Она подняла глаза и увидела Сашу Голованова.

— Ой, как вы меня напугали. Здравствуйте.

— Як вам специально заходил, а у вас в окнах темно.

— Как видите — гуляю, думаю.

— Не о своих ли десятиклассниках?

— И о них тоже.

— Какое совпадение. И ребята о вас думают! — с непонятным раздражением бросил он. — Могу выдать вам их тайну.

— Тайны положено хранить.

— Глупая тайна, — повысил голос Голованов. — Взрослые люди, а ведут себя по-детски. Знаете, чего они хотят? Ждут, когда вы сами откажетесь от них, когда классным руководителем назначат к ним Василия Васильевича.

Валентина пораженно ахнула, услышав такое.

— Все дело рук Пеговой и Быстрова. Назначить бы комсомольское собрание да всыпать им по строгачу, чтоб знали.

— Нет, нет, — возразила Валентина, — комсомольское собрание ничего не даст. Насильно мил не будешь…

— Да чепуха все это! Они учиться должны, а не устраивать всякие глупые демонстрации. — Саша Голованов помолчал немного, потом тихо сообщил: — Между собой они называют вас «ВэПэ».

— Что это значит? А, понимаю — мои инициалы, Валентина Петровна, — догадалась она.

— Нет, на их языке это означает «весьма правильная».

«Вот и меня кличкой наградили», — с горечью подумала Валентина. Ей неловко было выспрашивать, но велик был соблазн, хотелось узнать, что еще говорят о ней бунтари-десятиклассники. Будто разгадав ее желание, Саша Голованов продолжал:

— Они убеждены, будто вы можете изрекать только всем известные истины и не способны произносить живые, человеческие слова. Я им доказывал, что это не так, что вы совсем другая.

— К сожалению, так, Саша, — удрученно призналась Валентина. — Спасибо, я, кажется, начинаю понимать. До свидания.

— Погодите, Валентина Петровна…

— Что еще?

— Вечер хороший…

— Наоборот, холодно, темно, к тому же поздно и тетради ждут.

— Если тетради, другое дело. До свидания, — грустно сказал он.

Валентина вошла в избу, зажгла свет, не снимая пальто, стояла задумчивая посреди комнаты. На душе было тоскливо.

«ВП — весьма правильная… ВП — весьма правильная», — оскорбительно звучало в ушах.

Но почему ее так называют ребята? Почему? Она как бы со стороны внимательно оглянула себя, припомнив беседы свои в классе, и вдруг стыдливая горечь охватила сердце. А ведь ребята правы, да, да, правы, она говорила им прописные истины: государство заботится… государство надеется… вести себя нужно хорошо… комсомольцы должны служить примером…

И чего ты убиваешься? Ребята ждали твоего отказа, ты отказалась, вы квиты, обе стороны получили свое и довольны… В десятый класс явится Василий Васильевич, и все пойдет по-другому. Василий Васильевич найдет с ними общий язык… Он-то найдет, а почему ты не нашла?

Да не нашла потому, что они этого не хотели и все делали назло! Шумели, плохо вели себя на уроках, прикидывались незнайками, особенно троица — Аня Пегова, Люся Иващенко и Федор Быстров. Чуть что и слышится въедливый быстровский голосок: «Валентина Петровна, объясните, пожалуйста, что значит забота государства»… Она тряхнула головой, бросилась к выключателю, потушила свет и выскочила на улицу.

У Дома культуры большой, похожий на жестяное ведро, репродуктор пел высоким женским голосом:

Валентина бежала. У директорского дома остановилась, тяжело дыша. Подумала: «Удобно ли заходить к Николаю Сергеевичу? Можно подождать до завтра».

«Завтра будет поздно. Иди», — подтолкнул ее кто-то.

Постучала в дверь.

Ей отворил русоголовый мальчик, сын директора.

— Вы к кому? К папе или маме? — спросил он.

— К папе.

Директор удивленно взглянул на нежданную гостью. На его лице промелькнула тревога — не случилось ли что в школе?

— Я к вам, Николай Сергеевич, — торопливо сказала Валентина.

— Пожалуйста, пожалуйста. Миша, — обратился он к сыну-первокласснику, — иди-ка ты, друг мой, в постельку. Давно пора. Это мы, сынок, без мамы засиделись.

