— Свершилось! И знаменательно, что «Восток», а не запад, — говорил Василий Васильевич.
Эта шумная неурочная перемена затянулась. Марфа Степановна сама ходила по коридору, тряся над головой звонком. Когда все кое-как утихомирились, она вызвала в учительскую уборщицу и стала допытываться, кто подал звонок раньше положенного времени.
— Да кто ж, кроме Пеговой, она взбаламутила всех, — сообщила уборщица. — Иван Константинович послал ее за книжкой в библиотеку, а она вон что наделала…
— Всегда отличается этот невозможный десятый, — пробурчала Марфа Степановна, а потом въедливо упрекала Валентину: — Опять ваш класс набезобразничал. Ваши ученики делают, что хотят, никакого указу.
— Но, Марфа Степановна, произошло такое событие, — попыталась объяснить Валентина.
— Не пеняйте на событие и не защищайте нарушителей, — оборвала завуч.
В другое время Валентина, быть может, достойно ответила бы ей, но сейчас не возразила. Сердце было переполнено радостью, по сравнению с которой упреки Марфы Степановны казались мелочью.
После занятий Валентина побежала в Дом культуры к Лиле. В читальном зале она увидела Сашу Голованова, Лилю, Ветрова. Те уже трудились над большим стендом «Дорога в космос». Лиля вырезала из старых журналов фотографии первых искусственных спутников, Ветров аккуратно приклеивал их к красному полотнищу, а Голованов крупно писал белилами знаменитые слова Циолковского:
«Человечество не останется вечно на земле…»
— А, Валентина Петровна, с праздником вас! — крикнул Саша. — Не собираются ли ваши ребята в космос?
— Все, как один, хотят стать космонавтами!
— И станут! — подхватил Ветров. — Кто знает, быть может, в недалеком будущем кто-то из ребят поведет космический корабль на борту… с агрономом.
Лиля расхохоталась:
— Почему с агрономом? Уж не думаешь ли ты…
— Думаю, Лиля, — прервал Ветров. — Первым должен лететь агроном, чтобы определить, как насчет плодородия на других планетах.
— Но сперва там нужно разведать дороги, — вмешался Саша Голованов. — Значит, без шоферов не обойтись!
— Ты слышишь, Валечка, они уже собрались в космос. А нам с тобой, как видно, оставаться на Земле, библиотеки и школы не скоро будут на других планетах, — шутила Лиля.
— Саша, давайте поторопим их свадьбу, а то агроном улетит незарегистрированным.
— Согласен, Валентина Петровна.
Валентина подошла к Лиле.
— Приходи вечером примерять свадебное платье, — сказала она.
— Уже готово?
— Мы потрудились с мамой… с Марией Михайловной.
— Ты называешь ее мамой?
— Так постановил мой братишка Миша…
В читальный зал вошла почтальон тетя Лена с большой своей сумкой через плечо. Всех, кто был здесь, она поздравила с праздничком — полетом товарища Гагарина, сказала, что завтра газеты будут нарасхват, и протянула Ветрову пачку писем.
— Бери-ка, Тихоныч, ноне аж целая дюжина.
— Ты гляди-ка, Лиля, какой у тебя жених — на всю Россию прогремел, вон сколько пишут, — посмеивалась Валентина.
— Да, почта у него, как у знаменитого певца или футболиста, — весело отвечала Лиля.
После того, как была опубликована статья Ветрова «Кому помешала Голубовка», стали приходить автору письма. Одни из них были сердитые:
«Как может человек с высшим агрономическим образованием не понимать, что крупным хозяйствам по плечу крупные дела».
Или:
«Товарищ Ветров бросает пустые слова на ветер и скатывается в болото реакционной столыпинщины».
Но в большинстве писем их авторы одобряли статью, соглашались, что не было и нет нужды, не было и не будет пользы от разорения деревень, похожих на Голубовку, и что бездумные укрупнения хозяйств (гигантомания) к добру не приведут.
Говорили о статье и в школе. Историк Назаров нахваливал Ветрова: «Молодец, что защищает Голубовку, давно пора кой-кого стегануть за нее по глазам».
— А ведь голубовцы когда-то были очень дружны, — продолжал Назаров. — Они чуть ли не первыми в наших краях создали свой колхоз «Красногвардеец», никого у себя не дали раскулачить. Приедет, бывало, уполномоченный выявлять кулаков, а голубовцы ему: не имеем таковских — и крышка… В гору шла Голубовка, и на тебе — подкосили.
