Деодат полагал, что каменотес всегда сможет найти применение своим способностям. Кроме того, он думал о своем кузене Эрнесте, с которым должен был встретиться в Каструм Перегринорум. Незадолго до этого возвращающийся домой паломник передал привет Деодату от Эрнеста.

— Пустите меня в поход! — попросил Деодат своих родителей.

Когда же мать лишь молча покачала головой, он обратился к отцу:

— Если бы ты, отец, не был связан своим грехом с Шартрским собором, ты, конечно, уже давно был бы в Святой. Земле!

Рене глубоко вздохнул.

— Я бы отправился в поход, сын, — признался он.

Мария также призналась, что охотно бы вернулась на Восток.

— Но теперь, — быстро добавила она, — теперь, когда там все изменилось, мне кажется, лучше жить здесь.

Рене с благодарностью обнял ее за плечи.

На следующее утро они отправились в путь: Деодат и балагур Антуан. Рене и Мария, обнявшись, смотрели им вслед. Деодату было приятно видеть своих красивых статных родителей, и он весело помахал им.

Прощальная улыбка исчезла с лиц родителей. Они вспоминали, что происходило прежде, когда Деодата еще не было; думали о том, что его имя было первым словом, которое они произнесли после долгого молчания. Мария вопросительно смотрела мужу в лицо: быть может, беспечный уход Деодата и был истинным наказанием за старое преступление? Господь решил отнять у них самое дорогое — единственного сына… Рене пожал плечами, неуверенно пробормотал: «На все воля Божья».

Во время расставания Андре скромно держался позади всех. Вернувшись домой, он сказал:

— Да пребудет Господь с мальчишками! — и когда Мария и Рене ничего ему не ответили, потому что их душили слезы, добавил: — Господь своих не бросает.

Отправившиеся в поход юноши представляли себе юре и как они стремительно помчатся по его зеленым волнам — почти не касаясь воды! Они бодро шагали вперед, насвистывая и сбивая посохами головки чертополоха, и говорили о Востоке так, будто совершенно не сомневались, что уже послезавтра окажутся там. Деодат хотел все рассказать Эрнесту, как только они высадятся в Каструм Перегринорум. Про себя они повторяли описания крепостей, услышанные от вернувшихся домой пилигримов.

В Лионе юноши зашли к Лене и Франсису, и Деодат познакомился со своими кузенами: ровесником Жоффруа, унаследовавшим от отца рыжие вихры, и шестилетним Жереком, который при Деодате не вымолвил ни слова. Но на следующее утро он вышел со своим старшим братом к причалу провожать кузена и помахал ему на прощание, когда появился корабль, готовый принять пилигримов на свой борт.

И вот перед ними раскинулось то серое блестящее зеркало, при виде которого за прошедшие сто двадцать лет столько сердец крестоносцев переполняла радость, — море. Впервые в жизни юноши испытали чувство свободы, приносящее людям счастье.

Юные пилигримы еще более укрепились в своих радостных ожиданиях, когда в Марселе они встретили бравого капитана, чей парусник, скрипя снастями, вышел в открытое море. Деодату никак не верилось, что берег, очертания которого то и дело вырисовывались на востоке, был все еще итальянским полуостровом.

На десятый день путешествия корабль внезапно подвернул на юг, взяв курс в сторону египетского побережья. Паломники оказались сбиты с толку: они ожидали уже на следующий день увидеть сирийский берег, куда так стремились! Вскоре их озадаченность сменили недоверие и гнев.

— Эй! — закричали они хозяину корабля, — что это тебе взбрело в голову, почему ты свернул к устью Нила? Ты, наверное, хочешь продать нас мамелюкам?

И они стали замахиваться на него посохами.

— Послушайте меня! — воскликнул капитан, воздев покаянно руки. — Это не моя вина, так приказал папа нам, мореплавателям. Он желает, чтобы все паломники и крестоносцы» хотят они этого или нет, доставлялись к нильскому рукаву, Танису. Там находится ключевая египетская крепость Дамьетта. Ее нужно захватить. Император Фридрих также дал свое согласие участвовать в ее осаде. Он приведет с собой немецких и итальянских рыцарей.

— При чем тут Дамьетта? — стали кричать паломники, перебивая друг друга.

— Тот, у кого окажется в руках Дамьетта, будет обладать Каиром, этим злейшим врагом Иерусалима.

Парусник приплыл на Танис. На берегах, раскинувшихся далеко друг от друга, юноши увидели первые палатки европейских лучников, несших охрану этого устья. Гребцы по команде ускорили ход. С берегов послышались возгласы лучников «хей-хо», которыми они приветствовали прибывших европейцев. Лучники показывали вверх по реке, поднимая одну руку, как мачту, а другой изображая парус.

Матросы понимали язык их жестов: флот крестоносцев, вышедший из Каструм Перегринорум, был уже вблизи Дамьетты. Деодат с напряжением смотрел вперед. Как только солнце погрузилось в красный туман Ливийской пустыни, он громко воскликнул: «Там! Там!» — указывая Антуану на поднимающийся вдали целый лес рей.

В Деодате боролись радость и страх: там, за этими реями, он видел массивные стены Дамьетты, у которых его дед выполнял подневольные работы, будучи рабом, и откуда он бежал в Европу. Какая же судьба ждет здесь его — Деодата? Покинут ли они с Антуаном эту незнакомую землю целыми и невредимыми? Он увидел две башни, запиравшие реку перед городским портом на тяжелую железную цепь; лишь когда ее поднимали над водой, путь был свободен. Парусник встал на якорь посреди реки, к нему подплыли лодки. Не говоря ни слова, в смущении паломники высаживались с корабля и с короткой молитвой ступали на ненавистный египетский берег, ощущая под ногами твердую как камень илистую почву.

Они разбили палатки, но у большинства пилигримов жажда деятельности, пригнавшая их на Восток, иссякла. Ведь эта земля не была Святой Землей, ради защиты которой они без промедления отдали бы жизнь.