Мальчик покорно ушел.

— Николай Сергеевич, я пришла к вам, пришла… — смущенно начала Валентина, не зная, как и что говорить, и вдруг почти крикнула: — Не надо освобождать меня от классного руководства! Прошу…

Директор улыбнулся.

— Согласен, Валентина Петровна, — обрадованно сказал он. — Завтра я специально хотел поговорить с вами об этом. Но теперь вопрос исчерпан! Вы, наверно, удивились, что я днем не стал отговаривать вас? Знаю, знало, удивились, обиделись даже. Мне хотелось, чтобы вы сами подумали, взвесили.

— Спасибо, Николай Сергеевич, до свидания.

— Э нет, у нас так гостей не отпускают. Раздевайтесь, Валентина Петровна. Давайте-ка я за вами по-стариковски поухаживаю.

Помогая девушке снять пальто, Николай Сергеевич заглянул ей в лицо и снова увидел в ее черных глазах что-то необъяснимо знакомое.

— Садитесь, Валентина Петровна, сейчас директор будет угощать учительницу.

— Нет, нет, я сыта, честное слово, сыта.

— От чая грех отказываться.

Пока Николай Сергеевич готовил чай, Валентина осматривала большую, в три окна, комнату. Здесь стояли книжные шкафы, высокая крашеная тумбочка с радиолой «Урал», мягкий диван, два стола — маленький письменный, на котором аккуратной стопкой лежали учебники по истории, и квадратный раздвижной, окруженный стульями. На стене она увидела увеличенную фотографию Николая Сергеевича в красноармейской форме, рядом портрет его жены, Марии Михайловны, колхозного зоотехника.

— Тесновато живем? Да, Валентина Петровна, тесновато, — говорил Николай Сергеевич, ставя на стол чайник и посуду. — Стариковские сельские хаты нам уже не подходят, потому что и новую мебель хочется втиснуть сюда, и радиоприемник, и библиотеку, а там скоро телевизор понадобится. Особенно, как видите, книгам тесно.

За чаем он спросил, почему Валентина Петровна пришла к нему с другой просьбой — не освобождать ее от классного руководства. Она откровенно рассказала о «тайном заговоре» десятиклассников.

— Ишь какие конспираторы! — без удивления воскликнул директор. — Ничего, ничего, Валентина Петровна, — шутливо продолжал он, — если известен замысел противника, его легче победить. И как вам удалось выведать их тайну?

— Саша Голованов помог.

— Саша Голованов? — директор обеспокоенно посмотрел на гостью. В Михайловке уже поговаривали о том, что Голованова все чаще видят с учительницей. Это встревожило Николая Сергеевича, потому что всем известно: Марфа Степановна с дочерью имели самые серьезные виды на парня и подумывали о скорой свадьбе.

Не замечая тревоги директора, Валентина добавила:

— У него большая дружба с десятиклассниками, Голованов у них был когда-то вожатым.

— Да, да, правильно, все правильно, Валентина Петровна, — подтвердил Николай Сергеевич. — Теперь давайте подумаем, как вести себя в классе. Во-первых, не подавайте вида, что вы знаете о «заговоре», и ведите себя так, будто ничего не случилось. И не думайте, что весь класс настроен против. Присмотритесь к каждому, создайте актив. И вот еще что. Пожалуйста, не считайте Аню Пегову, Люсю Иващенко, Федора Быстрова плохими. Они отличные ребята. Вы потом убедитесь в этом. А самое главное впереди — не сердитесь на них, не мстите. Что греха таить, бывают горе-учителя, у которых вспыхивает нелюбовь к кому-нибудь из учеников. Мы должны любить всех — и хороших, и плохих. Плохих даже больше, чтобы помочь им своей любовью. Ну, а на велосипеде можно обгонять. Обгоняйте, пусть они ноготки погрызут от зависти, — смеялся он. — Уже вся Михайловка знает о вашем состязании. И хорошо!

В пятницу вечером Валентина одна возвращалась из школы и снова повстречала на улице Сашу Голованова. Она как-то не придавала значения тому, что он уж слишком часто попадался ей на глаза то в Доме культуры, то на улице, то на минутку забегал к ней на огонек, и всегда у него находилось какое-нибудь дело.