— Вам-то какое дело до этого? — удивилась Марфа Степановна. — Статейка как статейка: нынче прочли, завтра забыли… Нашли о чем толковать.
В Заречном тоже проявили внимание к статье агронома Ветрова. Районная газета замыслила перепечатать ее, однако начеку было недремлющее око Анатолия Викторовича Борозды. Узнав о замысле редакции, он ринулся к Ивану Трифоновичу Ковалеву с докладом.
— Перепечатать? Он что, в своем уме, — возмутился тот. — Надеюсь, ты запретил?
— Редактор привык выполнять ваши личные указания, — вполголоса ответил Борозда. — Разрешите вызвать его к вам.
— Хватит и телефонного указания. Вызывай к телефону. — Потом, услышав знакомый редакторский голос, Ковалев проговорил: — Берегу твое творческое время и по телефону советую: материал Ветрова из газеты не перепечатывать. Что, что? Был помещен в центральной прессе… Ишь ты, аргумент нашел, а я тебе другой аргумент подброшу: что дозволено Юпитеру, то не дозволено… Вот именно. Перепечатку отставить. — Он положил трубку, распорядился: — Зондируй в обкоме — надо нам отвечать на статью или не надо. Подбрасывай мыслишку обкомовцам: Голубовка — внутреннее дело колхоза, колхоз и пусть отвечает.
В Михайловке не знали о таких разговорах. Ветров получал письма, на каждое старался ответить.
— Пока твой Аркадий будет разбирать почту, займемся примеркой платья, а по дороге завернем в магазин. Я обещала угостить братика Мишу конфетами, — предложила Валентина.
Подойдя к магазину, они увидели на стекле приклеенную с внутренней стороны бумажку: «Учет».
— Я так и знала — будет закрыт. Эта хабалка-продавщица каким-то нюхом чует, что я иду за покупкой, — пробурчала Лиля.
— И со мной такое бывает — «учет», «обед», «уборка», — рассмеялась Валентина. — Тетю Шуру можно понять: вон какой навар был у нее в буфете, а теперь нету.
* * *
В фойе Дома культуры понабилось так много любопытных, что молодежи негде было танцевать. Пришли даже древние старики и старухи взглянуть на невиданное в Михайловке диво — комсомольскую свадьбу.
Марфу Степановну чужая свадьба не интересовала, и в Дом культуры, даже имея приглашение, она не пошла — зачем ей смотреть на счастье других. Вечером, зазвав к себе Тарана, Марфа Степановна жаловалась на неустроенность дочери.
— Ты сам знаешь, Сережа, какая у меня Настенька — тихенькая, скромненькая, за себя постоять не может. — Она достала из буфета графинчик с настойкой, налила стакан. — Попробуй, Сережа, сама готовила.
У Тарана заблестели глаза.
— Вы, Марфа Степановна, учили меня, вы были моей самой любимой учительницей, — льстиво говорил захмелевший гость. — Да не дадим Настеньку в обиду.
— Ты, Сережа, молодец, отзывчивый… Припугнуть бы Майорову, чтоб на дороге не стояла, — осторожно советовала хозяйка, подливая в стакан.
— Я, Марфа Степановна, за вас да за Настеньку на все готовый…
…В разгар свадебного веселья подвыпивший Таран появился в Доме культуры. Люди танцевали. Он бесцеремонно подошел к Ане Пеговой, стоявшей у колонны с Женей Кучумовой, куражливо расшаркался.
— Станцуем, Анька, тряхнем стариной!
Девушка пренебрежительно посмотрела на него.
— С пьяным не танцую.
— Ух ты, фифа какая! Женя, ты посмотри на эту цацу, — обратился он к Кучумовой. — Не хочет со мной танцевать. И плевать! Идем с тобой.
— Отстань! — резко отмахнулась Кучумова.
— И ты тоже? Ха! Культурными стали! Воспитание так и прет!
К Тарану подошел старик Вершинин.
— Ишь, Серег, какие молодцы девчата, не идут с тобой, от ворот поворот, — насмешливо сказал он.
— А ну тебя, — махнул рукой Таран и хотел отойти, но костистая, с узловатыми пальцами ладонь старика впилась в плечо парня.
